Кот в зимнем перелеске
Корабликом плывёт.
По морю в белом блеске
Вперёд, вперёд, вперёд.
 
 
По морю в блеске белом
Он движется легко,
Бесповоротно смелый,
Пусть море глубоко.
 
 
Пусть разные преграды
Пытаются мешать —
Скользнёт проворно рядом,
Спеша и не спеша.
 
 
За лесом деревенька
Дым дарит облакам.
Ещё совсем маленько —
И встретит друг Полкан.
 
 
Лавируя меж сосен,
Петляя меж елей,
Доплыв, кот якорь бросит
У бабушки в тепле.
 
 
Родимая избушка,
Бревенчатый причал,
Где примется старушка,
Обняв, чуток серчать.
 
 
И пожурив немножко,
Прошамкает вопрос:
«Зачем, скажи, Тимошка,
Гулял в такой мороз?»
 
 
А кот поест на славу
И взглядом, как рублём,
Сверкнёт, что в море плавал
Пушистым кораблём…
 

 
В бору, где в горестную осень
Он котофея схоронил,
Из-за густых огромных сосен
Нечасто солнца луч гостил.
 
 
Опять любимца навещая,
Он в полумраке замирал
И, бег минут не ощущая,
Былое вновь перебирал.
 
 
Незримо к другу возвращался —
Вспять поворачивал года!
Как будто с ним и не прощался,
Хоть намокала борода.
 
 
Здесь череда воспоминаний
Текла щемящим ручейком:
Дружок под боком на диване —
Сопит, пристроившись клубком.
 
 
А вот заветную игрушку,
Разволновавшись, ищет кот.
Едва найдёт свою норушку —
За холодильником найдёт…
 
 
А вот пытливо наблюдает,
Как дворник листики метёт!
А вот от книги отвлекает,
Куснуть пытаясь переплёт!
 
 
А вот, в кладовке затаившись,
Уже совсем немолодой,
За чемоданом примостившись,
Вдыхает сумрачный покой…
 
 
Однажды в смерти годовщину,
С букетом в дебри возвратясь,
Увидел ёлочку мужчина,
Что над могилкой поднялась.
 
 
Она была невзрачной, хилой —
Такой зачахнуть суждено.
Чужой для мрачных исполинов,
Которым высь пронзать дано.
 
 
Но дивным чудом настоящим
Для сердца обернулась здесь!
Родным приветиком кошачьим,
Что озарил смурную весь!
 
 
Он приходил сюда и дальше,
А ель росла себе, росла!
Наперекор угрюмой чаще
Всегда по-дружески светла.
 
 
Иголки нежные он гладил
И пела хвойная волна,
Точь-в-точь с теплом мурча в прохладе,
Мурча, что смерть побеждена…
 

 
Старушка приклеилась к батюшке:
Молила кота покрестить,
Ведь он же бок о бок с ней рядышком —
Родней просто некому быть!
 
 
И тоже душа христианская —
По глазкам нельзя не прочесть!
Тишайшая, не хулиганская,
Где бездна прекрасного есть!
 
 
Не может Кузьма без Крещения
И Таинство должен принять!
Тем паче что без возмущения
Купаться привык и нырять.
 
 
В нём нет наносного и ложного!
Он сызмальства враг сатане!
Поститься коту не положено,
Хотя там посмотрим вполне.
 
 
Судьба у кота тяжелейшая:
Трущобы, больница, приют,
А сердце осталось нежнейшее,
Такое сберечь – целый труд…
 
 
Священник ей долго отказывал,
Старушка попалась – кремень!
Взывал убедительно к разуму,
Но разум упрятался в тень.
 
 
Всё-всё объяснял ей доходчиво,
Но только крепчала тщета!
«Коль надо фамилию с отчеством —
В два счёта найдём для кота!»
 
 
И сдался, не выдержал батюшка —
Кузьму согласился крестить!
Велел надоедливой бабушке
Кота завтра в храм принести.
 
 
Да, крестит, но сверхобязательно,
Чтоб сам исповедался кот.
Разборчиво и обстоятельно!
Иначе, увы, не пойдёт.
 
 
Нахмурясь и горестно скрючившись,
Старушка домой поплелась:
«Коту, значит, нехристем мучаться!
Попыточка не удалась…»
 
 
Священник успел успокоиться,
Но утром чуть не поседел:
Кузьма с выраженьем покорности
У бабки в корзинке сидел.
 
