Всего в лагере было около четыреста детей, которые делились на три группы. Младшая – это первоклассники и второклассники. Средняя – мы третьеклассники и остальные до шестого класса включительно. И старшая – семиклассники и восьмиклассники. Вожатыми у нас были девятиклассники, перешедшие в десятый класс из Ныробской средней школы. А уже вожатыми руководили взрослые воспитатели. Как правило молодые учителя. После отбытия родителей все отряды были выстроены на главной линейке перед трибуной, перед которой на высоком флагштоке развевался флаг лагеря и нам довели администрацию пионерского лагеря, распорядок дня и чем будем заниматься, пребывая здесь. И покатилась наша летняя, беззаботная жизнь.

С утра вставали, в течение тридцати минут занимались зарядкой, потом заправляли постели и шли на улицу к длинным рядам умывальников и со смехом, брызгами и проказами умывались холоднючей водой. После чего строились по отрядно и маршировали к главной линейке, выстраиваясь перед трибуной и в торжественной обстановке происходил подъём флага нашего лагеря. Завтрак, занятия, игры и так до обеда. После обеда свободное время и мы с Вовкой с удовольствием шастали по большой территории лагеря, иной раз тайком перелезая через невысокий забор, убегали в лес, где с интересом обследовали окрестности и многочисленные глубокие карстовые воронки. Это я сейчас знаю, что они природного происхождения, а тогда нам казалось, под впечатлением от фильма «Чапаев», что здесь происходили упорные бои между «белыми» и «красными» и это были воронки от снарядов. Хотя отсюда до мест, где могли происходить эти события сорокапятилетней давности, было километров сто пятьдесят. Но, всё равно, детские фантазии красочно расписывали военные баталии, которые могли по нашему мнению здесь происходить.

В лагере проходило много спортивных соревнований между отрядами, разжигая в нас нешуточную и нездоровую конкуренцию, заставлявшую выдумывать, как выделить свой отряд в лучшую сторону.

Особенно это касалось лагерного флага на флагштоке за трибуной. Развевающийся флаг с 8 часов утра, когда его подымали на общелагерной линейке и до девяти вечера, когда он спускался, постоянно охранялся четырьмя человеками из старших отрядов и опустить его и украсть было делом почти невозможным. Хотя директорша лагеря шутя предложила попытаться это сделать. Типа: кто это сделает тот отряд получит приз. Ну и наоборот – если старшие отряды не допустят этого, они тоже получат приз.

Было несколько безуспешных попыток и старшаки страшно гордились перед нами, какие они бдительные часовые.

Точно такое же существовало и в отношении отрядных флажков. Они тоже охранялись. Но конечно не так бдительно и мы с Вовкой, через открытую форточку, я стоял на стрёме, сумели вытащить флажок третьего отряда. Вовка вытащил, посчитал своё дело выполненным и сунул его мне. А я должен был из центра лагеря вынести этот флажок за пределы ограды и спрятать его.

Я стоял и растерянно крутил в руках небольшой флажок на длинном деревянном древке и не знал куда его деть, а рядом зло шипел на меня Вовка, заметив, как за окном заметался третий отряд и понимал, что если мы не смотаемся с флажком, то нас тут и отлупят, в том числе и этим же флажком. Ничего дельного не сумев придумать, я резво оттопырил тугую резинку на шароварах и деревянное древко тут же было засунуто в левую штанину, а потом задрал рубаху и всё остальное сунул под неё, плотно прижав остальную часть древка с флажком к туловищу, и попытался бежать. Но сразу же упал, запутавшись в ногах. Вовка сильным рывком за воротник затрещавшей рубахи поднял меня на ноги, но бежать я всё равно не мог – левая нога из-за древка не сгибалась, да и рубаха с флажком под ней, меня просто превратила в прямолинейную деревяшку. Но уже слыша возмущённый шум и гам за углом здания, всё-таки неуклюже побежал, нелепо подпрыгивая и волоча левую ногу по песку. Без помощи Вовки Золина я бы не убежал, а так мы очень живенько перелезли через забор. Вовка то с ходу перепрыгнул, я же тяжело перевалился, чуть не разодрав до крови живот, и мы благополучно скрылись в густых кустах.

Спрятав флажок отряда в лесу, мы вернулись как ни в чём не бывало и теперь с ехидцей наблюдали нешуточную суету вокруг третьего отряда. Они возбуждённо бегали вокруг своего небольшого спального корпуса, спорили, ругались, тыкали пальцами в сторону леса, обвиняя друг друга в исчезновения отрядного символа. И на обед они уныло поплелись под усмешки других отрядов, которые гордо несли перед строем свои флажки. Во время обеда, начальник лагеря обратилась ко всем с просьбой вернуть флажок, после чего, посовещавшись друг с другом, мы подкинули флажок упавшему духом третьему отряду.

