– 8 –

Субботнее утро Максим начал с того, что включил телевизор. Диктор программы новостей сообщал, сколько дней осталось до выборов президента Города. Перечислил тех, кто будет в них участвовать. Кроме действующего президента, оказывается, было еще пять кандидатов от разных партий, среди которых лидер коммунистической партии Города, Диего Санчес, по результатам предварительного, пробного телефонного голосования, проводимого каналом на этой неделе, занял первое место, набрав сорок процентов голосов, против тридцати восьми действующего президента.

– Сорок! Крепкий мужик! – отметил Максим. – Как у них тут все запущено. Красные в городе! Вот как, видно, достали-то всех буржуи. Не только у нас грустят по былым временам. Диего Санчес. Прямо, команданте…

Князь не любил городскую суету, поэтому жил на окраине Центрального округа, в зеленой зоне. Жил он в огромном трехэтажном особняке, похожем на дворец, окруженном не иначе как крепостной стеной.

– Кстати, когда-то он плотно сидел на недвижимости, – сказал Леонардо Манчини, собираясь выходить из машины, – может это как-то связано с его страстью к архитектуре. Или он узнал о моей юношеской страсти к ней? Ха-ха. Сколько у него всего домов, интересно?

– У него гости, – заметил Ремон, обратив внимание Леонардо на большой автомобиль представительского класса и два внедорожника, окружившие его сзади и спереди. – Кто-то серьезный.

– Сейчас узнаем.

Ворота открылись, и из них быстрой походкой в сопровождении двух охранников вышел высокий крупный мужчина средних лет с волевым, мужественным лицом. Они быстро расселись по машинам, и кортеж тронулся.

– Ну, я об этом уже как-то слышал, был слух, – невозмутимо произнес Манчини.

– Я не понял. А кто это был? Кого-то напоминает, – поинтересовался Ремон.

– Диего Санчес, – доложил Леонардо.

– Ух, ты! А князь-то с пролетариатом, – заключил Ремон. – Насколько же они оба в себе уверены, что не боятся вот так, открыто.

– Я уже немолод, Лео, мне за семьдесят. И врачи не сулят ничего хорошего. Всё, чего я хочу – это мира Городу и добра его людям. Заметь, себе я уже ничего не требую. – Князь сидел в кресле-качалке и смотрел на Манчини поверх очков. – Думаю, ты узнал того, кто сейчас от меня вышел? Нынешняя власть не оправдала моих надежд, несмотря на то, что большую часть своего состояния я приобрел благодаря её реформам. Я хочу позаботиться о народе. Городу нужен порядок, а эти рвачи думают только о себе. Не думай только о себе, Лео.

– Знаешь, Князь, я тоже не мальчик и тоже не имею ничего против того, чтобы в Городе царил мир и спокойствие, а люди были сыты и довольны жизнью, но хочу я на это смотреть сытыми и довольными глазами.

– Я разгадал твою иронию, Змей. Но, поверь мне, иметь то, что ты имеешь сейчас, тебе более, чем достаточно, для того чтобы чувствовать себя независимым от всех. Или твой бизнес дал течь?

– Ну, ты же не остановился на обломе строительных подрядов в свое время.

– После того, как я пошёл в гору, взяв на себя много дел, моя душа не имела покоя, несмотря на то, что тело уже давно было пресыщено. Ты молод, ты ещё очень молод, по сравнению со мной. Тебе сколько, сорок, пятьдесят?

– Где-то между.

– Ну вот. Зачем тебе наркотики? Грязный бизнес.

– Поэтому ты решил слить нам поставщика? Уходишь от дел в политику?

– Вы хотели войти, я по-дружески открыл дверь. Но, я не настаиваю. Более того, я предостерегаю тебя, как ты заметил. Да, деньги большие. Безумные. Но и риск. А ответственность? Подумай о детях. Тебя будут мучить их загубленные души. Если решил, не буду мешать. Мое предложение в силе. Тридцать тысяч. Эта число Иуды. Не спрашивай, к чему мне это. Каприз старика.

– Что за люди?

– Ты умеешь читать между строк, Змей? Умеешь, не зря же ты Змей. С запада. Понимаешь, о чём я? Я им верю. Им нельзя не верить. Не боишься связываться с ними? Я чувствую в них огромную силу. Не могу объяснить почему, но это так. Я боюсь именно их силы, боюсь, что мне придется сдаться. А это значит пустить свою жизнь под откос. Отказаться от всего, что мне пришлось сделать за эту жизнь. Переместиться ниже, много ниже. Моё чувство достоинства не позволяет, а сил для борьбы уже не накопить. Нет, доживу я остаток дней своих Князем. А ты, если хочешь, принимай их.

