Могут убить? Запросто. Если найдут кого-то, кто готов будет начать бурение в указанном на карте месте. Тут такие есть? Может и нет, но у Папы Дулина, у Юрка Дулина, да и у многих людей из их окружения денег куры не клюют. Карта есть, специалистов наймут, и потребность в Горохове отпадает сама собой, всё: «Дядя Вова, скрипач не нужен, родной».

Нет, конечно, решение ими ещё не принято. Ими? Решение будут принимать не они, не эти трое, решение будет принимать Юрок Дулин. А если он не дурак, то сначала он всё взвесит. Но сам факт неожиданной опасности, опасности, которую он не просчитал заранее, до начала дела, заставлял его собраться. Задуматься.

Мобилизоваться. Как правило, это ему помогало.

Он сел за свободный стол, вполоборота к этим троим, бросил на стол фуражку, маску, очки, полез за сигаретами и сразу стал прикидывать варианты. И первое, что пришло ему на ум, было делом простым: не тянуть с ними, не ждать, а взять завалить их всех троих сегодня до рассвета. Город тёмный, улицы узкие, инженер ни на секунду не усомнился в том, что он это сделает без труда, не те это люди, что смогут противостоять точной стрельбе и эффекту внезапности. Если придётся, здесь, на узких улочках, из темноты, из какого-нибудь проулка он сделает дело, потратив четыре патрона максимум.

Но он тут же забыл об этом варианте, это так… Сладкие грёзы. После подобных решений ему придётся сразу уносить отсюда ноги. Такие действия ставили крест на операции, которую он готовил больше года. Поэтому нужно было либо насторожиться и ждать, либо убираться отсюда. Второй вариант был предпочтительней. Да, нужно было отсюда убираться. Но вот куда…?

Пришла разносчица, и он стал заказывать себе ужин, очень поздний ужин.

Глава 13

Эти трое его тоже заметили. Они посмотрели на него пару раз и, кажется, один раз о нём говорили. А инженер делал вид, что его ничего тут, кроме еды и танцующих девиц, не интересует. И если еда была откровенно «не очень», то девицы были что надо. Тот, кто их делал, определённо знал, что нужно настоящим людям от этих биологических кукол. И лица, и бёдра, и зады были созданы на самый взыскательный вкус, а ещё они умели двигаться, ну а мозги… Да зачем им мозги? После танца женщина-бот, слезая с эстрады так и не одевшись, шла между столов, протягивая руку всем, кого видела, улыбалась, показывая ровные зубы и повторяя всего одну фразу:

– Буду рада любой благодарности. Если я вас заинтересовала, мы можем уединиться за небольшое вознаграждение.

На эту фразу у них ума хватает. И небритые пьяненькие мужички-старатели, с интересом разглядывая их, бросали им мелкие денежки в их изящные ладошки.

Пока он ел, пока поглядывал на местную ночную жизнь, принял решение уходить. И чтобы у Коняхина и его приятелей не возникло подозрений, стал заказывать себе кактусовую водку. К еде сразу три рюмки, а после того, как разносчица убрала со стола грязную посуду, ещё две. Пусть они думают, что он навеселе и сейчас отправится спать. Конечно, инженер не мог знать наверняка, что думают и что собираются предпринять люди Юрка, но ждать, пока они соберутся, он точно не хотел.

Допив последнюю рюмку, что называется, «от вольного» кинул мелочи на стол и на хмельном расслабоне пошёл из заведения к себе наверх, краем глаза наблюдая за троицей. И, конечно, отметив для себя, что его уход ими был замечен. Гнилозубый весельчак тут же, как только Горохов стал подниматься по лестнице, наклонился к старшему и что-то стал ему говорить.

Эх, знать бы, что. А пока не знаешь наверняка, нужно думать о наихудшем варианте и готовиться к нему.