Прошло два дня и мы с Вовкой, томимые нешуточной жарой, брели в сторону стадиона мимо трибуны, в тени которой спрятались часовые, охранявшие лагерный флаг, а ведь флагшток был с противоположной стороны. Сметливо переглянувшись, мы молча прошли мимо разомлевших от жары старшаков, потом свернули влево, тихо прокрались к флагштоку и тихонечко, по чуть-чуть стали опускать флаг. Всё происходило в разгар дня, когда вокруг шарахались толпы детворы и никто не обращал на нас никакого внимания. Как-будто мы были одеты в плащи-невидимки. Спокойно отцепили флаг, также без суеты Вовка засунул полотнище под рубаху и мы ушли.

Уже заворачивая за угол спального корпуса, услышали задорный вопрос: – А флаг то у вас где?

– Ладно…, ладно… Проходи. Нечего подкалывать…, – донёсся ленивый ответ одного из часовых. А ещё через несколько секунд в спину ударил отчаянный, заполошный вопль.

Лагерь был срочно поднят по тревоге и мрачная начальница лагеря с трибуны сурово возопила: – Кто это сделал?

Мы тоже стояли в строю и ожидали этот вопрос, но совершенно не в той тональности, которой только что прозвучал. Мы думали, что выйдем с гордостью из строя и Вовка, под восхищёнными взглядами всего пионерского лагеря, смотает со своего тела красное полотнище. Мы мечтали о такой героической картинке, как герои пионеры в Великой Отечественной войне спасшие от немцев Боевое Знамя полка или как минимум Пионерской дружины. О гордости пришлось мигом забыть. Мрачно переглянулись и, тоскливо вздохнув, вышли на середину строя и флаг скручивал с себя Вовка под сочувственными взглядами всех, кроме двух старших отрядов. Потом нас отвели в кабинет начальника лагеря и Зоя Павловна долго и молча смотрела на нас, после чего махнула рукой, отпуская в отряд. Ну уж тут мы получили свою долю торжества. А как же…, наш отряд уделал этих зазнавшихся старшаков.

На следующий день мы с Вовкой, под злыми взглядами вчерашних часовых, наблюдали как под руководством солдат те трудолюбиво подкапывали основание флагштока, потом осторожно и аккуратно клали его на землю. Оказывается, хоть мы и действовали тихо и аккуратно, но сорвали с верхнего ролика тоненький тросик. Проблема то была всего одна минута – завести обратно тросик, но вся процедура обратной установки флагштока заняла у солдат и провинившихся почти целый день.

Слава богу, всё быстро забылось, так как нас через день повезли на нескольких машинах на гору Ветлан – отвесную скалу, уходящую в воды реки Колва и высотой в 124 метра, а после этого привезли на песчаный пляж, где мы бултыхались до одури в тёплой воде до ужина. На следующий день уже старшаков на речном трамвайчике повезли вверх по реке. Сначала они должны были точно также подняться на Ветлан, а потом их повезли на трамвайчике ещё дальше в достопримечательность нашего края Дивью пещеру.

Я тоже хотел попасть в пещеру, но туда брали только старшие отряды и вместе с ними уезжал сын начальника Управления полковника Губарева. Тот был нашим ровесником и из нашего отряда, поэтому недолго думая, я пошёл к начальнице лагеря и попросился в желанную экскурсию в пещеру, на что мигом получил отказ.

– А почему тогда Витька Губарев с ними едет? Он с нашего отряда…

Зоя Павловна смерила меня пренебрежительным взглядом и раздражённо ответила: – Потому…, – помолчала и тяжело вздохнула, – иди к себе в отряд, Цеханович, я ведь знаю, что и в третьем отряде вы с Золиным утащили флажок. А мне хлопот хватило и по флагу лагеря…

Мне стало совсем обидно. Могла бы нас с Золиным и поощрить за шустрость этой поездкой…. Я ведь прекрасно понимал почему Губареву разрешили ехать, а мне нет. Поэтому взял и выпалил по-детски сгоряча: – Да знаю, почему мне отказали… Витька сынок начальника и все вы…., – дальше мне не хватило словарного запаса и, расстроенный до нельзя, махнул рукой и убежал почти в слезах от обиды. Тогда я ещё не мог даже предполагать, что через десять лет моя мать из простой сметчицы на Вижаихе вырастить в большого начальника нашего Управления и наш пионерский лагерь будет в полном её подчинении на долгие годы.

