Глава 3
Весна Тюдоров

I

В Англии есть популярное выражение – «…зима тревоги нашей позади…». Это цитата из пьесы Шекспира «Ричард Третий», и выражение настолько вошло в английский язык, что американский автор, Джон Стейнбек, назвал так свою известную книгу, и ему не пришлось объяснять ее название даже в США, стране, не больно-то отягощенной классическим образованием. На круг, это идиома, означающая поворот к лучшему – фигурально говоря, от зимы к весне и солнцу.

В 1509 году пьеса Шекспира «Ричард Третий» еще не была написана, и цитата из нее, которую мы привели выше, конечно же, еще не существовала.

Но чувство, охватившее лондонцев при вести о начале нового царствования, она передает вполне адекватно. Король Генрих Седьмой умер спустя 24 года после своей славной победы на поле битвы в Босворте и, надо сказать, успел очень надоесть своим подданным. Он не был как-то уж особенно жесток – так, в пределах государственной необходимости, – и вел он себя осторожно, и в бесконечные войны за рубежом отнюдь не ввязывался. Он вообще предпочитал действовать не мечом, а чернилами. Впоследствии, уже во времена Уинстона Черчилля, английские историки называли Генриха Седьмого «…самым лучшим бизнесменом, когда-либо занимавшим трон Англии…». Король был холоден, расчетлив, самолично входил в самые мелкие детали – и предпочитал держать в узде тех своих подданных, которых он находил слишком влиятельными, не столько страхом казни, сколько угрозой большого штрафа.

При этом применялось весьма избирательное правосудие. У короля не было постоянного войска, и он в случае нужды должен был полагаться на своих магнатов, приходивших со своими людьми по его зову под знамена. Так вот, некоторых из них он штрафовал именно за то, что они держали у себя вооруженных людей, готовых стать ядром ополчения. А других магнатов, делавших то же самое, он не штрафовал. Система суда и «расследования» была настолько отлаженной, что обвиняемые немедленно признавали себя виновными – так им получалось дешевле.

Вот совершенно конкретный пример: Джордж Невилл, лорд Бергавенни, в 1507 году получил обвинение в содержании «…незаконного военного формирования…», и дело было передано в королевский суд (King’s Bench).

Лорд немедленно покаялся – он знал, что раз уж он попал в паутину королевского сутяжничества, ему уже из нее не выбраться, и лучше покончить дело разом. И не просчитался – его имения не были конфискованы, просто на лорда был наложен огромный, просто чудовищный по тем временам штраф в 70 650 фунтов стерлингов.

Зато ему удалось избежать конфискации поместий, и штраф с него взыскивали частями, а не разом, и вообще он оказался не столько «сокрушен», сколько надежно «привязан» – теперь он стал должником короля и должен был вести себя очень осмотрительно.

Не все лорды были столь же сообразительны. Тогда у них конфисковывались их именья. Но, как правило, большая часть конфискованного возвращалась их законным наследникам – король не хотел создавать себе непримиримых врагов.

Он, конечно, не читал «Государя» Никколо Макиавелли – книга, опять-таки, еще не написана, – но принцип, сформулированный в ней с чеканной простотой: «Человек скорее забудет смерть отца, чем отнятое наследство», король Генрих Седьмой понимал и без подсказки великого теоретика власти. В общем, против «короля-скупердяя» накопилось немало желчи – и когда он умер, сожалели о нем немногие. Вступление на престол его юного наследника, Генриха Восьмого, было воспринято как конец «зимы».

Зимы на английский манер – долгой и слякотной.

II

Новый король, золотоволосый красавец, обожавший пышность и развлечения, по контрасту со своим хмурым и замкнутым родителем и народу, и знати очень понравился.

