Шария также говорил диссиденту Р.И. Пименову, вместе с которым сидел во Владимирской тюрьме, о довольно низком уровне бериевской эрудиции. Пименов вспоминал: «Интеллектуальнейшим из бериевцев был Шария. Издавна он был секретарем Берии то по науке, то по иностранным делам, а Берия бесподобно умел подбирать людей. О самом Берии Шацкин как-то сострил: «Со времен Гутенберга Берия не прочитал ни одной книги», – и, пересказывая мне этот анекдот, все бериевцы соглашались с расстрелянным Шацкиным; Людвигов дополнял, что, требуя от него достать какую-нибудь книгу, Берия не умел назвать ни автора, ни заглавия книги, ни о чем она, а описывал ее цвет, формат, толщину, у кого в руках видел. К слову, четко следуя газетным установкам момента, они Берию иначе как «людоедом» не честили, кто чаще, кто реже, кто сквозь зубы, кто пламенно. Но у Берии был нюх на способности людей (отмечали они, отдав дань хуле), и главным его принципом был подбор по деловым качествам. Гарантию же преданности себе он усматривал в том, что объединял на близких должностях лиц, взаимно ненавидевших друг дружку. Этим в зародыше пресекался какой бы то ни было заговор против него: прежде взаимно донесут (весьма своеобразная система «сдержек и противовесов». – Б. С.). И хотя ко времени знакомства со мной все жизненные грозы уже отшумели для этих бериевцев, уже с десяток лет они находились в тюрьме, – они продолжали ненавидеть один другого, что было заметно».

Понятно, что в условиях тюрьмы никто из заключенных не рискнул теплым словом отозваться о Лаврентии Павловиче. Кто-нибудь из сокамерников обязательно донесет, что имярек восхваляет «врага народа». А за это грозил карцер или, в худшем случае, даже дополнительный срок. Тем более что жили бериевцы во Владимирке, как пауки в банке. Шария, тот и на свободе в беседе с посторонними на всякий случай даже не называл Берию по имени-отчеству – чтобы не заподозрили в симпатии к «лубянскому маршалу». Но вот насчет того, что книг Берия почти не читал, по крайней мере художественных, возможно, академик был недалек от истины. Об этом ведь пишет и его сын Серго, упирая, правда, на то, что отец больше налегал на книги по истории и экономике. На самом деле, как я думаю, Берия, как и другие советские чиновники его ранга, читал главным образом сравнительно короткие справки по тем или иным актуальным вопросам, подготовленные для него референтами, в том числе и интеллектуалом Шарией. Да и письмо Меркулова, которое я привожу ниже, свидетельствует, что Берия больше полагался на эрудицию своих помощников, чем на свою собственную.

А вот насчет бериевского чутья на людей Пименов не ошибся. Помощников себе Лаврентий Павлович подбирал исключительно по деловым качествам, и весьма удачно. И не только подбирал, но и умел заставить делать именно то, что в данный момент было необходимо. Иначе не получил бы Советский Союз в рекордно короткий срок атомной и водородной бомбы и ракетного оружия.

Надо признать, что процитированное выше письмо Берии Кагановичу – отнюдь не уникальный документ. В партийных архивах сохранилось немало подобных же писем и шифрограмм как самого Берии, так и других глав обкомов и республиканских парторганизаций. В них красной нитью проходят просьбы о снижении плана по поставкам зерна, мяса и другой сельхозпродукции. В то же время секретари обычно ратовали за размещение на подведомственных территориях объектов тяжелой индустрии, хотя одновременно жаловались на товарный голод – острую нехватку продовольствия и товаров повседневного спроса. Парадокс объяснялся просто. В условиях централизованного снабжения всеми ресурсами размещать в своей республике или области предприятия легкой промышленности или крупные пищевые комбинаты с точки зрения местной партийной власти было бессмысленно. Львиная часть их продукции все равно бы забиралась в другие регионы для поддержки рабочих, занятых на предприятиях тяжелой промышленности, которые, как правило, имели оборонное значение. Так что, разместив у себя металлургический, нефтеперерабатывающий или машиностроительный заводы, можно было быть уверенным, что поставки продовольствия и ширпотреба в регион значительно увеличатся.