 
«Вот, Кузя готов замечательно!
Не властен озвучить грехи,
Составил он списочек тщательно
Всех мыслей и действий плохих!»
 
 
И батюшке оторопевшему
Блокнот протянула она,
Исчирканный в нервной поспешности,
Но это не Кузи вина!..
 

 
Прибился к бойцам котофей-замухрышка —
Должно быть, утратил родимый очаг.
Хотели сначала прогнать, да не вышло,
Пусть даже бранили порой сгоряча!
 
 
Смягчившись, пошли бедолаге навстречу —
В окопах мурчал новый друг для солдат.
С ним было светлей и немножечко легче —
Любому хвостатый был искренне рад.
 
 
Неделю прожил меж бойцов тихой сапой —
Никто больше Рыжика не замечал,
Да утром однажды майор Косолапов,
Случайно увидев кота, зарычал:
 
 
«А ну-ка немедля гоните урода!
Не место обжоре на передовой!
Котов не терплю с двадцать третьего года!
Болван подрывает здесь дух боевой!»
 
 
И похорошевшего доброго братца
Унёс старшина далеко-далеко…
До вечера зверь смог обратно добраться,
Солдат поразив глубоко-глубоко!
 
 
И стали тогда друга рыжего прятать —
Майор, успокоясь, почти не рычал!
Кота вспоминая, шипел: «Рыжий лапоть!
Всю жизнь бы противных котов не встречал!»
 
 
Но как-то, в штабном блиндаже задержавшись,
Услышал, что нагло орёт вредный кот!
Подпрыгнул, от гнева сполна задрожавший,
А зверь глотку рвёт беспардонно и рвёт!
 
 
«В последний ты раз, негодяй, разорался!» —
Он выскочил и побежал за котом,
А тот, удирая, чуток озирался —
Вдогонку летел оскорблений поток!
 
 
Но вдруг котофей резко остановился
И взрыв оглушительный вмиг прозвучал!
Запнувшись, майор ошалевший свалился,
А зверь дал в соседний окоп стрекача.
 
 
Майор быстро встал, но, узнав, что случилось,
Едва не свалился опять, поражён!
Завыл сокрушённо: «Эх, я, дурачина!
Меня же от смерти спас чуткий дружок!»
 
 
Прямым попаданьем блиндаж был разрушен:
Будь кто-то внутри – был бы жуткий исход!
Огнём запылали майорские уши:
«Теперь я должник твой, спаситель мой кот!»
 
 
Он долго просил у котяры прощенья —
Растрогавшись, фото семьи показал…
Он потчевал друга с тех пор угощеньем,
С любовью уставясь в кошачьи глаза.
 
 
Когда же черёд наступил разлучаться —
Заплакал майор, обнимая дружка…
Забрали на склад продовольственный братца —
Мышей там ловил, отъедая бока.
 

 
Парнишка домой возвращался,
Да только за мальчиком вслед
Котёнок, пища, увязался —
Бродяжка, худой, как скелет.
 
 
Отчаянно в гости просился,
Согреться мечтал и поесть,
Но мальчик зашёл и закрылся,
Сиротку пихнув: мол, не лезь.
 
 
А дальше, раздевшись небрежно,
Спеша, разогрел суп-харчо
И сел за тарелкой безбрежной,
Макнувши в солонку лучок.
 
 
И тут про котёнка припомнил,
И стыд охватил паренька!
Себя ощутив тварью подлой,
Лук бросив, плеснул молока!
 
 
Вмиг дверь отворил нараспашку!
На улицу выбежал, звал,
Да сгинул голодный бродяжка —
Везде понапрасну искал.
 
 
Не встретил уже больше кроху,
Обшарив за двориком двор,
Но совесть, не ведая срока,
Его навещала с тех пор.
 
 
Нещадно его обжигала!
Из прошлого скорбный привет.
…Недавно тому мальчугану
Исполнилось семьдесят лет.
 
 
Он тыщи бездомных спас кошек,
Построил кошачий приют.
Он дедушка очень хороший —
Внучата к нему так и льнут.
 
 
Жена золотая, конечно,
Три дочки – супруге под стать.
Курить даже бросил успешно,
А гири не бросил тягать.
 
 
Но пусто на сердце бывает
И плачет парнишка седой,
И в мыслях опять открывает
Мвльцу дверь домой! Дверь домой…
 

 
Смеялись над новенькой – серая мышка!
Теряясь, стесняется слово сказать!
Над ней потешались девчонки, мальчишки,
Ей корчили рожицы прямо в глаза!
 