Лорд Монтжой в письме к Эразму Роттердамскому, ученому с европейской репутацией, писал, что не сомневается – когда Эразм узнает о новом короле Англии, Генрихе Восьмом, и увидит, какое чудо совершенства он из себя представляет, вся печаль и меланхолия Эразма сразу пройдут. Королю еще не исполнилось восемнадцати, но он уже полон ума и всяческих совершенств. Он красив, как Аполлон, ростом выше всех на голову, золотые по цвету волосы придают ему облик истинного ангела – разве что стриженного на французский лад, по моде того времени, – и при этом он прекрасно образован, говорит на французском, испанском и на латыни, а из лука стреляет лучше всех в королевстве.

Пожалуй, лорд проявляет чрезмерный энтузиазм, особенно при описании совершенного умения нового короля в стрельбе из лука – в конце концов, так ли это важно? У короля есть и профессиональные лучники… Но дальше в своем послании лорд Монтжой касается преметов посущественнее:

«…когда у вас будет возможность познакомиться с ним поближе и вы увидите, как мудро он поступает, и как он любит справедливость и правосудие, и с каким расположением он относится к ученым, я уверен, что вы не замедлите перенестись к нам, как на крыльях…»

Насчет того, что надо бы Эразму перенестись в Англию как на крыльях, и того, что король расположен к ученым, – это своего рода намек. Лорд желал бы устроить своему новому повелителю что-то вроде широкой рекламы, по-настоящему широкой, на всю Европу – и посещение Англии Эразмом этой цели могло бы поспособствовать. K вящей заслуге лорда Монтжоя, который все это и организовал…

А дальше в письме идут слова о том, что «…небеса смеются, и земля ликует, и все вокруг полно молоком, медом и нектаром, потому что жадность и стяжательство изгнаны навек, а новый король жаждет не золота и драгоценностей, а доблести и славы…».

Эта не больно-то понятная фраза имела под собой самый что ни на есть реальный подтекст: вступая на трон, король Генрих Восьмой издал декрет, согласно которому подданных приглашали жаловаться без всякого страха на все случаи вымогательства и притеснений, которые случились с ними в предыдущее царствование, – и виновные в этом будут сурово наказаны. Понятное дело – началось всенародное ликование.

И действительно, два сановника, видные юристы, Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли, верно служившие почившему отцу нового монарха по финансовой части, были арестованы.

Тот факт, что действовали финансисты по приказу короля Генриха Седьмого и что именно их усилиями в казне оказалось больше миллиона фунтов стерлингов, нового государя Англии ничуть не обеспокоил.

У нового короля, Генриха Восьмого, вообще хватало хлопот – он решил немедленно жениться.

III

Свою будущую жену Генрих увидел в первый раз 14 ноября 1491 года. Ей было тогда 16 лет, и она была невестой его брата, наследного принца Англии, Артура. Новобрачные было очень молоды – Каталине, принцессе Арагонской, переделанной в Англии на английский лад, в Катерину, едва исполнилось 16, а ее мужу, принцу Артуру, было и вовсе 15 лет.

Генрих присутствовал на свадьбе брата в качестве 10-летнего щекастого мальчика, который с энтузиазмом участвовал в танцах. Принц Артур внезапно умер в марте 1503 года, после всего лишь 4 месяцев супружества. Это сделало его младшего брата наследником престола, и, как предполагалось, он должен был унаследовать не только титулы Артура, но и его жену. По крайней мере, таковы были планы. 23 июня 1503 года был заключен договор между Англией и Испанией, суть которого сводилась к тому, что Генри Тюдор, которому недели не хватало до его 12-летия, женится на Катерине Арагонской, как только достигнет 15 лет. Катерине тогда должно было исполниться 19, но она была бы еще не слишком стара и могла бы подарить Англии новых принцев, наследников Тюдоров уже в третьем поколении. А покуда от короля Испании требовалось доставить в Англию немалую часть ее приданого в виде платьев и драгоценностей, общей суммой на сотню тысяч крон золотом.

