ВИЗИТЫ

Виктор аф Клеен – 1861–1863

Задолго до первых контактов Льва Толстого с представителями стран Северной Европы его сестра Мария (1830–1912) пережила любовный роман со шведским дворянином. Марию выдали замуж в семнадцать лет за Валериана Толстого, который был вдвое ее старше. Фамилия свидетельствует о родстве: Мария и Валериан были кузенами. Брак оказался неудачным, и через десять лет совместной жизни Мария решила не мириться более с деспотическим характером супруга и его внебрачными связями. Она оставила Валериана и, забрав троих детей, отправилась в путешествие по Европе. Первое время ее сопровождал брат Лев, который хотел изучить устройство школьного образования в западноевропейских странах.

В 1861 году в одном из пансионатов французского курорта Экс-ле-Бен Мария познакомилась с элегантным молодым шведом, которого звали Эрланд Каспер Нильс Виктор аф Клеен (1837–1875)⁷. В 1858 году дворянство получил отец Виктора Юхан, офицер, инженер и член Королевской Академии наук. Виктор обучался в кадетской школе в Карлберге, которую окончил в 1857‐м. Летом 1861 года ему присвоили звание лейтенанта. Однако военная карьера прервалась из‐за проблем со здоровьем. Во время морского похода Виктор простудился, что осложнилось тяжелой формой ревматизма. В Экс-ле-Бене, куда он прибыл для поправки здоровья, Виктор перемещался с помощью костылей.

Дружба Марии и Виктора быстро превратилась в любовь, и в октябре Виктор увез Марию и детей в Алжир, чтобы провести там зиму. На окраине африканской столицы они сняли дом с видом на море. В январе 1862 года в письме ко Льву Мария впервые упоминает о своем друге, описывая его как молодого болезненного шведа с парализованными ногами. Их общий язык – французский. «Виктор и его слуга» – так называет она своих компаньонов по путешествию. Швед отвечает за хозяйство и преподает латынь ее десятилетнему Николаю⁸. В действительности их уже связывали отношения. Развод Мария еще не получила, и «гражданский брак» стал эвфемизмом для внебрачной связи.

После лета, проведенного порознь – Мария ездила в Россию, – они снова встретились осенью 1862-го. На вторую алжирскую зиму они сняли двухэтажный дом в деревне неподалеку от столицы. На верхнем этаже поселились Мария, Виктор и Николай (род. 1851), комнаты Варвары (род. 1850) и Елизаветы (род. 1852) располагались на первом этаже. Спустя шестьдесят пять лет Елизавета опубликует свои воспоминания о том времени. Виктор запомнился ей «очень симпатичным, мягким и болезненным». Он был образованным человеком, любил музыку и играл на фортепиано и скрипке. В Алжире была шведская диаспора, которая часто собиралась у Марии и Виктора на музыкальных вечерах. Мария, которая тоже была хорошей пианисткой, в то время увлекалась спиритизмом и Сведенборгом. К детям Виктор относился с добротой и некоторым стеснением. Больше всего он общался с Николаем, они часто отправлялись на прогулки (Виктор на костылях), где вели оживленные дискуссии. В апреле 1863 года, когда жара стала слишком сильной, они покинули Алжир и расстались в Марселе. Мария с детьми отправилась в Вену, а Виктор (по-видимому) в Швецию⁹.

Через полгода, в сентябре 1863 года, в Женеве родилась их дочь Елена. Марию охватило отчаяние. В ее глазах внебрачный ребенок был позором. Финансовое положение – необходимость содержать четверых детей – вынуждало ее делать большие долги. На помощь со стороны Виктора рассчитывать не приходилось, в последние годы она жила на средства братьев Сергея и Льва. В одном из писем она объясняет свою ситуацию Льву. Он читает письмо со слезами на глазах, но находит силы для добрых советов: 1) выйти за шведа замуж, 2) ребенка не брать себе, а отдать ему, Толстому, и 3) скрыть все от детей и от света¹⁰. Братья попытались воздействовать на Валериана, чтобы официально оформить развод. Однако Лев с этим вопросом не спешил, поскольку хотел сначала обсудить ситуацию, встретившись с сестрой. Мария, в свою очередь, засомневалась, так как вопреки всему не хотела портить репутацию бывшему супругу. Смерть Валериана в 1865‐м стала решением всех проблем, пусть и запоздалым.

Виктор аф Клеен был большой любовью Марии, но когда речь зашла об общем будущем, именно швед повел себя вероломно. Очевидно, его семья была против связи с бедной многодетной русской. В письме, отправленном брату Сергею из Вены в феврале 1864-го, Мария делится своими сомнениями в отношении Виктора: «Он меня любит искренно и сильно, но характер у него очень мягкий – и влияние на него родных большое, так что если борьба ему будет не по силам, то я пожертвую собой и, чего бы мне ни стоило, оставлю его»¹¹. Весной того же года Мария решает забыть Виктора и вернуться в Россию. Но с собой она взяла только дочерей Елизавету и Варвару. Николая отдали в интернат, а Елену удочерила швейцарская семья. Впоследствии ее определили в пансионы Вены и Лозанны, скрыв русско-шведское происхождение.

