Другое дело, что в 1937-м, в период Большой чистки, когда всюду изыскивали врагов народа и раскрывали покушения на Сталина и других вождей, грех было не вспомнить стрельбу под Гаграми. И тогдашний глава НКВД Грузии С.А. Гоглидзе, в 1953-м расстрелянный вместе с Берией, представил, наверняка с подачи Ежова, все происшедшее как теракт. Микеладзе арестовали, а Лаврова доставили в Тбилиси из лагеря, заставили признаться и расстреляли. Но всего этого осенью 1933-го Лаврентий Павлович предвидеть, естественно, еще не мог. Потому вполне искренне утешал Микеладзе, что тот легко отделался.

Зачем же все-таки следователи Руденко и Москаленко в 1953 году так упорно старались приписать Берии инсценировку покушения на Сталина? Даже если бы это и было правдой, подобное деяние и под статью-то подвести было бы трудно. Разве что обвинить Лаврентия Павловича в мошенничестве? Полагаю, что сверхзадачей тут было попытаться объяснить как широким массам, так и номенклатуре, почему Берия оказался столь приближен к Сталину. Требовалось убедить народ, что Лаврентий Павлович пролез наверх путем всевозможных махинаций, а не за счет своих чекистских и организаторских талантов.

Был и еще один инцидент, в котором позднее заподозрили срежиссированную Берией инсценировку. Летом 1937 года во время поездки в Сухуми он пережил покушение на свою жизнь. Лаврентий Павлович остановил машину на окраине города и вышел поразмяться. Вдруг из-за кустов выскочили трое неизвестных с пистолетами. Личный телохранитель Берии чекист Борис Михайлович Соколов успел закрыть его своим телом и тоже обнажил «вальтер». Им на помощь бежали водитель и секретарь Абхазской парторганизации. Бандиты отстреливались. У Соколова правая рука была прострелена четырьмя пулями, и его пришлось срочно доставить в больницу.

Соколов оказался не только преданным телохранителем, но и талантливым писателем. Уже во второй половине 50-х годов он написал детективный роман «Мы еще встретимся, полковник Кребс», который переиздается и сегодня. Кстати, этот роман – единственный в советской литературе, где матерый иностранный шпион – резидент британской разведки Кребс, хотя и раненый, но благополучно уходит от преследующих его чекистов. Но что самое интересное, в этом романе, похоже, описано знаменитое покушение на Берию. Только отнесено оно на десять лет назад, в 20-е годы, и Берия там, разумеется, не фигурирует. Зато герой, имеющий явные автобиографические черты, становится жертвой этого покушения и получает тяжелое ранение в руку, которую приходится ампутировать. Не знаю, действительно ли сам Соколов в результате покушения лишился руки, но ранение он, во всяком случае, получил тяжелое. Это само по себе подрывает распространенную после ареста и казни Берии версию о том, что это покушение инсценировал сам Лаврентий Павлович, чтобы повысить свои акции в глазах Сталина. Однако обстоятельства покушения, как кажется, исключают инсценировку. Вряд ли бы Берия стал сознательно калечить своего телохранителя. И в любом случае пули пролетели рядом с Берией и вполне могли поразить и его, хотя бы за счет непредсказуемого рикошета. Скорее всего, главу коммунистов Грузии тогда обстреляли либо абхазские противники Советской власти (как в романе Соколова), либо просто уголовные бандиты.

Признаем, что Берия был не только хорошим чекистом (со всем, что с этим словом связано дурного), но и хорошим хозяйственником. Кстати сказать, насчет коксовых установок, упоминавшихся в письме Кагановичу, Лаврентий Павлович был совершенно прав. Действительно, за рубежом давно уже их предпочитали строить вблизи угольных месторождений и развивать коксохимию, а не сжигать ценный коксовый газ в качестве топлива. Характерно, что Берия не побоялся призвать брать пример с «передовых стран Запада». Очевидно, он вполне сознавал техническую отсталость России. Вполне возможно, что Лаврентий Павлович смог бы неплохо хозяйствовать не только в условиях жесткой советской административной системы, но и в условиях западной рыночной экономики. Как знать, не сложился ли бы по-другому его жизненный путь, если бы Берия все-таки отправился в начале 20-х учиться в Бельгию. Затем, быть может, стал бы невозвращенцем, занялся бизнесом, выбился в миллионеры, а то и в миллиардеры. Неслучайно же в 1953 году, войдя на короткое время членом высшего коллективного руководства страны, Берия ратовал за рыночные реформы.

