Крохотный котёнок, кровь на драном ухе,
Изо всех силёнок притулился к суке.
Старая дворняга тяжела на вдохе,
Бьёт озноб беднягу да заели блохи.
Ноет бок паршивый, голод режет брюхо,
И во взгляде псины жизнь почти потухла.
Но котёнок малый спит, того не зная.
Видит снова маму, с ней во сне играет.
И мурчит приблудший серенький калачик,
Как домой вернувшись в том тепле собачьем.
…Ночь накрыла мраком, стужа зазвенела.
Поутру дворняга тихо околела.
За часок остыла и окоченела,
На глазах-пустышках грусть заледенела.
Жмётся в шерсть котёнок, холодом разбужен.
Он продрог спросонок, сжался неуклюже.
Жалобно мяучит – мёрзлый бок не греет.
Плачет в мех колючий, а мороз лишь злее.
Обжигая, дышит в мордочку позёмка,
Но никто не слышит серого котёнка.
До него нет дела людям торопливым.
Стал от снега белым, отряхнуть – нет силы.
Хочет он умчаться в сон к любимой маме!
И, мяуча часто, оборвавшись, замер…
Носиком уткнулся в твёрдый мех собачий.
Кто домой вернулся – тот уже не плачет.
От Кубинки неподалёку,
Где Сетунь под рельсы нырнёт,
Укромно, да не одиноко
Живёт достопамятный кот.
Под камнем в норе обитает,
Чей вход никому не узреть!
Кошачая местная тайна,
Что тайной пребудет и впредь.
А рядом есть мост мрачноватый,
Где редко составы идут.
Мосту оттого скучновато
Сегодня и в каждом году.
А кот же отнюдь не скучает —
Ему очень нравится здесь!
Себя городским он считает,
Ведь бегает в город поесть.
Он к шуму привык электричек,
И скорых, и товарняков!
Они распугают всех птичек,
Но серый не будет таков!
В сторонке разляжется важно,
Порой деловито мурча.
Конечно, маленечко страшно,
Но чай не собаки ж рычат!
Как будто огромные гости
Проносятся, миг погостив,
Коту успевая лишь бросить,
Чтоб снова за спешку простил!
И кот с ними взглядом простится,
Опять философски решив:
«Кому-то судьба торопиться,
Кому-то судьба не спешить…»
Мигают и нет семафоры,
Дрожат и молчат провода.
Виднеется Кубинка город,
Струится в речонке вода.
И мост, мрачноватость утратив,
Смущаясь от нежности весь,
Вдруг молвит котейке:
«Приятель,
Спасибо тебе, что ты есть…»
О том, что намерен взять вскоре котёнка,
Мужик первым делом жене сообщил!
Она улыбнулась немыслимо тонко
И пересолила от радости щи!
Поведал затем эту новость дочурке —
Пустилась немедля отличница в пляс!
Мужик подмигнул, счастье детское чуя:
Ещё бы, котёнок для всех в самый раз!
Ведь даже и тёща всплеснула руками,
Представив, что рядом хвостатый шельмец!
Сама пуще глыбы, а сердце ж – не камень!
Воскликнула, дескать, зятёк – молодец!
Заветную встречу семья предвкушала,
Утратила напрочь докучный покой!
Заветная встреча семье предвещала,
Что скоро веселью струиться рекой!
Котёнок действительно к месту придётся!
Все были готовы играть с малышом!
Он будет в квартире малюсеньким солнцем,
Он будет родной шаловливой душой…
И вот наступил долгожданный миг встречи:
В замке лязгнул ключ, все уставились в дверь!
А дальше, опешив, теряют дар речи:
В руках у мужчины был старенький зверь…
Был старенький кот, бесконечно невзрачный,
С глазами, что тускло блестели от слёз.
Мужик снял ботинки и, сам чуть не плача,
Промолвил: «Простите! Принёс, что принёс!
Спешил за котёнком, да Ваську заметил,
Который в сторонке застыл сиротой!
Он выглядел самым несчастным на свете!
Давайте возьмём старичка на постой!
Ведь он никому совершенно не нужен!
Пускай же страдалец у нас отдохнёт!
Сейчас бедолага убог и недужен,
Но дома-то будет всё наоборот!»
И все, нежно гладя кота, согласились!
Особенно тёща прониклась котом.
