Глава одиннадцатая

Благодать! В казарме никого нету, кроме как суточного наряда и меня – дежурного по батареи. Да ещё и старшины Николаева, который периодически выходил из каптёрки, занимаясь своими старшинскими делами. А остальная батарея была на занятиях в поле. А я балдел, на улице минус 35, а я в тепле буду целый день. Повезло. Я уже третий раз заступал дежурным по батареи и быстро раскусил, какая это лафа. В дежурстве был только один негативный момент – это приём пищи. Завтрак, обед и ужин. Уж не знаю как в остальных солдатских столовых нашей славной Советской армии, но в нашей столовой процесс заготовки пищи на подразделение был организован как «Битва в пути». Перед выходом в столовую дежурный по столовой набирает команду из крепких курсантов, человек десять. Стойких бойцов, готовых грудью и животом отстоять пищу. И не только закрыть означенными местами пищу, но и если понадобиться и подраться с противником, который эту пищу хочет у тебя отобрать. И это происходило не из-за того, что командование полков, нашего и танкового, бросило всё это на самотёк, не из-за того что нас очень плохо кормили или недодавали пищу. Нет. Нас кормили пусть и однообразной и не совсем вкусной пищей, по отношению к домашней, но сытной и калорийной. Просто, молодые, растущие организмы, оказавшись в такой экстремальной обстановке, с возросшими физическими и психологическими нагрузками, работал более эффективно, перерабатывая своим солдатскими желудками пищу в течение двух часов, а в остальное время, до следующего приёма пищи, требовательно и возмущённо бурчали, толкая курсантов на «подвиги». Вот и прокатывались, в ходе заготовки пищи, в полутёмной, огромной столовой скоротечные схватки, набеги и бои местного значения. И вроде бы попадание в такую команду заготовщиков пищи не должно было быть привлекательным, но добровольцев здесь всегда хватало и даже с избытком. Ведь не только ты защищаешь полученную пищу, но и сам совершаешь набег на других и имеешь точно такую же возможность, как и у твоего противника, завладеть лишним куском мяса, хлеба, сахара и масла и СОЖРАТЬ это. Не лишним было в этом и проявление молодечества в кулачном бою или рукопашной схватке, после которой ты получишь лишние плюсики в личный рейтинг и хоть и на чуть-чуть но подымишь свой авторитет. Так что заготовка пищи происходила следующим образом. Ты набираешь команду заготовщиков и выдвигаешься за полчаса в столовую. И с ходу, клином или как это раньше у немецких рыцарей называлось «свиньёй», врезался в толпу таких же заготовщиков от других подразделений, собравшихся у раздаточного окна. Тут же начиналась рукопашная схватка с другими. И тут не важно было, что я курсант, а остальные дежурные старослужащие сержанты. Важно, что я был тоже дежурный и тоже заготавливал пищу на свою батарею. В этот момент я был с ними на равных и мог наглеть. Сумев пробиться к раздаточному окну, я как бы столбил своё место и начиналось право победителя – пока не получу всю пищу из окна, никто не имел право перебить меня. Все ждали, когда получу и уйду и тогда жаркая схватка вновь закипала у раздаточного окна. А я же стоял у окна и считал бачки с первым и вторым, тарелки с мясом или рыбой. Первая пятёрка, которая уносила бачки, группировала их на дальнем столу и занимала оборону вокруг него и если возникала необходимость, вступала в сватку с противником, который решил покуситься на нашу пищу. Но и наши тоже не дремали и зорко глядели по сторонам и как только ближайший противник допускал оплошность в своей обороне, мгновенно следовал набег уже с нашей стороны, который точно также мог окончиться удачей или хорошими тумаками. В случае удачи, отбитая пища мгновенно поедалась. А проигравшая сторона со злостью смотрела на удачную и начинала кручиниться от предстоящих разборок с товарищами, которым пищи достанется гораздо меньше. И тут был только один выход, дождаться, когда у стола сосредоточатся все заготовщики и совершить блиц-набег всеми силами на соседей. Тут было только два святых правил, которые никогда не нарушались. На курсанта, который бежал с бачком пищи по маршруту: раздаточное окно – столы подразделения, никто не имел право нападать. И драться должны без крови и синяков на видимых частях тела. Это были наши дела и офицерам в них соваться нечего.

За пять минут до прихода подразделений, всё что было сосредоточенно на одном столу, разносилось по всем, а ещё через пару минут заходило подразделение и для тебя это негативно-увлекательное действие заканчивалось.

А в остальном дежурство по батарее было лёгким. Дневальные трудолюбиво пахали, подгонять их не надо было, так как они сами понимали, чем им будет чревато, если в батарее будет непорядок. Дежурному, главное с утра встретить всех офицеров и командира батареи, доложить ему и дальше работать по своему плану.