– Как я могу с ними встретиться?

– Твой друг видел его. Он оценил его. Тебе этого недостаточно? Ты ему не доверяешь?

– Я привык сам оценивать.

– Извини, я могу только передать им твои пожелания. Если не хочешь иметь с ними дело без предварительной встречи, не надо. Дело твое. Он пришёл ко мне, я позвал твоего друга, как он и просил. Мы обо всём договорились.

– О чём вы договорились?

– Мы остановились на том, что я подумаю. Если что надумаю, сообщу. Я надумал не рисковать и предложить вам. Это я уже решил до его прихода, поэтому и позвал твоего человека. Хотел, чтобы он его увидел и убедился в том, что всё имеет место быть. Сейчас мне осталось только сообщить ему, готов ли покупатель. Для него не имеет значения, кто это будет. Раз он сказал, что встречаться больше не будет, значит, не будет. Он ждет сообщения о дне сделки, в ответ на что, сообщит время и место. Они не боятся, что их могут «прокинуть». Они, вообще, ничего не боятся. Срок до 24 августа, это следующая пятница. Потом его не найдешь, он, возможно, найдет другой канал. Откуда я их знаю, открывать не буду. Так что, решай, принимать их или нет.

– Их? Кто это, они?

Князь, помолчав мгновение, ответил:

– Дракон.

Леонардо невозмутимо смотрел на Князя, пытаясь понять, что тот хочет до него донести. И, ему показалось, он понял.

– Дракон? – переспросил он.

– Дракон.

– Что он сказал? – спросил Ремон Манчини, когда они отъезжали от особняка.

– Блефовал, старый черт.

– Что он хочет? – спросил спереди водитель через десять минут езды.

Перед их автомобилем вырос огромный внедорожник и сигналил фарами, призывая остановиться.

– Спокойно, – сказал Лео и обернулся назад, – наши бойцы с нами. Всё в порядке. Тормози.

Машины остановились. Из автомобиля, следовавшего за Манчини, выбежали его ребята и встали вокруг внедорожника. Тем временем из него вышел молодой человек в белом плаще и, подняв руки, направился к Леонардо. Тот, увидев это, в свою очередь вышел из машины.

– Слон хочет с вами переговорить. Прямо сейчас, – подойдя к Леонардо, доложил молодой человек. Манчини внимательно посмотрел ему в глаза, перевел взгляд на автомобиль и тихо произнес:

– Показывай дорогу.

В тех поясах, о которых говорил Леонардо, рассуждая об иерархии криминального мира, Слон находился в первом. Он не просто в нем находился, он представлял его собой. Он был королем этого мира. Номером один.

– Я уже стар, Змей. Мне под восемьдесят. У меня три личных врача. Не совру, если скажу, что они лучшие врачи в городе. Они не обещают мне долгую жизнь. Да и не хочу я уже. Устал. Мой отец дожил до восьмидесяти семи лет. Последние тридцать лет мы с ним не разговаривали. Я не уверен, что ему было, что мне сказать, даже если бы мы встретились специально ради этого. Он всю жизнь проработал слесарем на заводе, а остаток дней, не такой уж и маленький, провел на пенсии, играя в домино. О чём он мог со мной говорить? У меня было всё, у него ничего. Он не просто не радовался за успехи своего сына, он завидовал мне. Разве может отец завидовать своему сыну? Разве может отец не гордится своим сыном, если тот пошёл дальше него? Я считаю, мне много, что есть сказать своему сыну. Поэтому, я не боюсь умереть. Я не зря топтал эту землю. Мой сын уже принял все мои дела и, думаю, он будет достойным наследником. Ведь, ты уважаешь меня, Змей?

– Конечно. Достичь ваших высот мечтает каждый.