Войдя к себе, он сразу стал собираться. Спать хотелось, пять рюмок водки играли свою роль, но осознание опасности не давало ему расслабиться. Он действовал быстро. Во-первых, карта. Она тут, в кармане пыльника. Геодезический инструмент, штатив, рейка, коробки, одежда, средства гигиены, сумка с лекарствами, патроны, канистры, вещей набирается много, они тяжёлые. Всё нужно собрать и перенести в гараж. До рассвета ещё два часа, выезжать по темну, мало ли… У этих может быть ночной прицел. Да и петлять по степи на перегруженном мотоцикле ночью – удовольствие ещё то. Перегруженный мотоцикл и днём-то управляется плохо, так и норовит въехать в бархан, завалиться, забуксовать в любой кучке песка, а ночью прибавь к этому ещё тучи мотылька-трупоеда, что летят на свет фары, а ещё саранча к мотыльку в придачу, и следов сколопендры в темноте не разглядеть. Остановиться и посидеть на бархане, пока солнце не взошло, так это верный способ пауков с клещами на себя собрать. Нет, из города нужно выехать за час до рассвета. Уезжать не расплатившись? Скорее всего, хозяйка даст им знать, что он уезжает. Нет, платить он пока не будет, если будут вопросы, так он едет в пустыню работать. Или бросить вещи, а потом вернуться? Горохов закуривает, глядит на собранные вещи и, стараясь не топать, подходит к двери. Прислушивается. За дверью тихо, негромкий гул снизу из зала, музыка, кастрюли громыхают на кухне. Инженер, сняв предохранительную скобу с кобуры револьвера, аккуратно приоткрывает дверь. В коридоре никого. Но это его не успокаивает. Он запирает дверь, спускается вниз, в зал. Троица сидит всё там же, а Коняхину принесли новый стакан с пивом. Инженер подходит к стойке, покупает пачку сигарет.

Что делать ему, он так решить и не может: эти трое выпивают, кажутся расслабленными. Может, зря он так всполошился? Ну, срисовали они его карту, но ведь он знал, что так будет. Возможно, ей заинтересовались и не те люди, на которых он рассчитывал. Тем не менее, интерес к его деятельности есть. Разве не этого он хотел? Горохову, честно говоря, сейчас было просто лень куда-то ехать. Зачем? Ночь кончается, койка есть, кондиционер есть, дверь железная с засовом, усталость уже давала о себе знать, да и выпитое тоже. Может, завалиться спать до пяти чесов вечера? Инженер закурил и стал подниматься к себе, но у лестницы почти столкнулся с Нинкой, и когда та уступала ему дорогу, он услышал её шёпот, тихие, но отчётливо произнесённые слова:

– Чернозубый в гараж ходил.

Сказала и, не взглянув на него даже, тут же повернулась и понесла поднос с грязной посудой на кухню, а он развернулся и, словно что-то вспомнил, пошёл в гараж. Что он там делал, чёртов наркоман. Свой квадроцикл смотрел? Забыл что-нибудь в нём, может, траву свою? Или… Инженер идёт к своему мотоциклу. Лампочка в гараже была тусклая, но что поделаешь? Он присел рядом со своей машиной и первым делом осмотрел колёса. Давление вроде в норме, но прокол так сразу не скажется, дальше зажигание: свечи, стартер, на первый взгляд всё в порядке. А Горохов продолжает осмотр, всё трогает пальцами, и вот оно… Шланг от бензонасоса к движку! Он щупает, щупает… Надрезан. Маленький надрез, причём со стороны корпуса, так что, если не будешь искать специально, никогда надреза не увидишь. Даже сейчас он чувствует рыбье масло на пальцах, а когда насос даст давление, топливо потечёт вовсю. И течь будет на раскалённый от работы и жары мотор и горячую выхлопную. Рано или поздно, если не обратить на протечку внимания – полыхнёт. Конечно, ездок не сгорит, да и мотоцикл, скорее всего, потушит, но сможет ли он после этого продолжить движение? Это большой вопрос.

«Это не всё, это не всё, – повторял он про себя, осматривая мотоцикл со всех сторон, – просто так они шланг резать не будут, какой в этом смысл? Или по следу пойдут?»

И он нашёл то, о чём догадывался. Между задним крылом и стойкой амортизатора была прилеплена на что-то липкое электронная деталька с ноготь величиной. Инженеру и думать не было нужды. Передатчик. Вот теперь всё складывалось в законченную картину. Пеленг. Он поедет в степь, там у него загорится мотоцикл, и по передатчику его найдут. А для чего? Для разговора? А почему тут не хотят поговорить? Потому что Папа Дулин не любит беспредела, беспредел портит репутацию. А там степь, кто там что разберёт? Казаки, дарги, а может, человек на сколопендру налетел, на гнездо шершней, на варана, на паука… Ну мало ли что там может произойти? Это ж степь!

Да, всё вставало на свои места, и у Горохова уже не было сомнений по поводу своих дальнейших действий – нужно было убираться отсюда. И побыстрее. Молодец Нинка! Будет представлена к награде в двадцать копеек.