Так что, было уже одиннадцать часов утра. Порядок мы навели и сейчас тихо балдели по своим углам, периодически изображая деловую суету, когда в расположение выходил старшина или командир батареи капитан Климович.

Сегодня командир батареи был под шафе. Как бы это внешне не просматривалось, но когда я утром докладывал комбату, мне очень не понравились его глаза. Были они мутные и нехорошие и я понял, что сегодня батарею ждёт опять хорошая встряска. Так-то комбат был нормальным и спокойным, но вот периодически, раз в две-три недели, он устраивал жёсткие «тараканьи гонки…» и каждый раз они были другие. Курсанты уже не раз обсуждали – С чем были связаны причины таких настроений командира батареи и что делать? Но как всегда всё сводилось к одной причине – жена комбата. То ли они буйно накануне вечером разругались, или же она «не дала» комбату, вот он и беситься. Ну…, а что делать? Тут мнения разделялись, даже один раз уже стали составлять список курсантской делегации, которая пойдёт к жене комбата и попросит чаще ему «Давать». Так что вопрос – Что он устроит сегодня, был совершенно не праздный?

– Дежурный…! – Послышался зов комбата из открытой двери канцелярии.

– Товарищ капитан, дежурный по батареи ефрейтор Цеханович, по вашему приказанию прибыл. – И застыл по стойке «Смирно».

Комбат сидел за своим столом и смотрел в упор на меня жёлтыми, тигриными глазами и молчал. Сбоку и у окна размещался стол батарейного писаря, из-за которого заинтересовано поглядывал курсант Паничкин, тоже с нашего взвода и с моего отделения. Паничкин как и я во взводе были два «трупа» по физподготовке. С Паничкиным всё было понятно и ясно; из городской семьи, глубоко интеллигентной, с соответствующим воспитанием, где во главу угла ставилось умственное развитие, а не физическое. Что и отпечаталось на его внешности: полный, вялый и слабый. И я – пацан, которого воспитал лес, тайга, ежедневная колка дров, таскание воды из речки для бытовых домашних нужд, активные игры и жизнь на природе, здоровая еда, бегал, прыгал, не хиляк, мог запросто подраться…. И вдруг мы оба, такие разные, не можем сделать подъём переворотом и в беге просто «Нули». Ну…, Паничкин то был просто круглым «Нулём», даже подтянуться ни разу не мог. Я хоть подтягивался 12 раз, а подъём переворотом к этому времени научился делать один раз. И то с разбегу… Как Бушмелев сказал: – Пока потянет. Как первый раз сделаешь без разбегу, всё само пойдёт… Там только технику нарабатывай…

А вот с бегом были проблемы, как рвану со старта – так и сдыхаю через метров четыреста, а бежать ещё километры. Это уже потом я пойму, что эти километры надо не рвать, а бежать своим темпом, лишь перед финишем, метров за двести-триста можно и рвануть. А пока мы оба «трупы» и наши потуги на перекладине вызывали здоровый смех у сослуживцев.

Молчание затягивалось и наконец-то оно прервалось: – Принеси мне, дежурный, сюда 10 штык-ножей.

– Есть! – И метнулся выполнять приказ, ломая голову – Для чего это ему нужно? Проверять что ли чистоту их будет? Вскрыл ружкомнату, хватанул штык-ножи своего отделения и через минуту заходил в канцелярию.

– Вот сюда и вот так разложи…, – комбат властно постучал пальцем по крышке стола, куда надо было положить штык-ножи, вытащенные из ножен. Я быстро выложил на столе все десять штык-ножей в ровный ряд и лезвиями к комбату. Замер сбоку от стола в ожидание дальнейших приказаний.

– Паничкин, стань в дверях, – приказал комбат и Паничкин неуклюже выбрался из-за стола, протрусил вперёд и встал в дверях, напротив стола комбата – мешок-мешком. От комбата до него было метров девять.

– Теперь, Паничкин, подними руки в стороны и на уровень плеч…. И так и стой.

– Цеханович, ты знаешь, что я учился в закрытой спецшколе? – Повернул голову ко мне комбат.

– Что-то такое слыхал, товарищ капитан….

– А ты знаешь, чему нас там учили?

Недоумённой гримасой изобразил полное незнание данного момента, чем видимо удовлетворил командира батареи.

Капитан встал с кресла, повернулся к Паничкину, оценивающе посмотрел в его сторону и произнёс: – Паничкин…, ты только не шевелись, – и, не давая времени осмыслить нам, что он этим хотел сказать, хватанул первый штык-нож и метнул в Паничкина. Тот ещё не успел долететь, как в воздухе оказался второй штык-нож. Остальные полетели в сторону двери в следующие несколько секунд и я, остолбеневший от произошедшего, даже не успел что-то предпринять, чтобы остановить офицера. Сильная и громкая очередь, вонзившихся штык-ножей в двери по контуру тела Паничкина, затихла, а комбат спокойно сел обратно.