Но.., детские обиды… Они ведь короткие и через три дня, в родительский день, я как и многие, встречал мать. Конечно, она привезла разные вкусняшки, чистую одежду. Лагерь со своей стороны показал выступления нашей самодеятельности, спортивные соревнования, совместный обед и после, успокоенные за своих чад, родители уехали, а мать на прощание оставила мне целый рубль. Так как через день нас повезут на двухдневную экскурсию на Полюдов камень или как ещё его называли Полёт гора, а после него нас везут дальше в город Красновишерск, ночуем там и с утра организованно идём на экскурсию на Бумажный комбинат, после чего возвращаемся в лагерь. Главное, чтоб погода была хорошая.

Погода не подкачала, две машины из Ныробской автобазы прибыли тоже вовремя, мы раньше всех позавтракали и наконец-то тронулись в путь. Так-то по нынешним временам чуть больше пятидесяти километров пути, кажется ничтожным пустяком. Но для нас, детворы 60х годов, это было целое путешествие. Мы ехали в открытом кузове ЗИЛ-157, где хоть и были скамейки, но в основном все стояли и ничего не мешало нам смотреть во все стороны и наслаждаться увлекательным путешествием. Первые восемь километров по звенящему от солнца чистому сосновому бору с белым мхом, по извилистой песчаной дороге, откуда мы вырвались к полям и мимо деревни Томилово, вдоль полей засеянных горохом выехали к Ныробу. Тут свернули вправо и по центральной улице Ворошилова проехали сначала Городок, потом сам Ныроб, с двухэтажными зданиями, построенными ещё при царе, сквер с мощными берёзами и танцплощадкой посередине, под которой несколько веков назад сидел в яме арестованный родной дядя первого царя из династии Романовых и опять же с царских времён красивой оградой. Спустились на небольшую дамбу, оставив слева зеркало большого пруда. Пропылили мимо старого и мрачного от ёлок кладбища, въехали на Люнву или как ещё эту часть с Зонами называли Колп. Тут и заканчивался Ныроб, 12 километров по тряской дороге и нас останавливает оперточка. Два солдата заглянули в кузов в кабины и, убедившись в том, что нет посторонних, разрешили ехать дальше. А дальше остановка на пятнадцать минут у братской могилы красноармейцев, попавших под огонь пулемёта с крайнего дома села Искор. И нам тут же показали на старый двухэтажный дом и на чердачное окно, откуда вёлся огонь. Кстати, село Искор и этот бой, были самой крайней и северной точкой Колчаковского фронта. Проехали в Искоре мимо полуразрушенной каменной церкви, где одна из маковок купола, несмотря ни на что, продолжала сиять чистым золотом. Потом была старая, полузаброшенная деревня Большое поле, ещё через шесть километров посёлок Шунья, с её единственной в наших краях женской колонией. Через несколько километров прогрохотали по деревянному мосту, построенному самим будущим маршалом СССР Климентом Ворошиловым, когда он отбывал ссылку в Ныробе до революции, поднялись по довольно крутой дороге вверх и остановились в деревне Дёмино. Оказывается, один из нашего отряда был с этой деревни и мы остановились около его дома. Пока пацан обнимался с обрадованной матерью, выскочившей из избы, нам разрешили слезть с машины. А потом хозяйка дома нас всех напоила вкусным и холодным молоком. Через полчаса мы снова двинулись вперёд, проскочили ещё несколько деревень и вскоре остановились в густом лесу. По команде слезли и старшая нашей экскурсии объявила: – Дальше пойдём пешком…, – и мы весело двинулись вперёд. Вроде бы шли всё время лесом, гадая, когда же мы выйдем к горе и начнём на неё карабкаться, как на Ветлан, неделю назад. А тут внезапно кончился лес и вот мы, совсем не ожидая, вдруг оказались на высоте, на вершине горы и перед нами и далеко внизу открылось огромное, зелёное пространство – с лесами, ржавыми пятнами болот, желтыми полями и темной цепочкой Уральских гор, уходящей справа на север всё большими и высокими хребтами. Да…, Ветлан, со своими 124 метра высотой тут и рядом не стоял. 524 метра высоты. Ого-го-го… На самой вершине стояла невысокая телевизионная мачта, рядом располагалось метео поле и небольшой домишко, откуда вышел улыбчитый, бородатый мужчина и сразу нам стал рассказывать и показывать разные интересные моменты. Сначала он завёл нас на метео поле, показал термометр в решетчатой будке, потом взял чистый лист бумаги и подвёл всех к круглому стеклянному шару и сунул под него бумагу, которая буквально в несколько секунд задымила и вспыхнула бледными язычками огня, вызвав у нас бурю восторга. Мы, конечно, знали что такое увеличительное стекло и сами выжигали через него разные рисунки на фанере. Но мы были эйфории от путешествия и если бы улыбчатый мужик нам сейчас показал фигу, мы бы и это встретили с восторгом.