 
А главное, был телефон у девчушки
Настолько дешёвый, настолько простой!
Такие имеют лишь старые клюшки!
И не телефон, а полнейший отстой!
 
 
Три дня у ребят продолжалась потеха,
Но вот наступил и четвёртый денёк,
Где встретили тоже девчушку со смехом —
Затем начался рисованья урок.
 
 
Котов рисовали весёлые дети —
Искристые, яркие вышли коты:
Забавные воспоминанья о лете,
Точь-в-точь не коты, а с хвостами цветы!
 
 
И только у новенькой взгляд был печален…
Последней девчушка работу сдала.
Учитель застыл потрясённый вначале,
А после сказал тихо: «Ну и дела!»
 
 
По классу рисунок пустил, мол, смотрите,
И каждый мгновенно проникся котом!
Заплакал бесчувственный двоечник Витя —
Чай всё-таки сердце в груди, не бетон!
 
 
Глядел, как живой, котофей на детишек
И взором щемящим до слёз поражал!
Зверь был настоящим, причём даже слишком!
В зрачках огонёк светлой грусти дрожал.
 
 
Звонок прозвенел, но остались ребята —
Учитель молчал, изумлён всей душой.
«Кот был для меня десять лет старшим братом, —
Вздохнула девчушка. – Недавно ушёл…»
 
 
Весь класс, как один человек онемевший,
Растроганный дивным портретом кота,
Глазел на неё, как богиню узревший,
Чьё имя на веки веков – КРАСОТА.
 

 
Ему опять был сон хороший
Про золотые времена,
В которых нет бездомных кошек,
Ведь жизнь добром изменена.
 
 
Ведь каждый, кто вчера бродяжил,
Забыл былое без труда,
Став чьим-то баловнем домашним
Определённо навсегда.
 
 
Приютов больше нет кошачьих —
Они закрылись, ведь пусты.
Нет безразличья в настоящем
Из-за всеобщей доброты.
 
 
Но если где-то вдруг случайно
Кота ничейного найдут,
Его отмоют поначалу
И корма вкусного дадут.
 
 
Подлечат, коли будет хворый,
И в пять минут отыщут дом…
Никто не сгинет под забором
Своим убогим чередом.
 
 
Он пробудился, убеждённый,
Что эти времена грядут,
Невероятно окрылённый
В две тыщи нынешнем году.
 
 
Умывшись, подкрепившись малость,
Заторопился по делам.
Его захлёстывала радость —
Заветным будущим пылал!
 
 
Мечте внимая бесконечно,
Вкушая светлые лета,
Шёл, проглядев опять беспечно
Глаза голодного кота.
 
 
Глаза усталого бродяги,
Чья жизнь – трущобная беда,
Где постоянны передряги
И очень редко есть еда.
 
 
Но угостил беднягу вскоре
Дедок, что был весьма суров,
Но замечал чужое горе,
Хоть про котов не видел снов…
 

 
Раз я спьяну заснул в электричке
И приехал в Можайск ненароком.
Словно к чёрту попал на кулички:
Скоро ночь, хлещет ливень жестоко.
 
 
А обратно теперь не добраться —
Только утром домой возвратиться.
Что же делать? Куда же податься?
На себя смысла нет материться.
 
 
И тогда, безнадёжно промокнув,
На вокзал я отправился местный.
О, заветные тусклые окна!
Не с чем сравнивать свет ваш чудесный…
 
 
А внутри много разного люда:
И бомжи, и старухи с мешками,
Древний дед, ждущий поезд, как чуда,
И помятая тётка с венками.
 
 
Полусонный народ не тревожа
И маленько стесняясь костюма,
Я подсел к мужику, что, скукожась,
То ли в дрёму ушёл, то ли в думы.
 
 
На вокзале теплей, чем снаружи, —
Я согрелся и приободрился.
Кто-то поздний дожёвывал ужин,
Кто, бубня, на правительство злился.
 
 
Мой сосед, затрясясь, пробудился,
Поздоровался, пристально щурясь,
И спросил: «Как ты здесь очутился?»
Отвечаю: мол, пьяная дурость.
 
 
Он поддакнул с ухмылочкой хитрой
И внезапно из сумки бездонной
Ловко вынул бутыль на три литра —
Резануло вокруг самогоном.
 
 
«Силь ву пле! Маханём понемножку?»
Я, конечно, не смог отказаться.