На старости лет стал домашним Василий
И три светлых года в любви жил потом…
В Санатории имени Герцена
(Есть посёлок такой под Москвой)
Котофей в духоту дрых на деревце,
Убаюканный нежной листвой.
Было тихо, но через минуточку
Гром нещадно кота оглушил!
Испугаться успев не на шуточку,
Бедолага в подвал поспешил!
Но почти перед самым окошечком
Получил сумасшедший удар!
Оставалось совсем-то немножечко,
Да упал, лютый чувствуя жар…
Здесь бы наша история кончилась,
Обретя слишком жуткий исход…
Тело зверя нелепо бы скорчилось,
Ведь ударен был молнией кот!
Но история дальше продолжилась:
Подскочив, шмыг в окошко браток!
Там в потёмках душа не тревожилась,
Там приятный пробрал холодок.
Здесь бы снова прерваться истории:
Жизнь кота – невеликий рассказ,
Пусть хвостатый живёт в Санатории,
Где природа – услада для глаз.
Но изюминку молниеносную
Приобрёл немудрёный хитрец:
Что в жару, что в погоду морозную —
Дарит взглядом цветы для сердец!
Если где-то кому повстречается,
То сполна ощутит человек,
Как на сердце цветы распускаются,
Иногда через лёд или снег!
И фиалки, и розы с пионами,
Да любые, что есть на Земле!
Например, орхидеи зелёные
Подарил кот бабульке ста лет!
А девчонке, угрюмо насупленной,
Был дарован тюльпановый луг!
И забылся слинявший возлюбленный,
Как пустой и бессмысленный звук!
Васильки, хризантемы и лилии
Беспрерывно сердцам раздаёт
Неуёмный в своём изобилии
Изумительный герценский кот…
Но о том, что цветы распускаются
На сердцах за коротенький взгляд,
Полосатый и не догадается,
Людям просто доверчиво рад.
«Скажи, а коты почему вхожи в храмы?» —
У мамы спросил любопытный сынок,
Но толком, увы, не ответила мама,
Как, впрочем, никто и в дальнейшем не смог.
Всегда объяснения были пространны,
Расплывчаты были скупые слова,
А мудрый сантехник по прозвищу Рваный
Шепнул, чтоб отстал, ведь болит голова!
Копался в Сети, зарывался и в книжки —
Единого точного мнения нет!
Да только однажды пытливый мальчишка
Изведал весьма зацепивший ответ.
Был с мамой в одной подмосковной церквушке
И там возле храма спросил мужичка,
Который трепал котофея за ушком
И гладил по спинке и пухлым бочкам.
Мужик, улыбнувшись, ничуть не замялся
И молвил, кота направляя в тенёк:
«Грех первых людей и зверям отозвался —
Лишились все Рая в недобрый денёк.
Собаки, дрожа, людям вслед заскулили!
Хвостами крутя, вместе с ними ушли!
Другие же звери людей позабыли
И заполонили просторы земли.
А кошка и кот под кусточком дремали —
Остались в Раю, млея в травке густой.
Вдвоём сновидениям сладко внимали,
И пел колыбельную рядом исток.
Когда же Всевышний усатых заметил,
То, расшевелив, поспешил предложить
В Раю обитать бесконечность столетий,
В Эдеме, как прежде, бесхлопотно жить!
Уж очень растрогался видом дремотным,
Уж очень проникся мурчаньем зверьков!
Живите, мол, здесь, симпатичные морды,
Вам будет здесь отдых на веки веков!
Но кошка и кот, оценив обстановку,
Подумав, решили в мир бренный уйти.
И скучно в Эдеме пустом и неловко,
Нам, дескать, пора, не серчай и прости!
С людьми, что скрывать, было нам интересно —
Особенно с Евой любили болтать!
Теперь же в Раю чересчур будет пресно —
Кого ж нам за пятки учтиво хватать?
Вот так и ушли добровольно два зверя —
Покинули мир несравненных красот!
И люди в свой дом распахнули им двери,
Закрытые прочим на крепкий засов.
А после и в храмы коты стали вхожи —
Народ котофеев хранил и берёг.
Наш мир для котов оказался дороже
Безлюдных возвышенных райских дорог!
За годы утратилось знание это,
Но в храмы всегда заходили коты.