Потом он нас отвёл к краю вершины и, стоя под нашими восторженными взглядами на самом краешке скалы, показал след Великана. Действительно, на огромном валуне отпечаталась большая, сантиметров в пятьдесят человеческая ступня, с пяткой и пятью пальцами. Конечно, сейчас я понимаю, что это была работа природы и эрозии, но тогда мы получили сильное впечатление от увиденного. Потом нам старшие разрешили минут пятнадцать пошататься по вершине самостоятельно и мы с Вовкой Золиным, отделившись, спустились на низшую террасу, край которой отвесно уходил вниз к самому подножью горы. Я никогда, до недавнего времени не забирался выше четвёртого этажа, нашего дома в Орше. Ну и неделю назад на Ветлане… И сейчас, стоя в десяти метрах от края скалы, у меня уже кружилась голова. Впрочем, у Вовки тоже и мы встали на карачки, движимые неукротимым любопытством, и двинулись к краю, потом совсем легли на животы и совсем тихо поползли вперёд.

И вот он край. Чёрт побери, высунув голову и глянув вниз, я ощутил, как моё тело просто заскользило вниз, хотя этого вообще не могло быть. Но я ведь это чувствовал… Как скользил, преодолевая некое тяготение… С трудом пересилил себя и отполз назад. Туда же приполз и Вовка. Вот так мы с ним познакомились с таким явлением как головокружение. Назад мы возвращались тоже ползком, чем нимало удивили своих товарищей, сунувшихся сюда. Но увидев нас в таком положении, сами испугались и дальше не пошли. А вскоре под призывы воспитателей и вожатых, мы собрались и двинулись к машинам. От места стоянки мы отъехали километра полтора и выехали на берег широкой реки Вишера, на противоположном берегу которой и стоял город Красновишерск.

Река, тихо катившие свои светлые воды, в этом месте была шириной метров триста. Ни моста, ни парома не было и после небольшого совещания взрослых с водителями, грузовые автомобили, вместе с нами двинулись в воду. Медленно, прощупывая колёсами каменистое дно, машины двигались поперёк реки, а мы с восторженными криками и девичьими повизгивании, смотрели как светло-зеленоватая вода постепенно подымалась всё выше и выше. Водители, наверно, знали эти места и до какого момента можно двигаться, потому что, не доезжая немного до середины они остановились. Здесь глубина была сантиметров 70 и вожатые, после недолгого совещания, разрешили нам купаться, что мы с радостью и исполнили и вокруг двух машин сразу образовался мини шторм от активно купающейся детворы. Вдоволь накупавшись, уставшие, дрожа от лёгкого переохлаждения, мы с удовольствием залезали в кузова, подставляя свои худенькие, покрытые пупырышками тела под ласковые и горячие лучи солнца. А тут воспитатели, которые оказывается ходили в небольшую деревеньку на берегу, подогнали две большие лодки и начали нас перевозить на противоположный берег.

Переправа заняла много времени, а когда она закончилась, подъехал старенький автобус и повёз нас на противоположную окраину города в школу, где мы должны были ночевать. Да и время было уже около девяти часов вечера. Ужин, в который входил чёрный, ржаной хлеб, слегка сыроватый, батон, банка сгущёнки на двоих, банка рыбных консервов и по кружке холодного молока, что было нами умято моментально и с большим аппетитом. Мы, дети шестидесятых годов, были совершенно не избалованы и такой скудный, по меркам нынешнего времени ужин, был для нас нормой. А уж после сытного и сладкого ужина, нас наконец-то одолела усталость и мы попадали на расстеленные на полу матрацы, давая возможность воспитателям и вожатым отдохнуть от нас.

Завтрак был такой же и проглочен в два счёта, а нам разрешили немного погулять вокруг школы, далеко не отдаляясь. Взрослые в это время ушли на бумажный комбинат договариваться об экскурсии. Я же смело отправился гулять по незнакомой территории, совершенно забыв Оршанский опыт пацанской жизни и о том, что я был чужаком на этой территории. Купив в ближайшем киоске мороженку, я с наслаждением стал её упитывать и был окружён тремя пацанами моего возраста.

– Кто таков и откуда?

– Да я…, да мы… Мы приехали на экскурсию с пионерского лагеря…, с Ныроба…, – сбивчиво стал объяснять, правильно понимая ситуацию.

– А где это?

– Там…, – махнул в первую попавшую сторону.

– То есть…, ты не с Красновишерска, – критически осмотрели пацаны меня и с особым вниманием глянули на руку с зажатой мороженкой, – деньги есть?