Глава 3

До двенадцати лет Джорджи получал домашнее образование, учителя приходили к нему, и жаждущие его низвержения горожане поговаривали: «Вот погодите, пойдет в государственную школу, узнает, что почем!» Но как только Джорджи исполнилось двенадцать, его отправили в частную школу, и из этого маленького и подневольного заведения не было ни слуху ни духу о том, что Джорджи наконец настигла расплата; однако недоброжелатели упорно ждали ее со все возрастающим нетерпением. Несмотря на с трудом переносимые барские замашки и наглость, учителя подпадали под обаяние личности Джорджи. Они не любили его – слишком уж заносчив, – но он постоянно держал их в таком эмоциональном напряжении, что думать о нем приходилось гораздо больше, чем о любом другом из остальных десяти учеников. Напряжение обычно исходило из уязвленного самолюбия, но иногда это было зачарованное восхищение. Если говорить по совести, Джорджи почти не учился; но временами на уроке он отвечал блестяще, выказывая понимание предмета, какое редко встретишь у других учеников, и экзамены сдавал с легкостью. В конце концов без видимых усилий он получил зачатки либерального образования, но о своем характере так ничего и не понял.

Жаждущие отмщения не растратили пыла, когда Джорджи исполнилось шестнадцать и его отослали в знаменитую среднюю школу. «Ну вот, – обрадовались они, – тут он свое и получит! Попадет к таким же мальчишкам, которые у себя в городках верховодили, они-то из него спесь повыбьют, попробует только нос задрать! Да уж, на это стоило бы посмотреть!» Как оказалось, они ошиблись, потому что, когда несколько месяцев спустя Джорджи приехал обратно, спеси в нем меньше не стало. Его отправило домой школьное начальство с формулировкой, которая описывала его поведение как «дерзость и невежество», – на самом деле он просто послал директора школы примерно по тому же маршруту, против которого когда-то выдвинул свои возражения преподобный Мэллох Смит.

Но воздаяние так и не настигло Джорджи, и те, кто рассчитывал на расплату, с горечью наблюдали, как он сломя голову носится по центру города на двуколке, заставляя пятиться прохожих на перекрестках, и ведет себя так, словно он хозяин мира. Возмущенный продавец скобяных изделий, который, как и многие, спал и видел крах Джорджи, чуть не попал под колеса и, отпрыгнув на тротуар, потерял самообладание и выкрикнул модное в том году уличное оскорбление: «Совсем мозгов нет! Эй, сопляк, а твоя мама знает, где ты гуляешь?»

Джорджи, даже не соизволив взглянуть на обидчика, так ловко взмахнул длинным бичом, что от штанов торговца, чуть пониже талии, взлетело облачко пыли. Тот, хоть и продавал скобяные изделия, сам из железа сделан не был, поэтому взревел, озираясь в поисках камня, не нашел ни одного и, вроде бы взяв себя в руки, заорал вслед удаляющейся повозке: «Брючины опусти, хлыщ недоделанный! Здесь те не дождливый Лондын! Шоб тебе сквозь землю провалиться!»

Джорджи не стал поощрять его и сделал вид, что не слышит. Двуколка свернула за угол, откуда тоже раздались негодующие крики, и, проехав чуть дальше, остановилась перед «Эмберсон-Центром» – старомодным кирпичным зданием с бакалеей внизу, все четыре этажа которого были забиты юристами, страховщиками и торговцами недвижимостью. Джорджи привязал взмыленного рысака к телеграфному столбу и помешкал, критично оглядывая строение: оно показалось ему ветхим, и Джорджи подумал, что неплохо бы деду возвести на этом месте четырнадцатиэтажный небоскреб или даже повыше, такой, как он недавно видел в Нью-Йорке, когда на несколько дней останавливался там передохнуть и развеяться по пути домой из осиротевшей без него школы. Около главного входа висели разные жестяные таблички с именами и профессиями тех, кто занимал верхние этажи, и Джорджи решил прихватить с собой парочку, а то вдруг он все же отправится в университет. Правда, он не стал срывать их прямо сейчас, а поднялся по истертой лестнице – лифта в доме не было – на четвертый этаж, прошагал по темному коридору и три раза стукнул в дверь. Это была таинственная дверь, на матовой табличке которой не значилось ни имени, ни профессии обитателя, но вверху, на деревянной притолоке, были нацарапаны две буквы, начатые фиолетовыми чернилами и законченные свинцовым карандашом – «К. Д.», а на стене над дверью изобразили столь дорогие юным сердцам череп и скрещенные кости.