Проблема с заключением брака Катерины и Генриха, состоявшая в том, что она уже была обвенчана с Артуром Тюдором, казалась несерьезной. Дуэнья Катерины Арагонской клялась, что брак так и не был фактически осуществлен – больно уж принц Артур был слаб и нездоров. Кстати, то же самое говорила и Катерина и предлагала даже принести на этот счет формальную клятву.

Все, что в таком случае надо было сделать, – это издать «Постановление о несвершении брака» – и дело было бы закончено.

Но тут у обеих сторон появились сомнения. Генрих Седьмой как-никак был большим законником и крючкотвором и хотел быть уверен, что с установленным им союзом с могущественной Испанией ничего не случится. А испанцы, в свою очередь, хотели стопроцентной гарантии, что англичане, получив приданое Катерины Арагонской, не изменят в последнюю минуту своего обещания о «повторном браке».

Так что уверения и принцессы Катерины, и ее дуэньи были проигнорированы, было решено считать, что брак Катерины с Артуром все-таки совершился – и проблему дозволения на ее брак с Генрихом, братом ее покойного мужа, передали на рассмотрение Папе Римскому.

Спор о приданом между тем продолжался.

В надежде подтолкнуть колеблющихся испанцев к уплате король Генрих Седьмой повелел своему сыну послать формальный протест Ричарду Фоксу, епископу Винчестера, в котором предполагаемый брак отвергался как нежелательный. Мальчик, конечно же, на этот счет никакого своего мнения иметь не мог в принципе – а наличие письменного протеста нужно было его отцу для того, чтобы помахать этой бумажкой перед лицом испанского посла. Ну, в тот раз бумага никак не пригодилась – но вот потом она была использована при совершнно других обостоятельствах, другими людьми и тогда, когда ее значение резко возросло. Но это все – дело будущего, а пока юный король Генрих Восьмой посчитал, что его брак с принцессой Катериной ему желателен и даже очень.

22 апреля 1509 года старый король умер. Через 50 дней после его смерти, чуть ли не сразу после полагающегося 40-дневного траура, новый король Генрих Восьмой обвенчался с Катериной Арагонской. Дожидаться выплаты обещанного его отцу испанского приданого он не стал – к большой радости испанского посла, который предвидел тут затруднения.

А еще через 13 дней короля Генриха и королеву Катерину торжественно короновали в Вестминстерском аббатстве.

IV

Королева Катерина писала отцу в Испанию, что жизнь ее – сплошной праздник. Ее муж, он же – ее государь и повелитель, не знает устали в увеселениях, загоняет коней на охоте, обыгрывает в теннис всех своих придворных кавалеров, слушает песни и баллады и даже сам сочиняет очень милые песенки о любви, о веселье и о том, что нет радости больше, чем хорошая компания искренних друзей. Она и правда была совершенно счастлива, в этом ей можно поверить. С самой колыбели инфанту Каталину готовили к роли достойной спутницы какого-нибудь короля, достойного получить ее руку. Ее матушка, великая Изабелла Кастильская, показывала всему свету пример того, какой должна быть истинная правительница и королева – надежной, верной, послушной воле супруга, но способной поддержать его в трудный момент и делом, и советом.

А вместо всего этого Каталина, ставшая в Англии принцессой Катериной, получила в мужья слабого мальчика, который скончался, не успев или не сумев сделать ее матерью, и оставил одну, без друзей, при дворе все более и более мелочного и тиранического свекра. И вот наконец – избавление. У нее есть теперь свой прекрасный принц – правда, он на шесть лет моложе ее, но тем нежней она его любит. Он и весел, и силен, и хорош собой – и он стремится сделать всю ее жизнь нескончаемым праздником – ну как тут было не влюбиться?

Супруги очень привязались друг к другу.

Но радость – радостью, любовь – любовью, а были ко всему этому и дела земные, и Англия требовала того, чтобы монарх вел корабль государства нужным курсом. Ну что же – довольно быстро король Генрих Восьмой установил свой личный и персональный стиль правления.