В 1865 году в Париже Виктор аф Клеен женился на Сусанне Марианн Крокфорд (1841–1923). В этом браке родились двое детей – Эрланд (род. 1866) и Флоренс (род. 1869). В Швеции Виктор вернулся на военную службу. В 1865–1874 годах он был штабс-адъютантом лейб-гвардии, где получил чин капитана. Он также занимался историческими исследованиями. Книга «Slaget vid Königgrätz d. 3 juli 1866» («Сражение при Кённиггреце 3 июля 1866», 1867) повествует о битве между Пруссией и Австрией, а «Kommunen: Insurrektionen i Paris 1871» («Коммуна: восстание в Париже 1871», 1867) – о возникновении и падении Парижской коммуны. «Kommunen» вышла посмертно. В предисловии, датированном декабрем 1875-го, брат Густав сообщает, что Виктор начал писать книгу несколькими годами ранее, но слабое здоровье и тающие физические силы заставили его прервать работу¹². Поэтому значительная часть «Kommunen» на самом деле написана братом Густавом. Виктор также готовил к изданию небольшую книгу об Алжире, однако «Algeriet, dess natur och folk» («Алжир, его природа и народ»), которая анонсировалась в 1875‐м, так никогда и не вышла¹³.

Виктор умер от сердечного приступа в мае 1875 года в Стокгольме. За два года до кончины Мария случайно встретила его в Экс-ан-Провансе, неподалеку от Марселя, где он, уже неизлечимо больной, посещал врачей-кардиологов. Виктор сказал, что много раз писал Марии, но ни одного письма она не получила. О смерти своего шведского друга и отца Елены Мария узнала из дружеского письма его жены, в котором говорилось, что Виктор никогда о ней не забывал¹⁴.

Для Марии завершение двухгодичного любовного романа обернулось мучительным переживанием. Виктор был любовью всей ее жизни. Дочь Елизавета вспоминала мрачное настроение, в котором мать пребывала в последующие годы, она была несчастной и нервной, капризной и раздражительной. Ее мучили мысли о дочери, которую она оставила из страха перед скандалом. В какой-то период Мария помышляла о самоубийстве (здесь прослеживается параллель с «Анной Карениной», написанной ее братом и вышедшей именно в эти годы). После того как в 1879 году сын Николай умер от тифа, Мария стала более религиозной, что впоследствии и подвигло ее уйти в монастырь.

В год смерти Николая его сводная шестнадцатилетняя сестра Елена приехала в Россию. Поначалу Мария сделала так, чтобы Елена думала, что ее пригласили как гувернантку. Вместо настоящего отчества Елена получила отчество от Сергея Толстого, дяди по материнской линии. Способная и обаятельная, Елена быстро освоилась в России. В браке с юристом Иваном Денисенко у нее родились двое детей – Онисим (1894–1918) и Татьяна (род. 1897). Она была очень близка с дядей Львом, помогала ему с французским и до своей смерти в 1942 году работала в музее Ясной Поляны. Татьяна, внучка Виктора аф Клеена, первый раз вышла замуж в 1918‐м за Николая Антипаса (род. 1899), а второй – в 1923 году за Евгения Николаевича Добровольского. Сведений о ее дальнейшей судьбе нет. То же касается ее сына Константина.

Тур (Тор) Ланге – 1882

Все началось с жесткого «нет». Тур Ланге, датский преподаватель в Москве с глубокими литературными интересами, попросил о встрече с Толстым и получил категорический отказ. Момент оказался неподходящим.

Забавно, что в Россию Ланге попал, можно сказать, благодаря другому Толстому. В качестве одной из мер по борьбе с радикализацией молодежи министр образования при Александре II Дмитрий Толстой в начале 1870‐х провел реформу образования. Реформа предполагала повышение роли классических языков – латыни и греческого – и превращение их в «защитную стену» против опасных мыслей и идеологий. Компетентных отечественных учителей не хватало, пришлось прибегнуть к внешней помощи. Четверо молодых датских филологов, прельстившись предложением, отправились в Россию преподавать языки и античную культуру. Одним из них и был Тур Ланге.

Тур Ланге (1851–1915) прибыл в Москву в 1875 году, чтобы поступить на должность преподавателя в так называемый Катковский лицей – учебное заведение для дворянских детей, а также в Лазаревский институт восточных языков. Это было золотое время русского реализма, и Ланге быстро погрузился в новую литературу. Помимо преподавания, он занимался собственным сочинительством и переводами – в частности, русской и украинской народной и авторской поэзии. В 1880 году он присутствовал на открытии памятника Пушкину и вблизи видел Достоевского («среднего роста, худощавый мужчина с резкими, очень неправильными чертами лица и тощей рыжеватой бородкой, которая уже начала седеть»¹⁵) и Тургенева («с грубыми конечностями и широкоплечий, высокий, красивый, уже немного согнувшийся»¹⁶).