Изнутри ему ответили стуком – тоже трижды. Потом Джорджи стукнул четыре раза, в ответ – два, и в заключение он постучал семь раз. С предосторожностями было покончено, хорошо одетый шестнадцатилетний юноша открыл дверь, Джорджи проскользнул внутрь, и дверь закрылась. В комнате на расставленных полукругом колченогих стульях сидели семь мальчиков примерно одного возраста, обратившись лицом к помосту со столом, за которым стоял очень серьезный рыжеволосый персонаж. В углу возвышался видавший виды буфет, где пылились пустые пивные бутылки, на две трети полная жестянка с табаком, подернутым плесенью, грязная рамка с фотографией (неподписанной) мисс Лилиан Рассел^[13], несколько высохших соленых огурцов, финский нож и почти окаменевший кусок торта на запачканной сажей тарелке. Другой конец комнаты украшали два покосившихся ломберных стола и книжный шкаф, в котором под толстым слоем пыли лежали четыре или пять сборничков Ги де Мопассана, «Робинзон Крузо», стихи Сафо, «Мистер Барнс из Нью-Йорка» А. К. Гюнтера, книга Джованни Боккаччо, Библия, «Арабские сказки в кратком изложении», «Храм тела человеческого», «Маленький священник» Барри и кипа ежемесячных журналов и иллюстрированных воскресных приложений, страницы которых своей потрепанностью напоминали газеты в комнатенке перед кабинетом врача. На стене над буфетом висела в рамке старая литография мисс Деллы Фокс в костюме из «Вана», над полками была еще одна картинка, на сей раз с изображением мистера Джона Салливана в боксерском костюме, а чуть дальше полутоновая репродукция «Чтений Гомера»^[14]. Последним украшением служил изуродованный бутафорский щит с двумя боевыми топорами и парой мечей, висящий над помостом, на котором стоял рыжий председатель. Он очень серьезно обратился к Джорджи:

– Приветствую тебя, козырный друг.

– Приветствую, козырный друг, – отозвался Джорджи, а остальные мальчики хором повторили: «Приветствую, козырный друг».

– Займи свое место в тайном полукружье, – сказал председатель. – Мы же продолжим…

Но Джорджи был настроен на неформальное общение. Он перебил говорящего, повернувшись к подростку, что открыл ему дверь:

– Слушай, Чарли Джонсон, а что это Фред Кинни на председательское место залез? Разве оно не мое? Чем это вы, парни, тут занимались? Разве мы не договорились, что председателем все равно буду я, даже если уеду в школу?

– Ну… – замялся Чарли Джонсон. – Послушай! Я тут ни при чем. Некоторые из членов клуба подумали, что раз уж тебя нет в городе, а Фред отдал нам буфет, то почему бы…

Председательствующий мистер Кинни вместо деревянного молотка поднял более внушительную реликвию – пистолет времен Гражданской войны. И громко постучал им, призывая к порядку.

– Все козырные друзья займут свои места! – резко сказал он. – Сейчас председателем КД являюсь я, и не надо забывать об этом, Джордж Минафер! Утихомирьтесь там с Чарли Джонсоном, я был избран честно. Начнем наше собрание.

– Значит, ты председатель, так? – скептично произнес Джордж.

Чарли Джонсон предпринял попытку успокоить его:

– Мы же собрались сегодня, потому что ты сказал, мол, нужно отпраздновать твое возвращение в город, Джордж. Вот мы и пришли, без лишних вопросов. Разве тебе так важно быть председателем? Все равно председатель только зачитывает список и…

Избранный председатель постучал по столу:

– Мы начинаем собрание…

– Не начинаем, – сказал Джордж и с презрительным смешком приблизился к помосту. – Слезай отсюда.

