Транзит

…где

Родина. Еду я на родину,

Пусть кричат – уродина,

А она нам нравится,

Спящая красавица,

К сволочи доверчива,

Ну, а к нам…

Группа «ДДТ». «Родина»

Телепортация существует. Для неё можно и даже нужно использовать поезд. Пассажир садится в вагон в Калининграде, а выходит из него уже в Москве. К сожалению, технология ещё не совершенна; она имеет некоторое время срабатывания. При перемещении в Москву задержка составит не больше суток. Труднее перенестись в Челябинск или в Анапу, а для путешествия во Владивосток лучше прибегнуть к телепортации самолётом. В настоящий же момент мой пространственный перенос в Москву только начинался; впереди было около двадцати часов пути. В конце концов, подумал я, если за эти годы не изменились ни дома, ни автомобили, то вряд ли и поезда стали ходить быстрее. Я стал пассажиром, и моя жизнь приобрела смысл, цель и задачу, – пусть хотя бы на время поездки.

За окном стремительно появлялся, возникая из ниоткуда, мелькал, уносился вдаль и пропадал в никуда Калининград будущего. Сорок лет прикоснулись к городу на берегах Балтики, оставив свои отпечатки в виде новопостроенных двенадцатиэтажек, транспортных развязок и незнакомых мне зданий. Я смотрел на Калининград, ощущая ту огромную временную пропасть, которую я перескочил весьма неожиданным способом.

– Вы не поможете мне снять матрас? – внезапно спросила женщина в кардигане, закончив что-то искать в своей сумке из затертой искусственной кожи с тиснением. – А то я не дотягиваюсь.

Её слова вернули меня в реальность. Плацкарт оставался плацкартом даже сорок лет спустя.

Я снял с верхней полки матрас, услышав от соседки слова благодарности, и достал ещё один для себя. Раскрыв пакет с постельным бельём, я застелил свою спальную полку, скрыв простынями мозаику заплат на потёртом дерматине. Получилось относительно сносно. Одеяло белым хвостом свесилось в проход.

По вагону, собирая билеты у пассажиров, уже шла проводница. Куда же я в спешке положил свой? В сумке его отчего-то не было. Я вспомнил, что билет, как и телефон, лежит у меня во внутреннем кармане ветровки. Покопавшись в куртке, я достал содержимое кармана наружу. Экран телефона показывал второй час дня.

– Прямо как у меня в молодости! – восхищённо сказала женщина в кардигане, глядя на телефон. – А что, их начали выпускать?

Я торопливо убрал мобильный в сумку.

– Нет. Это раритетная модель из моей коллекции, – начал я на ходу рассказывать свою легенду. – Я историк, занимаюсь изучением начала двадцать первого века. Коллекционирую старые вещи, в том числе и технику.

– Здорово! – мелодично и грустно сказала женщина в кардигане. – У меня когда-то тоже такие были. Даже сейчас, наверное, лежат где-то…

Она не договорила, внезапно осекшись.

– Вы, наверное, до Минска едете или же до Смоленска? – спросила она. – Смотрю, вы совсем налегке.

– Нет, я до Москвы.

Женщина в кардигане удивлённо посмотрела на меня заботливым взглядом.

– А как же вы так? Совсем без одежды, без вещей, целую ночь пути…

– Да вот так вышло, – сказал я чистую правду. – Как говорится «с корабля на бал». Срочно понадобилось ехать в Москву по важному поручению. Пришлось собираться сегодня в последнюю минуту. А вы тоже туда?

– Да. За покупками.

Я посмотрел на неё с вопросом.

– Я торгую подержанной одеждой, – пояснила женщина, поправляя на себе кардиган. – Еду в Москву закупать старые вещи для перепродажи. Светлана.

Я представился в ответ. В проходе плацкарта появилась проводница, одетая в форменную белую блузку и тёмно-синюю юбку. На небольшом бейджике было написано «Ольга».

– Попрошу ваши билеты, – сказала она. – Кстати, вот, возьмите, – протянула она мне небольшой полиэтиленовый пакет с дорожным набором. – Олег Вячеславович просил выдать.

Видимо, так звали железнодорожника, меня у вокзала. Я отдал проводнице билет. То же самое сделала и Светлана, пока Ольга рассказывала нам правила поездки в особом поезде дальнего следования. Дорожный набор, как и следовало из названия, должен был помочь путешественнику в пути. На пакете в шахматном порядке красовались двуглавые медведи в фуражках и с рельсами в лапах. Рельсы изгибались полудугами, отчего картинка казалась цирковой афишей медведей-гипнотизёров, способных гнуть железо взглядами. Внутри пакета скрывалась зубная щётка, небольшой тюбик пасты, аккуратный конвертик с мылом, несколько салфеток и, как ни странно, белые тонкие тапки с государственным гербом.

