Место, ещё когда он его только увидел в первый раз, ему показалось неплохим. В тени камней нежатся в утренней прохладе гекконы. Их тут много, а значит, есть чем питаться, значит, и дрофа тут должна быть. Пройдя метров двести, он нашёл следы этой замечательной птицы. А пройдя ещё столько же, нашёл еле заметный, почти заметённый вчерашним вечерним ветром след сколопендры. Ему было лень, он немного устал, да ещё, инженера, честно говоря, огорчил разговор с Васильком. Ничего ему сейчас не хотелось, тем более искать эту опасную тварь в бесконечных барханах. Вот только вырос он в степи и прекрасно знал, что никакую степную опасность нельзя откладывать «на потом». Сколопендра, варан, шершни, гнездо ядовитых пауков нашёл – уничтожай сразу. Потом пойдёшь – уже не отыщешь, а опасность рядом с тобой притаится. Он «переломил» обрез, проверил патроны. Картечь и жакан, всё как положено. И не спеша побрёл по едва заметному следу многоножки.

А след был совсем плох, только внимательно вглядываясь в песок, инженер мог не потерять его, и он едва определил место, где прячется сколопендра, но нашёл он его скорее из опыта и интуиции, чем благодаря следам, которых тут, на песке, почти не осталось. Бархан был большой, метра в три высотой, и весьма длинный, как раз какие любят дрофы, когда собирают вылезающую из песка саранчу на вечерней зорьке. Вот только место лёжки он определить не мог. В прошлый раз он ошибся, и это при том, что след рядом с барханом был чёткий, а сейчас куда стрелять? Как поднимать тварь из песка?

Рядом, метрах в двадцати, находился пологий барханчик, он, не спеша и стараясь не скрипеть песком, взошёл на него и уселся. Солнце карабкалось вверх; недавно оторвавшись от горизонта, оно ещё не испепеляло всё вокруг, так что температура была вполне комфортной, тридцать три-тридцать четыре градуса, не больше. Инженер огляделся: никого и ничего вокруг, что могло бы привлечь его внимание, пауки и клещи уже спрятались, они солнца не любят. Он уселся на самом гребне и, положив обрез на колени, стал доставать из кармана сигареты. В степи всегда, если что-то не понятно, нужно сесть и подождать. Обязательно что-нибудь да и увидишь. Это на первый взгляд степь мёртвая, на самом деле она живёт, ну, если не считать нескольких часов дневной жары.

Он не успел закурить, как услышал ровный рокот невысоких оборотов. Двигатель был мощный, но малооборотистый. Коняхин? Это вряд ли. У таких как он, модных, дорогие двигуны на инжекторах звонко заливаются высокими оборотами, а этот тарахтит низко, сразу видно – «тележка», старье на карбюраторе, да и звук идёт с северо-северо-востока, от стойбища казаков. Но Горохов рисковать не собирается. Он сползает по песку, взводит курки, вслушивается, вглядывается, ждёт. Звук приближался, кто-то ехал с севера по его следу. Его искали. Это был кто-то от Василька, в этом инженер уже не сомневался. «Палатку везут». Он чуть привстал и увидел, как над верхушками пологих барханов что-то блеснуло на солнце. Сначала инженер не понял, что это, потом догадался. На том, кто ехал на квадроцикле, то скрываясь за барханами, то выныривая из-за них, была женская одежда. Только местные женщины расшивают свои пыльники блестяшками.

«Самару, что ли, он послал? – Горохов встал во весь рост на бархане, даже поднял руку, чтобы она его заметила. – Неужели это она?»

И она заметила, свернула в его сторону. Да, кажется, это был её расшитый пыльник. Специально Ходи-Нога её прислал? Это форма унижения такая? Когда женщина заглушила мотор и слезла с квадроцикла, он уже не сомневался, что это Самара. Узнал её по фигуре, по одежде, по маске, а она, прихватив с собой дробовик, полезла к нему на бархан, стянула маску:

– Доброго дня, инженер, – произнесла женщина, останавливаясь возле него.

– Здравствуйте, Самара, – нейтрально, и даже скорее холодно отвечал он.

– Я тебе палатку привезла, – говорила Самара, стягивая ещё и очки и беззастенчиво разглядывая его, – атаман просил.

У неё карие, острые глаза, белые хорошие зубы, она скуластая, может быть, даже привлекательная и уж точно сильная.

Она оглядывается:

– А, ты сколопендру выследил!? Молодец!

Женщина дёргает затвор, вскидывает ружьё к плечу.