Он лезет в «бардачок», достаёт оттуда запасной шланг. Умело и быстро заменяет порезанный, не выбрасывает его, прячет, пусть Коняха думает, что он уезжает на повреждённом транспорте. Теперь уже нет времени притворяться, теперь сваливать. Горохов быстро поднимается к себе, одевается, берёт вещи, спускает их вниз, в гараж, за две ходки, начинает всё это грузить на мотоцикл, крепить ремнями.

– Вы, что, уезжаете? – влетает в гараж хозяйка, она на вид обеспокоена. – Прямо сейчас?

– Да, – коротко бросает он и тут же спрашивает: – Сколько с меня?

– Даже не предупредили, – недовольно произносит женщина. И, быстро посчитав в уме, называет сумму.

«Что её огорчает? То, что он так быстро собрался, уезжает, не предупредив, или то, что такой постоялец съезжает?» Честно говоря, инженер не сильно удивился бы, если бы узнал, что бабёнка с Коняхиным заодно. Он с ней не спорит, хотя счёт считает запредельным, Горохов достаёт деньги и молча рассчитывается с ней:

– Откройте, пожалуйста, дверь.

Он сразу выехал, как только дверь гаража распахнулась, и был рад тому, что на улицах, в тихом, безветренном воздухе стояла пыль: движение на улицах города оказалось оживлённым. Кто-то ехал за саранчой, кто-то по другим делам. Ему не трудно будет затеряться. Поэтому инженер не торопился, пропускал как встречных, так и тех, кто его догонял, он не хотел выезжать из города раньше времени. До рассвета ещё больше часа, а петлять среди барханов приятнее, когда всё видно. А доехав до восточного выезда, нашёл тихое местечко между кривыми бетонными домиками, загнал в проулок мотоцикл и заглушил мотор. Опёрся плечом на стену, закурил, чуть сдвинув маску, потянул к себе свою флягу, с которой никогда не разлучался. Видавшая виды трёхлитровая круглая фляга. На первый взгляд такая же, как и те, что носит с собой любой человек, живущий в степи или рядом с нею. Только городские в городах в них не нуждаются. Но вот его фляга была не совсем обычной, он вытаскивает её из старого кожуха, а там… Половина фляги – это металлический тайник, он открывает его и прячет внутрь, ко всяким нужным вещам, и маленький передатчик, который он нашёл на своём мотоцикле. Горохов знает: стенки металлического тайника наглухо запечатают передачу. Так что эти умники его в пустыне не вычислят. И тут ему в голову приходит мысль, что те, кто резал ему шланг, и те, кто ставил ему жучка, могут быть разными людьми, цели которых могут быть разные. «Чёрт, нужно было раньше осмотреть мотоцикл, может, передатчик поставил Тарасов! А Коняха с его людоедами мог и по следу на песке меня найти». В общем, всё было непросто, неясно и… опасно. Впрочем, как и всегда.

Инженер спрятал флягу и подумал о том, что выяснит позже, кто решил за ним следить при помощи «жучка». А пока он стоял и курил в узком проулке, глядел, как, поднимая пыль, по дороге в сторону выезда идёт и идёт разнообразный транспорт; он дожидался времени, когда хоть чуть-чуть начнёт светать.

Единственным местом, где он мог укрыться, почувствовать себя в безопасности, было казачье стойбище. Но тут нужно было соблюдать осторожность. Нельзя было показать атаману Васильку, что он может притащить за собой из города какие-то неприятности. Инженер по рассвету, по прохладе, добрался до раскинутых по барханам сетей и там, конечно, нашёл и казаков с помогающими им детьми, и молодого атамана. Они все остановили сбор добычи, смотрели на него. А Горохов слез с мотоцикла и, помахав им рукой, направился к Васильку. Поздоровался с ним за руку, потом с двумя казаками, что были рядом.

– Здорово, атаман, – произнёс он, поглядывая на сети, – саранча – один молодняк.

– Двухнедельные, – согласился Лёва Василёк, – мельче, но зато вкуснее старой.

– Это да, – кивнул инженер.

На этом официальная часть переговоров была закончена, и видя, что казаки молча ждут пояснений к его появлению, он перешёл к сути вопроса: – Слушай, атаман, тут такое дело… Буровая должна прийти через пару дней, может, дня через три, мне теперь всё время тут нужно быть, посмотреть площадку для вышки, место для лагеря выбрать, сколопендр перебить, – он указал рукой на юг, – всё это километрах в десяти отсюда будет. Мне по два раза в день мотаться в город резона нет, может, можно у тебя три дня переждать? Может, есть палатка лишняя у тебя?