Последние отблески райского света
В кошачьих глазах уловить можешь ты…»
Не выдержав тёщи сварливой,
Покорен ворчливой жене,
Кота, что надуманно злил их,
Отвёз к деревенской родне.
Кота, что подвоха не чаял —
До свадьбы был рядом пять лет:
Котёнком шкодливым вначале,
Кидавшимся сбоку и вслед.
Потом обернулся малютка
Серьёзным, большущим котом —
Душевным, немыслимо чутким,
С которым уютней был дом.
Которого с болью на хутор,
Впустую прося обождать,
Вздыхая, привёз летним утром,
Чтоб в руки чужие отдать…
Вернувшись, он видел нередко
Пронзавшие сердце глаза,
Кричавшие словно из клетки:
«Друзей предавать же нельзя!»
Стыдясь и до хвори терзаясь,
Он подлость вином заливал!
На тёщу едва не бросаясь,
Жену, поднабравшись, клевал!
Смягчившись, они согласились
На то, чтобы друга вернул!
Пусть раньше от Васьки бесились,
Но дома – сплошной караул!
Собрался в дорогу немедля,
Да вдруг ошарашил звонок:
Василий на прошлой неделе
Куда-то исчез под шумок!
Искали кота, да без толку —
Напрасно облазили лес!
Там Вася как в сене иголка,
Вдобавок и волки там есть…
Мгновенно тогда резанули
По сердцу кошачьи глаза!
Тоской безысходной сверкнули:
«Друзей предавать же нельзя!»
…Скорбя, надломился и спился —
Жена развелась через год,
А он дальше вниз покатился,
Надеясь, что близок исход.
Его угнетала потеря,
И совесть глумилась над ним!
Он время бутылками мерил —
Валялся на улице в дым.
Никто больше с ним не общался
Из тех, с кем был прежде знаком!
Сосед, развопясь, возмущался:
Мол, бьёшь по стене молотком!
Другие соседи рычали:
Пора, дескать, в стационар!
Ты жалобно воешь ночами,
Как призрак, что болен и стар!
Он звал котофея, отчаясь, —
До хрипа безудержно звал!
Вкусив безответность, дичая,
Одежду стремительно рвал!
И не было смысла в грядущем,
И не было смысла ни в чём!
Он жил, как уже не живущий,
Сполна головой помрачён…
Однажды, уныло шатаясь,
Приплёлся с литрушкой домой.
Найти ключ в кармане пытаясь,
Себя материл сам не свой!
Но яростно ключ вынимая,
Он вдруг обернулся назад,
И обмер, бутылку роняя,
Увидев родной Васькин взгляд!
И взгляд нежно сердца коснулся,
Вмиг душу душой просквозя:
«Приветик, привет! Я вернулся!
Друзей предавать же нельзя…»
В одном многоэтажном доме,
Чья потрясает высота,
Недельки две и очень долго
Жил призрак грустного кота.
Бродил ночами по квартирам,
Сквозь стены лихо проходил.
И всех мяуканьем противным,
Забыв про вежливость, будил.
Мяукал громко, сиротливо,
С душетерзающей тоской,
С невыносимой жуткой силой,
Что вмиг калечила покой!
В него швыряли тапки – мимо,
Ловили – не могли поймать.
Стреляли и втыкали вилы —
Опять, конечно, двадцать пять!
Бабулечку на унитазе
Заикой сделал невзначай.
Кота ночной прозвали мразью,
Чуть ночь – и уши закрывай!
И ничего не помогало!
Святой водой – хоть пол залей!
Вконец мяуканье достало
Обескураженных людей…
Но вот однажды лунной ночью
Девчушке Насте лет пяти
Кефиру захотелось очень.
Пришлось на кухню ей пойти.
Глядит, а там на стуле старом
Сидит в унылой тишине
Тот самый призрачный котяра,
Грустит, не думая о сне.
И почему-то не мяучит,
И почему-то не орёт,
Как будто ждёт заветный случай,
Едва надеясь, тщетно ждёт…
«Ой, котик! – девочка сказала. —
Проголодался, бедный, да?»
Колбаски быстренько достала
Из холодильника тогда.
И с благодарными слезами
Ей кот в глазёнки посмотрел.
Сражённый детскими словами,
Повеселел, точь-в-точь поел.
Сияньем нежным озарился
И, замурчав, теплом обдал,
А после, тая, растворился —
Он лишь добра людского ждал…
О проекте
О подписке