«Неужели она знает, где зарылась тварь?»

Самара стреляет, почти не целясь. Выстрел! Картечь взметнула песок, и сразу за фонтаном песка из бархана рывком появляется чёрная голова многоножки. Самара первым же выстрелом попала в неё, животное ранено, дёргается из стороны в сторону, слепо поливая всё вокруг кислотой. Но это длится недолго, секунду, пока казачка передёргивает затвор и снова стреляет. И опять не целится, и даже толком не прижала приклад к плечу. Сколопендра добита, разорванная треть животного вместе с клыкастой головой вывалилась из бархана, а женщина, загоняя патроны в патронник, говорит:

– Она завсегда ложится вверх, под самый гребень, там песок немного осыпается. Так её и находим.

Но сейчас инженера волнуют не сколопендры, он смотрит на неё в упор и спрашивает:

– Это вы рассказали атаману, что я промахнулся с нескольких шагов?

Она вдруг смеётся, а зубы у неё и вправду хорошие:

– Ой, да ладно тебе! Обиделся, что ли? Стояли с бабами, про готовку говорили, как лучше козодоя готовить, я про тебя и вспомнила, сказала, что в степи повстречала. А там была жена атамана, видно, она ему по дурости бабьей и сбрехнула, – её перчатка ложится ему на локоть, – да ты не обижайся, инженер, с кем не бывает, у нас и лучшие казаки иной раз мазали.

Она успокаивает его, но тут же улыбается, улыбается немного нахально, почти с вызовом. Эта женщина Горохову стала неприятна, ну, может, и недурна собой, и зубы отличные, и стреляет на удивление, но было в ней что-то отталкивающее. А сказать точнее, отпугивающее. Посмотрев на неё внимательно и подумав пару секунд, он понимает: да она попросту была опасна, проблемная баба.

«Упрямая, дикарка, без чувства такта. Даже не скрывает своего интереса, и Бог бы с этим, в иной раз мне это даже польстило бы, но она заносчива и, скорее всего, обидчива. Рассказала про мой промах, судя по всему, в отместку за то, что я отказался приехать к ней в гости. Если так, то она ещё и глупа и своей какой-нибудь блажью или заскоком может создать трудности на ровном месте, придумать проблему из ничего. От таких нужно и в обычной-то жизни держаться подальше, а сейчас и подавно».

Первая его мысль: забрать палатку и прогнать её отсюда. Но инженер не дожил бы до своих лет, если бы руководствовался исключительно своими желаниями, основанными на эмоциях. Он понимает, что, прогнав Самару, ещё больше разозлит заносчивую и обидчивую дикарку. А ему нужна помощь. Во-первых, ему нужно получше разузнать, что там творится внутри казацкого коша, а ещё ему нужен кто-то, кого он смог бы… Да просто послать по делам или оставить при палатке, при вещах. Горохов принимает решение не гнать женщину, но и не обманывать, а по возможности сразу провести линии, обозначить позиции, чтобы не обнадёживать её понапрасну. Да, она, может быть, не очень ему приятна и запросто может отчудить чего-нибудь, и у неё противный характер, но, кроме неё, у него в степи никого больше не было. И инженер принимает решение.

– Значит, вы привезли палатку? – спрашивает он и начинает спускаться с бархана к её квадроциклу.

– Палатку, воду, еду, две канистры топлива, – говорит она и идёт за ним следом, так и не надевая ни маски, ни очков, – всё, что дал атаман.

Горохов заглядывает в кузов, потом удивлённо глядит на женщину:

– А кондиционер тоже атаман дал?

– Нет, – отвечает Самара, – это мой. У меня другой есть, думаю, тебе, инженер, он не помешает. Тут в час дня за пятьдесят пять перевалит.

Кажется, Самара ждёт благодарности, и он согласен, она её заслужила. Кондиционер маленький, всего на четверть киловатта, но после пятидесяти пяти в тени на улице этот небольшой и старенький агрегат может создать в палатке настоящий рай в тридцать- тридцать пять градусов.

– Вот за это спасибо, – говорит он. – Вы молодец, я вам благодарен.

И она расцветает, Горохов думает, что её вообще не часто хвалили. Это видно. Самара улыбается и говорит:

– Я сейчас поставлю палатку.

У казаков палатку ставит женщина, казачка, по сути, является хозяйкой «дома». Мужчины никогда к ним не лезут ни с советами, ни с пожеланиями. Не их это дело. Горохов об этом знает, но он сразу не подумал о последствиях.