Это очень кстати, сказал я себе мысленно, снимая с себя ботинки. Хотя если я когда-нибудь сообщу людям, что ехал в белых гербовых тапках поездом будущего, меня определённо не поймут.

Поезд ехал по высокой насыпи, с которой открывался вид на небольшую одноэтажную гидроэлектростанцию. Солнце, показавшееся из-за облаков, отразилось в воде яркими бликами.

– Мне кажется, что я вас уже видела, – задумчиво сказала Светлана. – Это невозможно, но такое ощущение, что это было много-много лет назад, на рок-концерте в башне Врангеля…

Как раз это было вполне возможно: когда-то я часто ходил на рок-концерты, что проводились в старой немецкой башне «Дер Врангель». Тем не менее, я решил пока умолчать об этом.

– На рок-концерте? – уточнил я. – Сомнительно. Вряд ли я мог их застать. Башню Врангеля закрыли ещё до моего рождения.

– А жаль! – воскликнула Светлана. – Это было прекрасное место!

Неожиданно легко мы разговорились о рок-музыке, почти сразу перейдя на «ты». Поезд уносил нас вперёд, а мы со Светланой оживлённо беседовали. Судя по всему, моя соседка по плацкарту была завзятой меломанкой. Я легко поддерживал разговор о такой классике рока, как «Deep Purple» или «Iron Maiden». Несколько сложнее было с той музыкой, которую я пропустил за те сорок лет, что отделили меня от моих времён. Мне ничего не говорили названия таких групп, как «Orange girl» или «Экипаж», поэтому я ограничился тем, что внимательно слушал, время от времени соглашаясь со Светланой. Она словно помолодела от этой беседы, сбросив не меньше двадцати лет. Тонкая сетка морщинок в уголках её глаз разгладилась и стала совершенно незаметной. Беседа явно удалась.

– Я даже не могла себе представить, – сказала Светлана, довольно улыбаясь, – что сейчас из молодёжи кто-то ещё увлекается роком. Откуда ты всё это знаешь? Ладно ещё я – ведь я застала те времена! Но как же ты?

– Я – хороший историк, – несколько польстил себе я. Говоря по справедливости, с истфака меня отчислили, пусть и из-за физкультуры.

Светлана оглянулась. Сосед на боковушке громко перелистнул страницу какой-то очень пухлой книги, игнорируя нас.

– Ты не на концерт, случаем, едешь? – спросила она, чуть понизив голос.

Я покачал головой.

– Нет, а что за концерт?

– Большой осенний трёхдневный рок-фестиваль в ДК Горбунова, – негромко и медленно сказала она, наклонившись ко мне.

– Я даже не знал про такой фестиваль, – сказал я. – Если получится, то я с удовольствием приду.

Светлана кивнула.

– Я вижу, что ты в теме, – сказала она. – Меня-то туда по знакомству пригласили, поэтому я в Москву и поехала. Обычно за товаром ездит мой сын, невестка перешивает и чинит одежду, а я продаю её. Но тут мне знакомые сообщили, что хотят ещё больше ужесточить выдачу московских виз, поэтому я подумала и решила поехать на концерт, пока это ещё возможно. Если хочешь, я могу замолвить за тебя словечко, чтобы тебя тоже пустили. Фестиваль ведь только для своих, с улицы не попадёшь. Он существует лишь потому, что его курирует сам премьер-министр. На каждом концерте он сидит в парадной ложе, надев парик, и думает, что его никто не узнаёт. Он очень смешной.

– Как секретно, – сказал я. – Приду, если будет такая возможность. Пока даже не представляю, насколько буду занят в Москве. Меня так внезапно пригласили провести историческую консультацию, что ничего нельзя планировать.

– Так ты, наверное, на музыке специализируешься? – с интересом спросила Светлана.

– На всей эпохе, – ответил я. – Центральной точкой моих исследований я взял две тысячи седьмой год.

От этих слов Светлана просто расцвела.

– Прекрасный год! – сказала она. – Я тогда в школу пошла. Золотые времена! Можно было делать всё, что душе угодно! Если ты хочешь, я могу многое тебе рассказать про ту эпоху: про интернет, про мобильники, про музыку, про жизнь. Вижу, что ты всё это знаешь, но одно дело знать, а другое дело – лично прожить! Ты даже не можешь себе представить, как тогда здорово было! Как я рада, что у меня хотя бы сейчас есть что вспомнить из молодости!

Со стороны боковушки внезапно донеслось покашливание.