Но наивно было бы думать, что просьбы об уменьшении плановых сельхозпоставок вызывались только заботой о населении своих областей, краев и республик. На самом деле невыполнение планов вполне могло стоить местному партийному боссу поста, а в 1937–1938 годах – и головы. Хлопоча о корректировке планов в сторону снижения, Берия, Хрущев, тот же Каганович в бытность его главой коммунистов Украины, и многие другие заботились также о собственной шкуре. Хотя и сочувствие к несчастным крестьянам у них присутствовало. Берия, напомню, вырос в крестьянской семье, не понаслышке знал о тяжелом труде землепашца. Другое дело, что если из центра следовал категорический приказ, Лаврентий Павлович, Лазарь Моисеевич, Никита Сергеевич и прочие руководители краев, областей и республик тех же крестьян не щадил, равно как и рабочих, трудовую интеллигенцию и своих товарищей-партийцев. Замечу, что многих, например Павла Петровича Постышева, даже повышенное рвение в расправе с «врагами народа» не спасло от гибели в огне костра Большой чистки. Но Берия тогда уцелел.

Нередко Лаврентию Павловичу удавалось хоть немного облегчить жизнь своих земляков. Так, 2 января 1938 года Сталин телеграфировал ему о своем принципиальном согласии продавать дешевый хлеб совхозным рабочим: «Не возражаем против продажи хлеба рабочим животноводческих совхозов по 5 рублей пуд. Необходимо только знать, какое количество хлеба будет продано рабочему, и вообще нужно установить норму для каждого». Что ж, учет и контроль для Иосифа Виссарионовича – прежде всего.

При чтении письма Берии Кагановичу бросается в глаза, что глава коммунистов Закавказья весьма умело лоббировал интересы края и особенно родной Грузии, с хорошим знанием технических деталей (пригодилось соответствующее образование и грамотные помощники). Разумеется, когда Лаврентий Павлович ратовал за размещение в Ткварчели коксовых установок, он не знал, что через десять с небольшим лет ему придется руководить самой важной оборонной отраслью Советского Союза – атомным проектом, подчинившим своим нуждам всю экономику и лучшие научные силы страны.

В период руководства Берии парторганизациями Грузии и Закавказья произошло два инцидента, в которых уже после падения «лубянского маршала» старались увидеть им же организованные провокации с целью втереться в доверие к Сталину. В сентябре 1933 года вблизи Гагр в Абхазии в сторону находившегося там на отдыхе Иосифа Виссарионовича было произведено несколько выстрелов. После ареста Берии стали говорить, что он специально инсценировал покушение на вождя, чтобы закрыть его своим телом и тем доказать свою преданность и незаменимость. Об этом событии вспоминает со слов отца и Серго Берия: «Бытует версия, что в сентябре 1933 года мой отец якобы инсценировал покушение на Сталина, когда тот отдыхал на одной из южных дач (начальник личной охраны Сталина Н.С. Власик в мемуарах ошибочно относит покушение к лету 1935 года. – Б. С.). Цель понятна – заслужить благосклонное отношение вождя. Небылиц на сей счет написано много, а вот что происходило в действительности.

Существовали так называемые особые периоды. Это когда Сталин где-то отдыхал. Так было и в тридцать третьем. Все знали, что Сталин уехал в Москву. И начальник ГПУ Абхазии Микеладзе, очень хороший, кстати, человек, решил отдохнуть. Выехал с друзьями, как говорится, «на природу», слегка расслабиться. Развлекались на берегу. Выпили, закусили, и тут Микеладзе увидел пограничный катер. Здесь, на его беду, и пришла в голову мысль прокатиться всей компанией, а в ней были и женщины.

