Цитаты из книги «И дольше века длится день…»

Не хочу умирать, не буду умирать!» – кто первый когда-то помыслил, кто первый когда-то обмолвился о том, о бренности мира, и кто будет последним из мыслящих на излете жизни в конце света – того никогда не предсказать, а исход тому всегда был, есть и будет один-единственный – смирение! А мы все не уймемся. Только смирением дано одолеть неодолимое и на небе, и на земле. А потому останови свой табун, пусть пасутся мысли-лошади по небесным лугам, а сам передохни и снова попробуй смирись – поелику бессмертия нет. А потому останови плуг свой, смотри, сколько уже запахано надежд и ожиданий, дай полю продых от лемехов-мыслей, режущих почву на опрокид, побереги от копыт скачущих мыслей, сминающих почву обнаженную, как трясину вселенной, и опять же покорись судьбе – бессмертия нет и не может быть… Покорись. И смирись. Другого не дано. Прикинь, что к чему. Иного хода нет. Никогда не попрать бренности мира.

Ведь никто не знает и никогда не узнает, есть ли бог на свете. Одни говорят – есть, другие говорят – нет. Я хочу верить, что Ты есть и что Ты в помыслах моих. И когда я обращаюсь к Тебе с молитвами, то на самом деле я обращаюсь через Тебя к себе, и дано мне в час такой мыслить, как если бы мыслил Ты сам, Создатель. В этом ведь все дело!

Вопреки всему этому славлю я жизнь за то, что справедливость неистребима на земле. Вот и в этот раз снова восторжествовала она. Пусть дорогой ценой, но восторжествовала! И так будет всегда, покуда мир стоит. Я доволен, Едигей, что добился ты справедливости бескорыстно…»

вас, без родных моих детей, без жены моей любимой! Прощайте

что-то сооружают, они идут и не знают, что он, Абуталип, судорожно зажал себе рукой рот, чтобы не закричать, не заорать дико и отчаянно: «Зарипа! Родная! Даул! Даул, сынок мой! Это я! Я вижу вас последний раз! Прощайте! Даул! Эрмек! Прощайте! Не забывайте! Я не могу без вас! Умру я бе

В детстве он часами наблюдал, как на Аральском море в ветреную погоду возникали вдали белые бегущие буруны и как они приближались вскипающими гривами, рождая волну из волны. В том движении происходило одновременно рождение, разрушение и снова рождение и угасание живой плоти моря. И тогда хотелось ему, мальчишке, превратиться в чайку и летать над волнами, над сверкающими брызгами, чтобы видеть сверху, как живет великая вода.

Солнце уже поднималось над землей, щедро и отрадно заливая светом сарозекские просторы. Пока еще было прохладно в степи и ничто внешне не отягощало их движения. В целом мире привычно и недоступно парили в выси только два коршуна да иногда выпархивали из-под ног жаворонки, смущенно щебеча и трепыхая крылышками.

И уже вступала на порог первая военная зима, ранняя, поспешающая сумерками, мглистая, пробирающая холодом. А накануне того утра выпал снег. Ночью пошел. Сперва редкой порошей, а потом повалил густо и усердно. И среди великого безмолвия сарозеков, бесконечно простираясь по равнинам, по увалам, по логам, упала сплошным покровом чистая небесная белизна. И сразу зашевелились, легко играючи еще не слежавшимся настом, сарозекские ветры. То были пока начальные, пробные ветры, потом завихрятся, завьюжат, поднимут большие метели.

Вглядываясь в новорожденного, затаив дыхание, он, может быть, впервые постигал божественную суть появления на свет потомства как замысел вечности.

Мы затрудняемся сказать – возможно, в историческом прошлом были у них и войны, и государства, и деньги, и все сопутствующие тому категории общественных отношений, однако на данном этапе они не имеют представления о таких институтах насилия, как государство, и таких формах борьбы, как война. Если придется объяснять суть наших бесконечных на Земле войн, не покажется ли им это бессмысленным или, более того, варварским способом решения вопросов?