Нет, Василёк, хоть и был молод, но дураком он не был точно. Он сразу Горохову не ответил, чуть подумал, а потом спросил:

– Слышь, инженер, а ты точно никого из города за собой не приволок?

– В каком смысле? – инженер делает вид, что не понимает. – А кого я должен был приволочь?

– Да мало ли… Там, в городе, всякой сволочи хватает, – Василёк говорит всё это с подозрением.

– Да никого я собой не приволок, – Горохов быстро соображает, ему уже ясно, что лучше не втягивать казаков в свои игры с Коняхиным, и он добавляет, – ладно, чтобы ты и твои люди не волновались, я поставлю палатку там же, где собираюсь ставить буровую. Но вот палатки у меня нет.

– Да пусть у нас ставит, чего там… У нас под камнями хороших мест много, – говорит один из казаков, что слышит их разговор.

Но атаман даже не взглянул в его сторону, он молчит и думает, а инженер, не дожидаясь его решения, продолжает:

– Нет, спасибо, я поставлю палатку там, – он снова машет рукой в сторону юга, – на участке, только вот палатки у меня нет.

А Лёва Василёк по прозвищу Ходи-Нога его и спрашивает, да ещё так серьёзно, с пониманием:

– Что? Прижали тебя в городе, инженер?

Выкручиваться нет смысла, Горохов и отвечает ему честно:

– Копался кто-то в моих вещах. Судя по всему, это был человек Юрка. Думаю, искал карту.

Атаман удовлетворённо кивает головой, за маской его лица, конечно, не видно, но Горохов знает, чувствует, что там, под ней, раздражающее его выражение «Я так и знал. Я! Так! И! Знал!».

– Ты же говорил, что у меня проблем с городскими не будет, – произносит Василёк, как будто с усмешкой. – А сам теперь прибежал ко мне прятаться.

«Прятаться», «прибежал», эти слова задевают Горохова. Но он должен быть спокойным, сейчас у него просто нет права на раздражение и недовольство. Да, он должен пропустить это мимо ушей, он должен быть спокойным.

– Я не так говорил, – напоминает атаману инженер, – я говорил, что с городскими я сам разберусь.

– Разберёшься? – не верит Василёк, в его тоне слышна ирония.

– Разберусь, – твёрдо говорит Горохов.

– Да ты и со сколопендрой разобраться-то толком не можешь, – уже не скрывая насмешки, продолжает атаман.

«Паскудная баба, эта Самара». Уже разболтала, по всей степи разнесла, что он промахнулся с нескольких метров. Это было неприятно. И опять Горохову приходится себя сдерживать, чтобы не ответить какой-нибудь грубостью на эти реплики казака, он опять спокойно поясняет ему:

– В ваших местах сколопендры больно хитрые.

И тут вдруг говорит атаман ему уже без иронии, без насмешки, а скорее даже холодно:

– А ты, инженер, – дурак, если думаешь, что в наших местах только сколопендры хитрые.

Эти слова и, главное, этот тон уже всерьёз не понравились Горохову, так не понравились, что он машинально, не отдавая себе отчёта, поправил на лице маску, но при этом, опуская руку, отвёл в сторону полу пыльника, чтобы рука стала чуть ближе к револьверу.

Нет, это, конечно, он сделал машинально, но это его рефлексивное движение красноречиво говорило о его состоянии. И это состояние называлось «чем чёрт не шутит». И в который раз за этот разговор, беря себя в руки, он говорит атаману:

– Разберусь я со здешними хитрецами или не разберусь, то моя забота, тебе-то что? Ты дай палатку, да сиди жди, надейся, что я разберусь и ты получишь свои деньги.

– Так и поступлю, – отвечает ему атаман. – Палатку дам, но кондиционера лишнего у меня нет, но могу двадцать литров воды в сутки давать и еды сколько съешь.

– Вот и прекрасно, – произнёс инженер, – я поеду туда, пришли кого-нибудь, пусть привезёт воду и палатку до жары.

– Пришлю, – обещал Василёк.

Горохов, не попрощавшись, пошёл к своему мотоциклу.

«Да, тут всё непросто, непросто… Положиться не на кого, опереться не на что. И вправду тут все хитрые, не хуже местных сколопендр».

Глава 14

Он поехал к тому месту, где собирался ставить буровую, там были хорошие камни, под которыми можно было поставить палатку.

Оставив мотоцикл в тени и взяв в руки обрез, он пошёл пройтись, осмотреться.