Кроме того, что Микеладзе руководил органами государственной безопасности Абхазии, ему, как начальнику оперативного сектора, подчинялись и пограничники. Но как остановить пограничный катер? Начал стрелять в воздух, пытаясь привлечь внимание экипажа. Подчеркиваю, в воздух – не по катеру. Кто мог знать, что на борту пограничного корабля находился в это время Сталин…

Факт стрельбы зафиксировали и начали разбираться. Нашлись горячие головы, которые тут же расценили это как террористический акт: мол, Микеладзе покушался на жизнь главы государства. Так пьяная выходка переросла в покушение.

Отцу все же удалось отстоять тогда Микеладзе, тот отделался снятием с работы и переводом на низовую должность в Грузию. Он бывал у нас дома с женой и сокрушался, как несправедливо с ним обошлись. Отец говорил ему:

– Слушай, ну что еще можно было сделать? Ты же сам понимаешь, что происходит. Вот меня даже упрекают, что я укрываю террориста. Считай, что еще легко отделался.

Мама тоже переживала за эту семью…

Словом, Микеладзе уехал в Грузию и об этом досадном недоразумении начали потихоньку забывать, но не все, разумеется.

Когда умер председатель Совнаркома Абхазии Лакоба (в декабре 1936 года; Берию после ареста обвинили в том, что он будто бы отравил Лакобу. – Б. С.), его смерть связали с Микеладзе. А там вот какой случай произошел. Еще при жизни Лакобы на его даче из его же револьвера застрелилась дочь председателя Госбанка Розенгольца. Увязали и с этим фактом. Выстроили версию – специально из Москвы следователь приехал! – будто бы эта девушка подслушала разговоры заговорщиков и ее таким образом «убрали». ГПУ Абхазии к расследованию не допустили. Состоялся суд, и несколько человек были осуждены к расстрелу, в том числе и «террорист» Микеладзе. Правда, я слышал, что московские следователи обещали ему освобождение и выдачу других документов. Якобы его расстрел был фиктивным, а решение по Микеладзе принималось чуть ли не на самом «верху». Исходили из того, что сломить Микеладзе не удалось – он был действительно очень сильным человеком, – и решили взять уговорами. Но утверждать, что бывшему руководителю ГПУ Абхазии удалось в действительности избежать тогда расстрела, я, естественно, не могу».

Бывший начальник сталинской охраны генерал-лейтенант Н.С. Власик описал инцидент под Гаграми несколько иначе: «Летом 1935 года было произведено покушение на товарища Сталина. Это произошло на юге. Товарищ Сталин отдыхал на даче недалеко от Гагр.

На маленьком катере, который был переправлен на Черное море с Невы из Ленинграда Ягодой, т. Сталин совершал прогулки по морю. С ним была только охрана. Направление было взято на мыс Пицунда. Зайдя в бухту, мы вышли на берег, отдохнули, закусили, погуляли, пробыв на берегу несколько часов. Затем сели в катер и отправились домой. На мысе Пицунда есть маяк, и недалеко от маяка на берегу бухты находился пост погранохраны. Когда мы вышли из бухты и повернули в направлении Гагр, с берега раздались выстрелы. Нас обстреливали.

Быстро посадив т. Сталина и прикрыв его собой, я скомандовал мотористу выйти в открытое море. Немедленно мы дали очередь из пулемета по берегу. Выстрелы по нашему катеру прекратились.

Наш катер был маленький, речной и совершенно непригодный для прогулок по морю, и нас здорово поболтало, прежде чем мы пристали к берегу. Присылка такого катера в Сочи была сделана Ягодой тоже, видимо, не без злого умысла – на большой волне он неминуемо должен был опрокинуться, но мы, как люди не сведущие в морском деле, об этом не знали (но так покушения не устраивают: по принципу «то ли перевернется, то ли нет». – Б. С.).

Это дело было передано для расследования Берии, который был в то время начальником ЦК Грузии. При допросе стрелявший заявил, что катер был с незнакомым номером, это показалось ему подозрительным и он открыл стрельбу, хотя у него было достаточно времени все выяснить, пока мы находились на берегу бухты, и он не мог нас не видеть.