Толстой отказался от участия в празднествах, поскольку считал подобный тип чествования писателя «неестественным», поэтому в книге Ланге «Fra Rusland: Skildringer og Stemninger» («Из России: описания и настроения», 1882) о нем упоминается лишь вскользь. Однако пройдет совсем немного времени, и Ланге окажется глубоко вовлеченным в различные толстовские проекты. Для датского перевода «Севастопольских рассказов», выполненного полковником В. Герстенбергом (1884), он написал предисловие, в котором Толстой представлен как наиболее, пожалуй, выдающийся ныне живущий русский автор, который, впрочем, к сожалению, заблудился на чужом поле¹⁷. В собственный переводной сборник «Wesnà: Skildringer og Stemninger fra den russiske Litteratur» («Весна: описания и настроения из русской литературы», 1886) Ланге включил Толстого наряду с Дмитрием Григоровичем, Николаем Успенским, Тургеневым и Достоевским. Выбор Ланге пал на рассказы «Три смерти», «Набег» и две главы из повести «Казаки».

Помимо собственно художественного текста, Ланге дает биографические сведения о писателях. Толстого как автора в «Войны и мира» и «Анны Карениной» он возносит до небес. В плане психологической глубины «Анна Каренина» ничуть не хуже романов Достоевского и при этом написана более доступно и менее изощренно: «Толстой выводит на первый план живых, обычных людей, а не исключения и отступления от нормы […]»¹⁸. Ланге также отмечает некоторое сходство «Анны Карениной» и «Кукольного дома» Ибсена; резко отрицательно относившийся к норвежскому драматургу Толстой едва ли счел бы такое сравнение лестным.

Когда впоследствии Ланге взялся за разбор трудов Толстого, написанных в восьмидесятые годы: «Соединение и перевод четырех Евангелий» (1881), «Исповедь» (1882) и «В чем моя вера?» (1883), он был весьма резок в суждениях. Речь пойдет о «религиозной мании», граничащей с безумием. К тому же авторское чувство формы и стиля настолько ослабло, что следует задуматься, не умер ли Толстой как художник. Все три упомянутых текста в России были запрещены, и их читали в рукописных копиях. «Исповедь» Ланге одолжил у чиновника цензурного отделения, однако читать ее целиком было решительно невозможно: «примитивный рационализм и дичайшие парадоксы»¹⁹. Вопросы возникали не только в связи с последними трудами Толстого, но и с ним самим. Он превратился в стеснительного чудака, которого странным образом совсем не беспокоит собственная внешность. Злые языки уверяли, что единственный шанс увидеть Толстого – заказать у него башмаки, поскольку сапожное ремесло стало его основным делом. На балу, судя по всему, у губернатора Владимира Долгорукова²⁰ Ланге увидел дочерей Толстого Татьяну и Марию, которые являли собой печальное зрелище: «две бледные, словно испуганные, прекрасные юные дочери, почти невидимые за чрезмерно большим турнюром высокой, как гвардеец, гувернантки, сопровождавшей их в свет. У них нет матери (sic!), и их отец больной или, во всяком случае, очень рассеянный»²¹.

Несмотря на то что последние труды Толстого крайне разочаровали Ланге, он очень хотел встретиться с писателем. Шанс для этого был, поскольку с 1881 года семья Толстых проводила зимы в Москве, сначала в так называемом доме Волконского в Денежном переулке, а с октября 1882‐го – в собственном доме в Долгом Хамовническом переулке. Через свою русскую жену Наталью Протопопову осенью 1883 года Ланге хлопотал о встрече с Толстым. Полученный ответ вошел в историю: «Передайте ему, что я не Сара Бернар, чтобы на меня смотреть …»²² В представлении Толстого известная французская актриса, двумя годами ранее впервые выступавшая в России, была символом поверхностных развлечений, на которые высший класс бездумно тратил деньги и время, пока народ бедствовал²³.

Это был еще не тот Толстой, который через несколько лет распахнет для посетителей двери и в Москве, и в Ясной Поляне. Он пошел навстречу жене, отдав старших детей в школу в Москве и позволив дочерям выходить в свет, но в шумной и суетливой городской среде ему было трудно работать. В 1881 году он так описывает в дневнике московскую жизнь: «Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют. Народу больше нечего делать, как, пользуясь страстями этих людей, выманивать у них назад награбленное»²⁴. Социальные беды, вскрывшиеся через год в ходе переписи населения, вызывали у него угрызения совести. Жизнь в городе представляла собой не что иное, как «жизнь в помойной вонючей яме»²⁵.