Поэзия

 
Стихи ли писать,
Пережить ли стихию
Все в общем едино:
Все сложно и страстно,
Все жаждет победы,
Усилий над силой
Со страстью,
Свободной от всех нареканий.
Пусть гибель,
Не будет упреков на жизнь,
Пусть гибель,
Она не подвластна суждению труса,
А человек – как бог,
Как бог.
 
 
Вкусить поэзии сладчайший плод…
Как будто бродишь по пустыне знойной,
И нет воды на много верст вокруг,
И жажда иссушила горло страшным пеклом.
За миражами
по барханам
в зной
Идешь-идешь
Без края,
Без конца…
Но вдруг песок зыбучий начинает крепнуть:
Там бьет родник прозрачнейший,
Игривый,
Сверкая точно шкуркою змеиной,
Журча,
Легко бежит по избранному руслу.
Вода!..
И пьешь ее живительную дань…
Уже не можешь пить,
Но пьешь,
Захлебываясь влагой,
Ты пьешь ее сладчайшую,
Как песню.
Слова поэзии звучат как пение.
Как Одиссей у острова сирен,
И ты пристать велишь,
И нет боязни погубленному быть
От чувства музыки.
Ты весь в поэзии,
Запутан точно сетью
Поэтом сотканную миром чувств.
И ты запутанный,
Окутываешься больше
Желанием своим до замиранья духа
Быть стиснутым в объятьях стихотворных
Всю жизнь.
 
 
Стихи ли писать,
Пережить ли стихию —
Все в общем едино,
Все жаждет победы,
Усилий над силой
Со страстью,
Свободной от всех нареканий.
Пусть гибель —
Не будет упреков на жизнь,
Пусть гибель —
Она не подвластна суждению труса,
А человек как бог,
Как бог.
И точка.
 

13.03.1971

Первобытная история
или вариации на тему наскальных рисунков

 
– I —
Провожу рукою по серому камню.
Древность.
Вот она древность.
Ладонь запрыгала по-оленьи
И под пальцами запечатлелся
Топот копыт убегающего зверя,
Потом заревел бык
И это тоже запечатлелось на пальцах:
Они чуть-чуть выдавали дрожью,
А под ладонью уже чувствовалось,
Как за этими животными гнались охотники,
Натягивающие тетивы своих луков,
И со звоном,
Рассекая воздух,
Летели пущенные стрелы…
 
 
Все это так и осталось выбитым в глыбе.
 
 
– II —
Черной копоти плюш
На причудливых сводах осел пещерных,
Пламя тянется кверху
От огарка костра,
Фантазируя вольностью,
искрами,
тресками,
вспыхами
В бесконечных экспромтах на темы огня.
Пламя тянется кверху.
В контрасте то лица,
то руки:
Кто-то шкуры сшивает,
Тот вертит вертел с кабаном…
 
 
Первобытно осваиваемая природа
Кое-как,
кое-что,
кое-чем.
 
 
А у самого входа
Пещерных играют здесь дети
В первобытные игры —
В повадки зверей.
В яркой зелени трав,
Где в восторге зеленом глаза веселятся
И на зелень травы так и тянет прилечь.
 
 
– III —
Кисть руки крепко сжала рубило
Прикоснула рубило к мольберту скалы…
А затем замелькала от удара к удару
сильнее и чаще
Камень в камень по камню…
 
 
И чеканились контуром схватка бизонов,
Страстный танец,
Поведавший музыкой в камне,
И летящие дротики-стрелы,
Все глыбное небо затмившие.
 
 
Первобытный художник лизнул языком
свои раны,
Вытер пот со вспотевшего лба своего,
Потрепал по вихрам наблюдавших детишек
И ушел молчаливо,
Охваченный мыслями,
Уступив пьедестал:
На охоту пора.
 
 
– IV —
По шершавым сомнениям древнего предка
Провожу ладонью,
Пытаясь почувствовать лишь подвластное
рукам
И сердцу первобытного человека,
Это первые записи в само время,
Чтоб объять необъятное,
На дыхании,
На одном лишь дыхании
Первый каменный росчерк.
Это поступь каменного века
В век сегодняшний.
Обращение к нам
На дыхании памяти,
На дыхании времени.
 