Следует отметить, что финансовые трудности, равно как и трудности с выполнением плана государственных сельхозпоставок, оставались постоянным фоном пребывания Берии в Грузии и Закавказье. Задержки с выплатой зарплаты в 30-е годы были столь же обычным явлением в СССР, как и в России в 90-е. В конце 1936 года Лаврентий Павлович вновь писал Кагановичу: «Т. Лазарь Моисеевич! Как ни крутимся и прилагаем все силы, чтоб выйти из тяжелого положения с финансами, дело у нас все же плохо. У нас задолженность по зарплате, но очень большая, мы своими силами не вытянем. Почему так? 1) Товаров мало поступает в наш край. 2) Нет товаров для коммерческой продажи. Что касается сбора денресурсов, ты знаешь, что эта работа у меня поставлена хорошо, и во всем Союзе иду впереди всех. Отсутствие товаров нас режет. Нужно как-нибудь нам помочь. Все я сделаю, но без помощи центра с зарплатой не справлюсь. По всем этим вопросам посылаю т. Тер-Габриэляна. Помоги нам. Привет. Лаврентий».

Об одном из источников относительного финансового благополучия Закавказья при Берии Ежов, как председатель КПК, 6 сентября 1936 года докладывал Сталину: «Дело с кредитованием Самтреста Грузии проверил. Вина Марьясина целиком подтверждается. Финансовая сторона дела такова. В начале 1936 года бывший председатель Госбанка Калманович незаконно кредитовал Самтрест Грузии в размере 22,5 миллионов рублей. Марьясин не только не принял никаких мер к понуждению Самтреста погасить банковскую задолженность, но наоборот неоднократно отсрочивал очередные платежи и производил дальнейшее совершенно незаконное и неправильное кредитование Самтреста. Сверх 22,5 миллионов рублей… выдал еще дополнительную ссуду в 5300 тысяч рублей. В результате такого широкого кредитования задолженность Самтреста Госбанку на 1-е февраля 1936 года составляла 77 миллионов рублей». Марьясин получил строгий выговор и был отстранен от руководства Госбанком. Берия же не пострадал. Можно предположить, что кредиты Грузии отпускались с одобрения Сталина, Молотова или Кагановича, а потом крайним сделали близкого к Пятакову Марьясина, который вскоре был репрессирован. Вряд ли одной только Грузии отпускались кредиты такого рода. Вероятно, дело о незаконном кредитовании Самтреста понадобилось как предлог для устранения очередного «врага народа».

Берия немало сделал для развития культа Сталина в Закавказье. Под его именем вышла книга по истории большевистских организаций в крае, где главные заслуги в борьбе с царизмом приписывались «великому кормчему». Об этой книге, вызвавшей одобрение Сталина, мы скажем дальше.

А вот издание Берией сборника ранних сталинских работ Иосифу Виссарионовичу не понравилось. 17 августа 1935 года он телеграфировал из Сочи Кагановичу, Ежову и Молотову: «Прошу запретить Заккрайкому за личной ответственностью Берия переиздание без моей санкции моих статей и брошюр периода 1905–1910 годов. Мотивы: изданы они неряшливо, цитаты из Ильича сплошь перевраны, исправить эти пробелы некому, кроме меня, я каждый раз отклонял просьбу Берия о переиздании без моего просмотра, но, несмотря на это, закавказцы бесцеремонно игнорируют мои протесты, ввиду чего категорический запрет ЦК о переиздании без моей санкции является единственным выходом. Копию решения ЦК пришлите мне».