– Хорошо, – соглашается инженер, указывает рукой, – вон место хорошее, к тому камню ставьте.

Но женщина тут же не соглашается:

– Нет… Плохое там место, вечерний заряд всегда восточный, ветер будет резкий, будет трепать палатку, сорвать может, и песком закидает, лучше поставить у тех камней, палатка, да и все вещи с востока будут защищены.

Конечно, Горохов не собирается с ней спорить, она местная, ей лучше знать, какие тут ветры в сумерках дуют, он молча кивает. И она тут же прыгает в седло квадроцикла, но прежде, чем она успела запустить мотор, Горохов кладёт ладонь на руль машины:

– Самара.

– Чего? – она надевает очки и ждёт, что он ей скажет.

– Говорю сразу, я не собираюсь ни на ком жениться. Понимаете?

– Ладно, – на удивление быстро отвечает она.

Но он не убирает руку с руля и продолжает:

– Даже если вы поставите палатку, это вовсе не означает, что вы останетесь со мной. Это ничего не означает. Вы меня поняли?

– Как скажешь, инженер, – гордо говорит казачка, – я всё сделаю, как велел атаман, а там, вечером, ты уж сам решишь, уезжать мне или остаться.

Она надевает респиратор и заводит мотор. Старенький моторчик затарахтел на низких оборотах, и женщина поехала к камням ставить палатку, а он посмотрел ей вслед: да, лучше сразу ей всё объяснить.

Он развернулся и побрёл к своему мотоциклу. Солнце летело вверх, температура росла, а то, что он не спал вторые сутки, начинало сказываться.

Глава 15

Всё, за что бралась Самара, она делала умело и быстро. И тяжёлую палатку достать из кузова могла, и её крепления в грунт загнать намертво. Ну, если человек так стреляет, как она, и может водить по барханам большой и старый квадроцикл, то уж с палаткой женщина, конечно, справится легко.

Горохов пригнал к камням мотоцикл, посмотрел, как она работает, и понял, что помощь ей лучше не предлагать. Откажется. Поэтому он сгрузил с мотоцикла всё, что ему могло не понадобиться, и поехал на «точку».

«Точкой» он теперь называл место, на котором собирался поставить буровую вышку. Место это находилось в самой низине. Неплохое место, только вот песком было сильно занесено. А для «ног» буровой, чтобы она стояла как вкопанная, нужны были бетонные «подушки». И рядом с вышкой должно было быть место для большого дизельного генератора. Померил кое-что. Потом уселся в тени большого камня, достал бумагу и карандаш. У него ушло больше часа на чертёж и на предварительную оценку работ по удалению с этого места песка. Посидев в тени, посчитав, он набросал предварительные цифры. Работа предстояла немалая, но ничего необычного: неровный грунт, много песка. Всё, как и всегда, всё, как и по всей степи.

Он сидел почти неподвижно и ещё не закончил считать, когда на полу его пыльника влез маленький любопытный геккон.

«Проваливай, а то съем». Ну, это он пугал, геккон был ещё совсем маленький. Инженер ткнул в него карандашом, геккон быстро смылся, а Горохов посмотрел на небо: температура росла, день обещал быть жарким, поэтому он решил вернуться к палатке, переспать жару под кондиционером, тем более что у него на вечер были планы.

Палатка уже стояла, рядом с ней на самых малых оборотах едва урчал мотором квадроцикл, от него под жилище шёл провод. Значит, в палатке уже прохладнее, чем на улице. Самара откинула полог палатки, вышла из неё ему навстречу. На ней была одна лёгкая, почти прозрачная, самотканая рубашка из пуха колючки. Она едва доходила до колен. Ноги у неё были сильные, ступни до пальцев и щиколотки в красивых узорах татуировок. Вся она была ладной, во всей этой степной женщине чувствовалась сила. А к ней естественной добавкой шли ещё ловкость и сноровка. Эта молодая женщина, которой не было ещё, наверное, и тридцати, всё умела, что должна уметь женщина, выросшая в степи. А кроме умений… Коса толстая, зубы белые и рубашка почти прозрачная. Самара была весьма привлекательна, без всяких натяжек, может быть, и не красавица, может быть, поджара чуть больше, чем ему нравилось, но всё равно привлекательна. И женщина это знала, была уверена в своих женских чарах, видно, поэтому так легко согласилась на его условия.

«Жениться, говоришь, не собираешься? А вечером прогнать меня думаешь? Ну-ну… Ладно, инженер, давай до вечера доживём, а там посмотрим».