 
Как задачу к решению исторических истин
Разрешаю ладонью в шершавых
сомнениях предка.
 

6.04.1971

Этюды ночи

 
Цвет заката стал синим.
Синий в сумерках стал смуглым,
Обуглился,
Стал черным…
 
 
Небо удобнее рассматривать лежа на спине.
Тебя точно нет,
Есть только глаза,
Звездные этюды вселенной
И размышления.
 
 
Стали глаза на всю вселенную.
Они,
Не излучающие света,
Впитывают в себя бездонно все,
Что видят.
Небо —
Это всевозможные звезды,
Которые перемигиваются и горят.
Небо ночное,
Как черновая для белых стихов,
Все исписано туманностями и созвездиями.
Все это – небо.
Кажется, протяни руку
И можно почувствовать на кончиках пальцев
Росинки их света.
Его можно назвать прародительницей
фантастических грез,
Или просто назвать:
Небушко,
Дать другие названия,
эпитеты,
сравнения.
Или,
еще лучше,
ничего не придумывая,
Любоваться,
Любоваться до упоения раскрытой шкатулкой
эпитетов.
…А на самой земле
Некто дождь
Из плеяды фокусников-эксцентриков
Разбросал во множестве блюдечки луж и лужиц,
В которых играли звезды
И отражались луны…
 
 
А если небом взглянуть на землю,
Можно будет увидеть множество глаз
задумчивых,
Экспрессивных и возвышенных,
Как само величие неба.
 
 
Если смотреть небом на землю:
Один человек – гамма,
Целое тоскующее звучание,
Он и она – созвучие.
 
 
Если смотреть небом на землю,
Можно в различных человеческих оттенках
Почувствовать музыку,
И любоваться,
Вслушиваясь в молчания,
Которая небом и человеком рождается…
………………………………………………………………….
………………………………………………………………….
Девушка в крещенском одеянии,
Где ж ты?..
 

11.04.1971

«Пей вино – сок земли…»

 
Пей вино – сок земли
Из бокала простого,
Исхрусталит стекло
Изнутри звездочетом,
Брызнут искорки света,
Искрясь и играя,
Взгляд зрачков пробуждая
Фантазией красок.
Драгоценный напиток иссушит усталость,
Снимет мрачные мысли,
И дарствуя радость
 
 
Подними свой бокал
И выпей за счастье.
 

27.04.1971

«Разбежались веснушки солнечных бликов…»

 
Разбежались веснушки солнечных бликов
По лицу,
В ореол золотистый его обрамляя
Контрастом,
Человек этот пел,
Пел прекрасней цветов,
неба,
птиц,
Потому что цветами,
и небом,
и птицами
Пел он.
 
 
Можно ль петь не прекрасно,
Когда человек очень любит?!
Можно ль петь не прекрасно,
Когда тебя очень любят?!
 

3.05.1971

Расстрелянные аккорды

 
Труба клокотала зрелищем:
Клубы дыма впивались в чистоту неба
И старили его.
Внизу,
У подножия вотума смерти
И идущих на эту смерть,
Стоял разноязыкий гул,
Чем-то схожий со зрелищем верхним:
В одних пробуждался страх,
Другие умиротворенно молились,
Вымаливая секунды у обреченности.
Среди этого гула чья-то мать, —
Пытаясь дозваться своего мальчика,
Чей пепел,
Как и пепел таких же как он,
Уже падавший на ее плечи, —
Плакала криком,
Все вокруг переплеталось в ад,
В душервущий порыв криков,
вскриков,
выкриков.
 
 
* * *
 
 
Людей вели строем
В самое пекло смертей беспричинных:
Мало ли за что можно тебя убивать,
Если ты – человек,
Homo sapiens,
Убивающий ли сам,
Или убиваемый.
 