Сталина, разумеется, не неточность заботила, а то, что его позиции тех лет по некоторым вопросам, упоминание в положительном контексте ряда имен не соответствовали политической конъюнктуре 30-х годов. Статьи надо было основательно почистить перед изданием, а услужливый Лаврентий, выпустив их в первозданном виде, поставил своего покровителя в неудобное положение. Но этот грех Иосиф Виссарионович Берии простил. Тем более что тот активно занялся большим и нужным делом: организацией музея Сталина в Гори.

Об этом музее в 1934 году Заккрайком принял специальное постановление. На родине вождя предполагалось не только отреставрировать дом-музей, но и выстроить рядом кинотеатр, драматический театр, библиотеку, гостиницу и Дом колхозника. Приехавшая в Грузию в сентябре 1935-го инструктор ЦК ВКП(б) Г.А. Штернберг докладывала Кагановичу: «В день приезда в Тифлис, 16-го, состоялось мое первое свидание с тов. Берия, который в общих чертах ознакомил меня с тем, что намечается в деле благоустройства и реконструкции Гори.

Основные положения по данному вопросу нашли уже отражение в постановлении Заккрайкома (№ 11, от 3/X – 34 г.). Указанным постановлением поручается специалистам составить в 2¹/₂ месяца проекты и сметы по постройке театра, кино, гостиницы, Дома крестьянина, библиотеки-читальни и по работам реставрации дома, в котором жил тов. Сталин. Одновременно с этим же постановлением решено построить заводы известковый и кирпичный для данного строительства и отпустить на приступ к работе 300 тыс. рублей…

Особым вопросом является реставрация исторического дома, или, вернее, домика, где жил тов. Сталин… Я не могла не сделать упрека местной организации в том, что я не нашла следов заботливого ухода за этим домом…

Совершенно правильно поднят вопрос т. Берия и отдельными товарищами из районной парторганизации в Гори о необходимости, в связи с реконструкцией района, где жил товарищ Сталин, выселить 40–50 семей, построив для переселения выселяемых 2 жилых дома по 20 квартир в каждом доме. Это, в сущности, вопрос дополнительных 400–500 тысяч рублей (в 1934 году весь бюджет города Гори составлял 907 тысяч рублей. – Б. С.). Но совершенно независимо от источника ассигнований потребной суммы, постройку этих домов необходимо осуществить, с тем, чтобы выселенные почувствовали бы улучшение своих условий в связи с общей реконструкцией района и реставрацией дома, где жил Великий Сталин.

Накануне отъезда я вновь была у т. Берия, который сказал мне о своем намерении выехать в Москву, где он собирается уточнить с Вами отдельные вопросы и наиболее важные моменты по делу реконструкции Гори».

Во время той поездки Штернберг завязалась интрига вокруг книги Берии «К вопросу об истории большевистских организаций Закавказья» (1935). Вернувшись в Москву, инструктор 10 апреля 1936 года написала заявление в КПК, где утверждала, что супруги Сеф и Янушевская в беседе с ней жаловались, что в действительности эту книгу написал не Берия, а Сеф. Позднее, в сентябре 1936 года, она так изложила обстоятельства появления на свет крамольных высказываний: «…В беседе со мной по вопросу о книге т. Берия… Янушевская в довольно откровенной форме дала понять, что этот доклад т. Берия является результатом работы Сефа. Эта постановка вопроса заставила меня насторожиться. По приезде в Москву в беседе с т. Райской М.Я., членом партии с 1918 года… о книге т. Берия, она мне также сказала, что книга т. Берия – это результат работы Сефа. Эту антипартийную болтовню мне удалось узнать из двух источников в Тифлисе и Москве, и для меня совершенно ясно, что эти разговоры значительно шире». Штернберг указала, что и С.Е. Сеф, и Л.П. Янушевская были участниками ленинградской зиновьевской оппозиции, и разразилась гневной филиппикой: «Считаю эти разговоры антипартийными, злостной клеветой на лучшего ученика т. Сталина т. Берия. Мной об этих разговорах было подано заявление на имя секретаря ЦК ВКП(б) т. Ежова в апреле или марте 1936 года и тов. Шацкой – инструктору ОРПО я об этом сказала значительно раньше (сейчас же по приезде)». В апрельском заявлении этот пассаж звучал немного иначе: «Считаю, что Сеф, сохранивший себя в рядах нашей партии, до настоящего времени продолжает свою гнусную работу и клевещет на одного из учеников т. Сталина т. Берия». В августе – сентябре 1936 года партколлегия КПК по Закавказью разбирала дело об «антипартийной болтовне» Сефа и Янушевской и, судя по всему, исключила их из партии.