– Входи, инженер, – женщина откидывает полог палатки ещё больше, приглашая его войти, – обед сейчас будет готов.

В палатке на полу мягкий войлок из хорошо сбитого пуха, в углу шелестит кондиционер, перед ним стоят канистры с водой, рядом посуда уже расставлена. Крыша палатки плотная, чтобы солнце не прогревало, если лучи попадут; стены полегче. Самара босая, ну и он тогда разуется. Горохов кладёт обрез, снимает патронташ, скидывает в угол пыльник, фуражку, маску, перчатки, очки. Садится на пол, стягивает сапоги. Самара уже рядом, встала на колени и наливает ему в пиалу воды из фляги. Казаки с водой сильно не заморачиваются, с детства пьют воду первого перегона. Горохову, конечно, не очень нравится едкий привкус йода, даже в гостинице вода была лучше, но он готов терпеть, тем более что вода, стоя возле кондиционера, хоть чуть-чуть остыла и уже не была слишком тёплой. А женщина, налив воды, поставила перед ним поднос с паштетом из саранчи, по краям которого были разложены небольшие лепёшки из гороха и кукурузы, на выбор. Тут же длинные кусочки мяса, нарезанные из вяленого бедра дрофы. Горохов берёт один кусочек мяса. Он не ел много часов, может, поэтому мясо кажется ему очень вкусным. Казачка садится рядом. Молча начинает есть. Берёт гороховую лепёшку, рукой кладёт на неё жирный паштет, в котором много свежего лука. У неё отличный аппетит. Она ест и не смотрит на него. Её руки с красивым узором татуировок быстры, но при этом ни крошки еды они не роняют. И инженер то и дело смотрит на её голые ноги, на её колени, выше колен. Когда она так близко, то рубашка кажется ещё более прозрачной. И тут она встаёт вдруг:

– Сейчас ещё кактусы принесу, положила на камни печься.

Выбегает на улицу, не обуваясь, а Горохов провожает её взглядом, наливает себе ещё воды и продолжает есть.

Синие, молодые побеги кактусов, печёные на камнях, очень сладкие.

Их нелегко собрать, их всегда мало, а тут и кактусовых полян поблизости нет. Где она только их взяла? Неужели с собой привезла? Они и вправду вкусные, чуть посыпать солью, бросить на раскалённые камни, прикрыть чем-нибудь от песка и пыли, и через час готова вкусная, хоть и не очень питательная еда. А добавить к кактусам паштет из саранчи с луком, да ко всему этому кукурузный хлеб, и вот оно – простое, незатейливое удовольствие. Он съедает большую часть кактусов, много мяса и много хлеба. И уже вытирает руки о полотенце, что привезла она.

– Ещё будешь есть? – спрашивает казачка, наливая ему воду в пиалу.

– Нет, хватит. Вы молодец, Самара, спасибо, давно так вкусно не ел.

Лучше бы не хвалил. Она сразу глядит на него высокомерно, чуть подняв подбородок, едва заметно ухмыляется, и в её взгляде опять мелькает эта её раздражающая заносчивость: а ты как думал? Что, всё ещё думаешь меня вечером прогнать? А спорим, не прогонишь?

Глупая баба словно играет с ним, словно соревнуется, кто кого переупрямит. А это как раз то, что сейчас меньше всего ему нужно. Но Горохов решил терпеть всю эту её дурь. Ему сейчас очень нужна помощница, и ещё… Охрана. Одинокий человек, как бы он ни был умел и опытен, всё равно в степи очень уязвим. А эта казачка – она похлеще некоторых мужчин будет и для охраны имущества вполне подходит.

– Я посплю, у меня вечером дела будут, – говорит он, заваливаясь на войлок под самую струю кондиционера.

– Спи, – отвечает ему Самара, а сама собирает посуду, – я сейчас посуду почищу да пойду сколопендр постреляю.

– Жарко уже, посидите тут, – он, конечно, не против, чтобы она убила пару многоножек, но ему не очень хочется сильно мучать женщину, жара на улице уже нешуточная. Уже под пятьдесят. – Жарко. Вечером пойдёте.

И опять она ухмыляется противно:

– Для городских, может, и жарко, для нас нормально.

– Сказал же вам, тут посидите, – повторяет он, не повышая тона, но вполне твёрдо.

И она, как ни странно, смиряется, принимает его за старшего, но опять не до конца, хоть немного, но по её должно быть:

– Одну убью, тут недалеко след утром видела, и вернусь.

– Одну, и возвращайтесь, – настаивает инженер и, пока она одевается и собирает посуду, засыпает.