– Вот так, Цеханович, нас и учили. Я много чего ещё могу, например: одним пальцем убить человека, – я сделал на всякий пожарный чёткий шаг назад, а капитан рассмеялся.

– Не бойся, на тебе это показывать не буду. Ты иди лучше Паничкину помоги. Сомлел он….

Паничкин медленно и тупо осмотрел рукоятки штык-ножей вокруг себя и до него только сейчас дошло – Что могло случиться, если бы у комбата дрогнула рука!? И писарь, побледнев и обильно покрывшись потом, грузно осел на пол прямо около двери. Пока я его подымал с пола и уводил писаря из канцелярии, Климович вызвал к себе свободного дневального и отдал приказ – Всех сержантов и ефрейторов, за исключением сержантов-дембелей – «Срочно! По тревоге! Со средствами хим защиты – Прибыть в канцелярию!».

Последующие десять минут я приводил Паничкина в чувство в умывальной комнате, успокаивал его, а потом вместе с ним и одновременно с дробным топотом тревожных сержантов снова появился в канцелярии. Бледный Паничкин сел за свой писарский стол, я вытащил из дверей штык-ножи, на что опасливо косились сержанты и тоже замер ожидая дальнейших указаний.

– Дежурный, ты иди… Занимайся своими делами.

Последующие двадцать минут из канцелярии доносились интересные звуки, живо и ярко рассказывающие об интенсивном занятии по Оружию массового поражения. После чего дверь неожиданно резко распахнулась и оттуда с криками боли вывалилась толпа сержантов и, держась руками за лица, помчались в умывальную комнату, где стали что-то лихорадочно смывать с себя.

– Дежурный! Пожарная Тревога! – Донеслась из канцелярии следующая вводная командира батареи. Я хватанул огнетушитель со стены и метнулся в канцелярию. Но там никакого огня не было и я остановился с огнетушителем в руках, не зная что делать дальше.

– Стой, дежурный, сейчас будет. – Придержал меня комбат.

От былого порядка ничего не осталось. На полу безобразными кучами валялись голубоватые ОЗКа, противогазы и сумки из-под них, пол был усеян раскрытыми и раздербаненными упаковками ИПП-8 (индивидуальный противохимический пакет) и многочисленными использованными марлевыми тампонами. Как я сразу обратил внимание, ИПП были не учебные, а боевые. Теперь понятно, отчего сержанты с болезненным воем выскочили из канцелярии и ринулись смывать противохимические растворы. Мы на занятиях применяли учебные ИПП, где в ампулах были безвредные растворы или же обыкновенная вода, а вот кожа человека, поражённая боевыми жидко-капельными отравляющими веществами, протиралась боевыми растворами, которые входили в реакцию с отравляющими веществами и обезвреживали их и сами теряли свои агрессивные свойства. А если их применять на чистую кожу, то человек получает болезненные химические ожоги.

Комбат тем временем присел, и выбрал из кучек распотрошённых ИПП капсулы с противодымной смесью и спрятал их в карман. Тоже ещё та дрянь, со своими хитрыми свойствами. Выпрямился и носком сапога стал сдвигать марлевые и бумажные тампоны в одну небольшую кучку, посередине паркетного пола канцелярии. Соорудив эту кучку, неторопливо достал из кармана зажигалку, щёлкнул и поднёс красненький язычок огня к кучке и та тоже неторопливо занялась огнём.

Я глянул н комбата, одновременно намекающе поднимая огнетушитель, но капитан отрицательно мотанул рукой, типа – рано. Поднял с пола неиспользованную полиэтиленовую колбочку боевого раствора ИПП, наколол её на шип коробки и пустил тонкую струю на разгоревшийся на паркете костёр. Ну…, я узнал по ходу обучения многие хитрые моменты ИПП – что ампулы с противодымными смесями в костре взрываются, что боевые растворы едучи, но чтоб они ещё и горели хорошо – вот этого не знал.

Кончик полиэтиленовой колбочки мерцал небольшим огнём и теперь комбат нажал пальцами на колбочку и из дырки вырвалась тонкая струя боевого раствора, сразу же вспыхнувшая огнём. И огненная струя направилась на чучело, в рост человека, стоявшее в углу и одетое в ОЗКа в виде комбинезона, и пылающий раствор потёк по нему на пол. Следующая струя попала на канцелярский шкаф и он немедленно занялся огнём, а комбат уже поливал стол командиров взводов и бумаги, лежащие там, пшикнул на дверь и когда колбочка сморщилась от отсутствия жидкости, громко объявил: – А вот теперь дежурный – Пожарная тревога!