Все это был один клубок. Убийство Кирова, Менжинского, Куйбышева, а также упомянутые покушения были организованы правотроцкистским блоком».

Николай Сидорович не питал никакой любви не только к Ягоде, но и к Берии, поскольку с его и Маленкова происками связывал свой арест в 1952 году после проведенной ревизии сталинской обслуги (тогда выяснилось, что Власик обильно брал для собственных нужд коньяк и шампанское, икру и семгу и разные другие деликатесы, выписывавшиеся якобы для Сталина). И послушно повторял версию 1936–1938 годов, когда выстрелы у Гагр трактовались как покушение, организованное троцкистами и бухаринцами. Единственный факт, который бывший сталинский телохранитель передал верно, это то, что на допросах пограничники утверждали, будто катер вызвал подозрения и потому был обстрелян.

Документы расследования гагрского инцидента, цитируемые Николаем Зеньковичем, свидетельствуют, что все происшедшее квалифицировалось как недоразумение, когда «своя своих не познаша». При этом пограничники показали, что действовали по инструкции: катер со Сталиным, мол, отсутствовал в представленной им заявке на прохождение в охраняемой зоне. Командир пограничников Лавров заявил, что, увидев движущийся незаявленный катер, пересекавший подведомственную зону, то есть погранзаставу «Пицунда», он сигналами повелел катеру пристать к берегу. А поскольку тот продолжал двигаться прежним курсом, произвел несколько выстрелов вверх.

Подобные объяснения выглядели вполне естественно в тех условиях. Не могли же Микеладзе, Лавров и другие пограничники и чекисты признаться в том, что устроили веселый пикник с девочками и спьяну решили покататься на катере. Версия же о том, что это была устроенная Берией инсценировка с целью повышения своей популярности у Сталина, не выдерживает никакой критики. Интересно, каким образом ему удалось уговорить Микеладзе принять участие в такого рода спектакле. Начальник ГПУ Абхазии должен был понимать, что за происшедшее его по головке не погладят, даже если в результате никто не пострадал. И Берия был совершенно прав, когда говорил Микеладзе, что тот еще легко отделался – простым понижением в должности (Лаврову пришлось хуже – дали пять лет). Но даже если бы Микеладзе заранее знал, что наказание этим ограничится, ему все равно не было бы никакого резона участвовать в столь опасной постановке. Да и Берии устраивать подобные игры не было никакого смысла. Хотя непосредственной ответственности за инцидент он не нес, часть вины все равно Иосиф Виссарионович мог возложить на главу грузинских коммунистов: как-никак, неприятность случилась на подведомственной ему территории. К тому же в случае инсценировки никто не стал бы выдавать попытку покушения за халатность, как это было сделано в ходе официального расследования. Тогда бы уж Лаврентию Павловичу логичнее было сделать так, чтобы покушавшиеся погибли в перестрелке. И никаких концов бы не осталось!

Подчеркну также, что ни осенью 1933 года, ни годом позже никаких драматических ускорений в карьере Берии не произошло. Нет ни малейшего признака, что именно после инцидента в Абхазии Сталин стал более благосклонно относиться к Лаврентию Павловичу.

В принципе, происшествие под Гаграми стало следствием обычной советской халатности. О поездке Сталина на катере должны были вовремя оповестить пограничников и абхазских чекистов. Сделать это должен был тот же Власик и глава ГПУ Грузии Д.С. Киладзе (расстрелян в 1937 году, так же как и Микеладзе и Лавров). Но оповестить-то как раз и было затруднительно, поскольку Микеладзе и Лавров в этот момент безмятежно пьянствовали на природе и на своих рабочих местах отсутствовали. А когда Власик в мемуарах рисует умильную картину, как он закрыл вождя своим телом, – это просто запоздалая попытка оправдать собственное разгильдяйство. Я таки уверен, что ни Власик, ни Берия тогда Сталина своей грудью от пуль не закрывали, тем более что ни одна из выпущенных в воздух пуль до катера так и не долетела.