– Не нужно достигать моих высот. Не нужно достигать, вообще, никаких высот. Нужно прожить жизнь так, чтобы пред смертью было, что сказать своему сыну. Я не корю отца за то, что он всю жизнь проработал слесарем, а потом играл в домино. Я упрекаю его только в том, что он не знал, зачем он это делает. Я хочу, чтобы моего сына ты тоже уважал. В Городе неспокойно. И беспокойство началось в той сфере, куда ты решил вступить. Да, да, я всё знаю. Я всегда всё знаю, иначе бы я не дожил до своих лет. У тебя есть хватка, Змей. Ты победитель. Надеюсь, ты знаешь, что ты делаешь, и знаешь, что нужно делать. Главное, я надеюсь, ты знаешь, чего делать не нужно. С миром нужно жить в мире. Правительства приходят и уходят, а мы остаёмся. Нам приходится приспосабливаться к каждой новой власти. Или её приспосабливать. Тут, кто раньше запряжет. Но против механизма их власти мы слабы. Любого механизма. Я существую на своем уровне, потому что умею видеть грань. Грань, разделяющую власть, обладая которой я чувствую себя независимым, и власть, обладая которой я сам становлюсь её рабом. Я хочу, чтобы после меня оставалась гармония. Стабильность. Надеюсь, мой сын будет гарантом стабильности. Обещай, что поддержишь его.

– Обещаю, – сдержано произнес Лео.

– Думаю, вы с ним поймете друг друга. Так мало нынче надежных партнеров. Я знаю, все уважают тебя, ты многого успел добиться. Ты же справишься с хаосом, если он наступит? А ещё лучше, не допустить его. А там, в том бизнесе, куда ты собрался, ты человек новый. Никто не любит, когда появляется кто-то и хочет поучаствовать в получении подарков, уже распределенных. Мы никогда не против того, чтобы кто-то развивал бизнес, но, сам понимаешь, всем не угодишь, и необходимо привнести свой вклад в общее дело, чтобы на тебя не смотрели, как на чужака, жаждущего урвать чужое. Люди не любят делиться, даже когда сами не в состоянии все переварить. Чего-то, конечно, можно добиться от них только силой. Но я не хочу, чтобы кто-то из хороших людей пострадал. Я надеюсь на тебя. Не ссорься со всеми. Я всех люблю, кого-то больше, кого-то меньше. Больше я люблю тех, кто по праву занимает своё место, и не старается получить больше, если он этого не достоин, или ценой неудобства соседей. Этих я понимаю, но недолюбливаю из-за того, что они могут нарушить мир, который мне удалось заключить, конечно же, не без помощи и поддержки всех семей, всех вас. Очень хочу, чтобы так было и впредь. Я верю в своего сына. Я уже поговорил с ним. Он будет рад, если ты продолжишь расти. Он доверяет тебе, и также любит и уважает тебя, как и я. Ты по праву занимаешь своё место. Некоторые же смотрят вперед и видят там только себя. Они со временем перестают заботиться о всеобщем благополучии и мире. Даже если впереди у них осталось не так уж и много времени. Смотри вперед правильно, Лео. Все знают о твоем желании расти. Все хотят расти, в принципе. Это повышает самооценку. Но, у большинства хватает благоразумия трезво оценивать свои силы. Благороднее и уважительнее занимать своё место. Я уже говорил тебе. Прости Лео, если заговариваюсь. Прости старика. Некоторые видят только себя. А это значит, что они могут доставить неудобство соседям. Их я люблю меньше.

Слон сделал паузу. Посмотрел на часы.

– Мне пора делать укол.

Леонардо поднялся со стула и подошёл к старику для прощального рукопожатия.

– Надеюсь, у тебя всё получится. Только будь аккуратнее. Тебя, я люблю больше, – сказал тот, удерживая руку Манчини.

– Что было? – уже привычно поинтересовался Ремон, ожидавший Леонардо в машине.

Манчини достал сигарету, прикурил, прищурился, и, не глядя на Ремона, сказал:

– Дал добро на то, чтобы подвинуть Князя.

– Чего? У нас, значит какое место? И как мы так резво подпрыгнем? Не расшибемся? Ты уже знаешь, что делать?

– Из грязи в князи. Разберемся.

– Восемнадцатого августа в двенадцать часов дня Диего Санчес встречался с Артуром Фридманом, известным как Князь, в доме Фридмана. Прибытие и отъезд зафиксированы, как обычно. Есть одно обстоятельство, возможно не имеющее отношение к этой встрече. Тем не менее. Сразу же, после отъезда Санчеса, в тринадцать десять, к Фридману прибыл Леонардо Манчини, известный, как Змей, и пробыл там до тринадцати пятидесяти.

– Спасибо. Свободен. Змей? – Фернандо Коста задумался, отпустив докладчика. – Интересно. Князь решил взять партнера? Черт возьми. Что он задумал? А может, Змей не имеет к этому никакого отношения? Пора форсировать события. Две недели, максимум.