– Призываю собравшихся к порядку! – свирепо приказал мистер Кинни.

– Стучалку положи, – сказал Джордж. – Забыл, чья она? Моего дедушки, и перестань так долбить, а то сломаешь и придется мне тебе башку оторвать.

– Призываю собравшихся к порядку! Я избран на законных основаниях, и меня не запугать!

– Ладно, – согласился Джордж. – Ты председатель. А сейчас мы проведем новые выборы.

– Не проведем! – заорал Фред Кинни. – У нас будет обычное собрание, потом мы сыграем в юкер по пять центов за кон, как и хотели. Сейчас собравшиеся успоко…

Джорджи обратился к присутствующим:

– Хотел бы я знать, кто с самого начала все это затеял? Соизволите вспомнить, кто основал КД? Кто бесплатно предоставил комнату? Кто договорился с привратником и раздобыл почти всю мебель? Думаете, все это вам оставят, как только я скажу деду, что мне больше не нужен литературный кружок? А что будет, если я шепну, чем вы тут на самом деле занимались? Уезжая, я разрешил вам выбрать заместителя, пока меня нет, а вы ставите Фреда Кинни председателем! Ладно, пускай, если вы этого хотите. А я-то собирался закатить пирушку, принести вина, какое пивал с друзьями в школе, собирался попросить деда выделить еще комнату напротив, а потом уговорить дядю Джорджа отдать нам старый бильярдный стол, раз уж он купил себе новый, чтобы там поставить. Но теперь у вас свой председатель! – Тут Джорджи направился к выходу, а в его голосе зазвучала грусть, без сомнения смешанная с презрением: – Кажется, мне лучше уйти в… отставку!

Он открыл дверь, явно собираясь покинуть помещение.

– Тот, кто хочет новые выборы, – поспешно крикнул Чарли Джонсон, – скажите «да»!

– Да, – отозвались все, кроме мистера Кинни, начавшего было горячо возражать, но его голос потонул в общем гуле.

– Все, кто хочет, чтобы председателем стал я, а не Кинни, – закричал Джорджи, – скажите «да». Все за!

– Да я сам уйду в отставку, – сказал рыжеволосый мальчик, спускаясь с помоста, тяжело дыша. – Я вообще выхожу из клуба!

Сверкая глазами, он схватил шляпу и выскочил в коридор, сопровождаемый улюлюканьем. Джорджи поднялся к столу и взял символ власти.

– Рыжеголовый старина Фред заявится сюда на следующей неделе, – сказал новый председатель. – Будет нам ботинки лизать, лишь бы его обратно приняли, но думаю, нам он не нужен: вечно воду мутит. А теперь открываем заседание. Полагаю, парни, что вы хотите услышать от меня пару слов. Не знаю, что тут особо говорить, потому что с большинством из вас я уже неоднократно виделся после своего приезда. Я неплохо проводил время в школе, там, на востоке, но немного повздорил с начальством и вернулся домой. Моя семья с распростертыми объятиями приняла меня обратно, и я намерен оставаться в городе, пока не решу поступить в университет. С заседанием вроде покончено. Можно и в картишки перекинуться. Всех, кто готов сыграть в покер по четвертаку или на сколько угодно, прошу за председательский стол.

Завершив дневные развлечения «Козырных друзей», Джорджи пригласил своего главного поборника, мистера Чарли Джонсона, домой на ужин, и пока они под перезвон бубенцов неслись в двуколке по Нэшнл-авеню, Чарли спросил:

– Что за парни тебе попались в школе, Джордж?

– Самые отборные, лучше я в жизни не встречал.

– Как ты с ними поладил?

Джорджи расхохотался.

– Это они со мной поладили, Чарли, – снисходительно пояснил он. – Странно, если б было иначе. Я не говорил, какое мне там прозвище дали? Король. Вот так они меня в школе и звали – Король Минафер.

– Как же так вышло? – невинно поинтересовался друг.

– Да так, – весело ответил Джордж. – Конечно, те, кто родился в наших краях, знали, из какой я семьи, поэтому думаю, что все дело в ней… Да и сам я вроде не оплошал.