– Это было ужасное безвременье, – с ощутимой нотой снобизма сказал рыжеусый интеллигент, откладывая в сторону капитальную книгу, которую он читал с момента отправления поезда. На обложке позолотой сверкнули слова «Хан Батый как основатель русской государственности». – Это была година анархии, когда наша страна, утратив свою национальную идентичность, вовсю катилась в пропасть вслед за Западом, когда идеалом нашей молодёжи были европейские псевдоценности, чуждые русскому этносу и ведущие к разложению нашей цивилизации…

Светлана молчала, не пытаясь сказать ни слова. Она смотрела куда-то вбок и в сторону. Я увидел, как побелели и сжались в тонкую нить её губы. Рыжеусый интеллигент закончил свою речь и, победно взглянув на нас, вернулся к изданию о российской государственности.

Светлана продолжала смотреть в сторону. Она была очень печальна. Прожитые годы вернулись, и тонкая сеть морщин снова мелькнула на лице коварной паутиной. Я даже не знал, что сказать в такой ситуации.

– Сбегаю-ка за чаем, – сказал я, поднимаясь с полки, когда молчать стало совсем невмоготу. Пить мне хотелось с самого утра.

Вагон был заполнен на две трети. По опыту своих путешествий, я знал, что это ненадолго: через полчаса пути поезд остановится в Черняховске, где в него сядет оставшаяся треть пассажиров. Непривычным казалось то, что никто не смотрел фильмы на планшетах и ноутбуках, не играл на телефоне и не читал электронные книги. В ходу были обыкновенные бумажные издания. Кто-то разгадывал сборник кроссвордов. В одном купе тасовали колоду слегка помятых карт. Чуть дальше пассажиры ели яйца, и характерный запах напомнил мне о том, что я голодаю уже более сорока лет.

Наш поезд, грохоча колёсами, пронёсся по мосту над неторопливо текущей рекой, заросшей камышом. Должно быть, Знаменск, подумал я, глядя на характерное краснокирпичное немецкое здание школы с большими часами на стене. Почему-то они показывали начало десятого. Половина области уже позади. Что-то будет дальше?..

– Чай, пожалуйста, – обратился я к проводнице, – и овсяное печенье. Сколько с меня?

Из всего, что было у неё в продаже, овсяное печенье выглядело наиболее аппетитно. Я решил, что потом надо будет наведаться в вагон-ресторан. Конечно, цены в нём, скорее всего, будут высоки, как давление в паровом котле, но с моими запасами денег я мог позволить себе некоторые дорожные издержки.

– Сто сорок, – проводница выдала мне подстаканник, чайный пакетик и упаковку печенья. Я вытащил из сумки пёструю банкноту в пятьсот рублей и расплатился.

Вода в титане уже разогрелась до нужной температуры. Сбоку на стене крепилась табличка «Ведётся видеонаблюдение». Стараясь не глядеть в объектив расположенной рядом видеокамеры, я налил кипятка в стакан и вернулся в родное купе.

– Это же не еда! – воскликнула Светлана, глядя на мои покупки. – Давай я тебе хоть бутерброд дам!

Развернув салфетки, она протянула мне кусок чёрного хлеба, на котором лежали два кусочка копчёной колбасы.

– Ешь, а то я сама всё не съем. У меня ещё хватает.

– Спасибо, – сказал я.

– А я сейчас вернусь, – сказала она и ушла.

Я сжевал бутерброд. Он был немного странным на вкус. Когда-то моя подруга, не имея под рукой муки, испекла пирог из толокна, и я был готов поклясться, что сейчас ощущаю этот же специфический вкус в хлебе. Колбаса напоминала говяжьи жилы, прокрученные с чёрным перцем через мясорубку. Запив горячим чаем ядрёную смесь, я проглотил её. Чай тоже оставлял желать лучшего. Пакетик в горячей воде не то разползся, не то прохудился, и теперь его содержимое, похожее на солому как по виду, так и по вкусу, плавало в стакане. Я принюхался. От чая доносился тонкий запах уксуса.

Светлана вернулась, переодетая в белые домашние брючки и тот же самый кардиган. Я жевал овсяное печенье с чаем. По счастью, оно не сильно отличалось по вкусу от выпускавшегося в моё время.

– Слушай, а почему ты с брюк нашивку с названием не срезал? – негромко спросила она, усаживаясь на полку. Я пожал плечами.

– Да вот так получилось, – ответил я. – Думаешь, стоит снять?

– Конечно стоит! – так же негромко сказала она, бросив взгляд в сторону боковой полки. – В большой России с этим очень строго. Сразу прицепятся. Давай я тебе срежу?

– Ну, давай, – согласился я, поднимаясь с полки. Светлана достала маникюрные ножницы и очень аккуратно срезала точными движениями лейбл с моих джинсов. Только сейчас я заметил, что у неё на руке видна старая татуировка в виде трёх небольших цветных звёздочек.