 
Труба клокотала зрелищем.
Плавились от зноя потные лица,
Однако их фигуры были прямее собственных
согбенных теней,
Пышных сытых карикатур на изнеможенных
от безъедия.
И всякий раз их сосредоточенно
передвигающиеся спокойствия
Растаптывались, как надежды,
под каблукаминациста,
Беспрестанно вылаивающего переходящие
в эхо выкрики:
– Му —
           зы —
                 кан —
                         ты!
– Из стро —
                    о —
                         я!
          стро —
                    о —
                         я!
              ро —
                    о —
                         я!
 
 
* * *
 
 
Труба клокотала зрелищем.
Гул стоял.
На плечи колонн движущихся
Забвением пепел садился.
Люди как будто обыденно шли в душегубки
И также обыденно жарил их зной.
А эти,
Точно само издевательство
В белых костюмах рабами стояли и слушали:
– Эти звери умирают весело!
Играй, звери!..
И поперхнулся,
Непонимающе хлопая веками.
В такт дрожи челюсти его
«Интернационала» впивались звуки
в сытую рожу беса…
 
 
Их расстреливали тут же на месте,
Расстреливали в музыку,
В аккорды целясь.
Их трубы,
Падая вместе с расстреливаемыми,
Все продолжали петь,
Петь бессмертие.
Колонны,
Идущие к печи,
Настроили шаг торжественнее
В такт расстреливаемым созвучиям:
 
 
Музыку не убивают!!!
 

7.05.1971

«Степенный час…»

 
Степенный час,
Когда все в доме спят,
А за окном машинный гул несется
И рушит тишину,
Неся погибель ночи
Ножами света,
Кровной местью фар.
 

4.06.1971

Плакучие ивы

 
Ароматы сгустились
И стали плакучими ивы,
Будто женщины плачут,
Упрятав зрачков своих ночи
В ночь платков и косынок.
Ветер плавно отводит с их лик
Локон веток,
Убаюкивая в шептании листьев
Скорбь причесок ивовых.
 

4.06.1971

Летний сад

 
Солнцем тронуты кромки листа
Словно инеем.
Строят глазки прохожему спелые вишни,
Заманивают.
Сад проснулся.
Слегка ветерок набежал,
Сгреб ладошками первые лучики нежные
И охапкою бросил на кроны,
На птичие гнезда.
Тут и птицы проснулись,
Их трели рассыпались звонко
Средь деревьев и трав.
Вдруг послышался звон:
То упала росинка,
Разбилась
И эхо родилось,
Заискрившись в осколках на множество радужек.
Сад проснулся,
Вдохнул шелестливой листвою,
Поздоровался с ветром
И с первым пришедшим
Менуэтом стволов на рассветной кадрили
В чаще доброго утра.
 

4.06.1971

«Что остается от поэта…»

 
Что остается от поэта,
Когда разгневанная пуля
Пронзает сердце?
 
 
Лишь только кровь его
На снег прольется —
Последний стих окрасит белизну
И также страстно,
Как вся жизнь поэта,
Покроет саваном немеркнущей славы
Последний путь его,
В котором путь пройден.
 
 
Цветы завянут —
Песни не завянут:
Они поются…
 
 
Что остается от поэта?!..
 

12.06.1971

Добрая сказка

 
Отшутилися, ох, отшутилися тролли,
Все отняли у гномиков злые уродцы,
Вот и плачут теперь волшебнята без песен
Над своей пренесчастной-несчастной бедою.
 
 
Плачет гном,
Плачут гномики-дети,
Пялясь в зеркало озера,
Смотрят на горбики.
 
 
Ни снадобий не сыщут,
Отвары не лечат,
Жалко гномиков очень,
Жалко очень, поверьте.
 
 
Но однажды по берегу озера шел
Молодой пастушок. За плечами котомка.
Шел и песни веселые пел,
Пел про травы, про горы, про всякое-всякое.
Песни были волшебные:
Песни зло убивали,
Даже самые злющие, что сверкали очами,
Становились добрее.
 
 
Тут и чудо свершилось под пение дивное.
Стали горбики гномиков таять как льдинки,
Стали ровными спинки и щечки румяными,
Веселятся.
Не страшно уж троллье проклятие.
 
 
Если грустно – запой!
Если страшно – запой!
Если тролль попадется —
Убей его зло
От добра
На добро
Для добра.
 

15.06.1971