Забегая вперед, скажу, что, вероятно, высказывания Сефа да дело о финансовых послаблениях, сделанных Марьясиным Берии, были единственным серьезным компроматом, которым располагал Ежов против Лаврентия Павловича в 1938-м, когда того назначили в НКВД. Но история с кредитом была не оригинальна, поскольку все партийные руководители на местах пытались выбить в Москве средства для своих регионов. Главное же, здесь больше был виноват не Берия, а ежовский собутыльник Марьясин. Идти со всем этим к Сталину было бы просто несерьезно. Дружбу с оппозиционерами Шляпниковым, Пятаковым и Марьясиным Ежову как раз и вменили в вину после ареста, на следствии. Что же касается случая с Сефом, то спичрайтеры были если не у всех, то у многих партийных руководителей. Книга Берии, судя по всему, была продуктом коллективного творчества. На следствии в 1953 году Лаврентия Павловича обвинили в плагиате уже по отношению к бывшему заведующим отделом агитации Закавказского крайкома Эрикуа Бедии.

В 1936-м эпизод с книгой по истории большевистских организаций в Закавказье закончился для Берии без каких-либо отрицательных последствий. 22 октября 1936 года член Партколлегии КПК по Закавказью Горячев докладывал главе КПК Ежову: «Согласно решению Бюро Заккрайкома ВКП(б) от 29 VIII – 36 г. Партколлегия КПК при ЦК ВКП(б) по Закавказью разбирает дело Сефа Семена Ефимовича, члена КП(б) с 1919 г., и его жены Янушевской Людмилы Павловны, члена КП(б), по обвинению их в антипартийной болтовне, выражавшейся в том, что в разговоре с б. инструктором ОРПО ВКП(б) т. Штернберг (ныне парторг «Минусазолото», член ВКП(б) с 1919 г.) Янушевская и Сеф заявили, что книга тов. Берия «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье» является работой Сефа.

В своем заявлении в Партколлегию по Закавказью т. Штернберг утверждает, что Янушевская, будучи в Москве, в беседе с членом КП(б) с 1918 г. т. Райской М.Я. (зав. китайским сектором Ленинской школы при Коминтерне в Москве) также сказала, что книга тов. Берия – это разработка Сефа.

В этом же заявлении т. Штернберг сообщает, что об этих разговорах ею было подано заявление на Ваше имя в апреле и марте 1936 г., и поставила об этом в известность инструктора ОРПО ЦК ВКП(б) т. Шацкую.

На наш запрос т. Шацкая сообщила, что т. Штернберг действительно поставила ее в известность об этой антипартийной болтовне, которую с Штернберг вели Сеф и Янушевская. Т. Штернберг же в заявлении на имя Партколлегии по Закавказью указывает, что эту болтовню с ней вела только Янушевская.

Сообщая о вышеизложенном, прошу поручить опросить тт. Райскую и Шацкую, уточнив, кто вел эту болтовню с Штернберг, Сеф или Янушевская, и протоколы опроса обеих вместе с заявлением Штернберг на Ваше имя, поданное в марте и апреле 1936 г.».

Шацкая, в свою очередь, написала заявление на имя члена Партколлегии по Закавказью Кудрявцева: «По твоей просьбе сообщаю все, что знаю о разговоре т.т. Сефа и Штернберг, Янушевской и Штернберг.

В марте или апреле этого года ко мне на работу в ЦК зашла т. Штернберг, член ВКП(б), бывший инструктор ОРПО ЦК ВКП(б) и в разговоре заявила мне, что считает возмутительным разговоры Янушевской и Сефа о том, что книгу тов. Берия будто бы готовил Сеф. Тут же Штернберг сказала, что Сеф бывший оппозиционер (я лично т. Сефа не знаю и никогда его не видела).