– Держи и спрячь, – сказала она, протягивая мне срезанную нашивку, из которой торчали растрёпанные нитки.– И лучше не рискуй с этим. Этой весной сын приехал за товаром к поставщице, а у неё всё было перекрыто. Пришла полиция и дочиста обобрала все прилавки. Якобы кто-то увидел там старую турецкую блузку с принтом на английском языке, и полиция провела контрольное изъятие для экспертизы. Потом ничего не вернули и ещё взяли огромный штраф. Повезло ещё, что это была обычная полиция, а не тайная. Те бы всех посадили. Так что ты будь аккуратнее.

– Спасибо, – поблагодарил я, пытаясь осмыслить строгость современных порядков. – Буду знать.

– Да не за что, – ответила Светлана. – Кстати, хорошие у тебя брюки, почти новые. С одеждой настоящая беда. У меня сын женился в старом костюме моего мужа. Я перешила брюки по фигуре и везде нашила ярлычки Ивановской ткацкой фабрики… Зато выглядел на свадьбе элегантнее невесты.

Я доел пачку печенья.

– Я на концерт везу настоящую английскую косуху, которой больше сорока лет, – по секрету сказала шёпотом Светлана. – И ещё немецкие ботинки-казаки, купленные тогда же. Безумный раритет. Сейчас такое нигде не достанешь.

Я подумал, что когда я вернусь в своё время, то нужно будет непременно найти Светлану. Знакомствами с такими людьми нельзя было разбрасываться.

– Скажи, – вдруг спросил я, – раз ты возишь одежду из Москвы… Ты случаем, не знаешь такого человека? Сергей Петрович, работает в банке…

– Знаю, – перебивая меня, резко ответила Светлана. – Хитрый делец. Мы ему на заказ пиджак привезли пару месяцев назад.

Калининград тесен, подумал я.

– Отличный импортный пиджак, у него в Москве только один владелец был, – продолжила Светлана. – Штучный товар. Мне продали только по знакомству. На такой пиджак можно смело тысяч десять накидывать, а пришлось отдать по себестоимости… Но за это он помог мне с документами на въезд в Москву. Мне не хотели открывать визу. Мол, у вашего сына уже есть, у невестки есть, зачем вам ещё одна, сбежать в столицу хотите?..

В окне вагона мелькнула красная черепица старого немецкого хутора-фольварка. Рядом на мощёной булыжником дороге стояла пожилая белая «ауди» сотой серии. Рыжие кляксы ржавчины делали машину похожей на черепаховую кошку. Сорок лет оказались не властными над областью.

Отчего-то чай, смешанный с печеньем, начал клонить меня в дрёму. Это было неудивительно после той бессонной ночи, что я провёл четыре десятка лет назад в компании лингвистки.

– Очень спать хочется, – сказал я, отодвигая уже пустую пачку печенья в дальний край столика. – Утром так и не удалось выспаться, так что я, наверное, полежу.

– А я вот днём спать не могу, – призналась Светлана. – Свет сильно мешает…

Кивнув, я закутался в одеяло и устроился поудобнее на полке, будто бы прикасаясь к поезду. Вагон мелко-мелко подрагивал, словно гигантское живое существо, и мне в полудрёме казалось, что это я сам мчусь в Москву.

Может быть, это уже было сновидением в виде ощущений? Подобно канатоходцу, я балансировал на тонкой грани между сном и явью, ощущая, как слегка вздрагивают колёсные пары на стрелках, как набирает ход состав, как полка подхватывает меня и уносит вдаль, точно серфинговая доска… Вот мы едем по мосту, и грохот колёс воспринимается не только ушами, но и всем телом, словно я сам превращаюсь в поезд. Мы чуть-чуть замедляем ход… Остановка, чьи-то шаги, шум вокзала. Скрипят колёсики чемодана по линолеуму пола. Слышен голос «До свиданья!» Свистит локомотив. Поезд, вздрогнув, снова набирает скорость, и я ощущаю смутный грохот дизелей, которые увлекают меня в далёкую даль сна…

…Кто-то прошёл по вагону, задев мои ноги, торчащие с края полки. Похоже, я проспал всего лишь несколько часов. Тем не менее, этого хватило, чтобы немного прийти в себя после бессонной ночи и путешествия во времени.

Поезд мчался на полной скорости, раскачиваясь на ходу и вздрагивая, словно гигантская струна. Под потолком горели люминесцентные лампы, наполняя вагон холодным, очень неестественным маслянистым светом. За окном была непроглядная темнота. Я попытался приподняться на локте, и в затёкшую за время сна руку словно вонзилась сотня иголок.

– С пробуждением! – поприветствовала меня Светлана. – Выспался?

– Не очень, но пока сойдёт, – ответил я, нащупывая ногами тапочки.