Снова, снова рощи Подмосковья!
Величавы грома перекаты.
Вспыхнувшею юностью объятый,
Встречусь ли с минувшею любовью?
Снова, снова я измаян маем,
Сердце пробивают ливня стрелы…
Мы с мечтою дождь пережидаем,
Стоя под крылом березы белой.
Ливню неуемному переча,
Костерок пылает пионерский.
Юность, юность,
Выбеги навстречу —
В прятки поиграем в перелеске.
Скачки молодецкие затеем,
Понесемся вдаль легко и споро…
Я теперь не буду ротозеем,
Я тебя не упущу так скоро!
Кажется,
Что зеленью вихрастой
Я, как почка вешняя, проклюнусь…
Здравствуй, Подмосковье!
Роща, здравствуй, —
Где-то здесь моя таится юность.
Снова крылья ласточки
Точеные
Над водой
Прозрачной Алазани
Брови мне
Напоминают черные
Над твоими
Синими глазами.
Верно, корм
Касатка ищет птенчикам.
Все снует,
Орнаменты вычерчивает.
Как твой нрав,
Ее полет изменчив.
О любви и радости
Доверчиво
Мне с утра до вечера
Щебечет.
Ласточка
Волны крылом касается.
Я же снова
Думаю ночами:
Ты для счастья
Рождена, красавица,
Но приносишь мне
Одни печали.
Трескается лед.
Зеленеет луг.
Дождь порою льет,
Дышит все вокруг.
Влагу пьют поля.
К черту белизну!
Черная земля
Слушает весну.
Жаворонков свист,
Кваканье в прудах.
Теплый воздух чист,
Жизнь кипит в кустах.
На холме поет
Звонкая зурна.
Танцевать зовет
Девушек весна.
Небосвод глубок.
Все цветет в тепле.
Целовать цветок
Хочется пчеле.
Прячется фазан
В зелени лесной.
Словно океан,
Мир широк весной.
Ах, читатель,
береги
Первую любовь!..
Мы друг другу не враги,
Чтобы портить кровь,
Чтобы дать худой совет,
Чтобы обмануть,
Чтоб толкнуть на ложный след,
На неверный путь…
Оттого я вновь и вновь
Спрашиваю вас:
Всем ли первая любовь
В жизни удалась?
Слышу я со всех сторон,
Не от одного —
То ее не любит он,
То она – его.
А бывает на кону
И побольше счет:
Любят пятеро одну,
И наоборот.
Словом,
что ни говори,
А слепой судьбе
Ни к чему поводыри.
Знаю по себе.
Так ведется испокон.
Много лет назад
Я ведь тоже был влюблен
В нашу Рабият.
Я ходил за ней,
как тень,
И всегда молчал.
Начинал я с нею день,
С нею день кончал.
В сад, бывало, забреду —
Вор, ни дать ни взять:
Мне хотя б в ее саду
Дерево обнять.
И, на крыше притаясь,
Через дымоход
Я подслушивал
не раз,
Как она поет.
На несчастие свое,
Видно за грехи,
Начал я из-за нее
Сочинять стихи.
Я с вами хочу поразмыслить немножко
О кукле – обычной румяной матрешке,
В цветистой кофтешке, в узорчатой шали…
Земля – это шар, но есть атомы в шаре.
А в атоме есть и поменьше частицы,
Но могут и эти частицы делиться…
Здесь, впрочем, пора к знатокам обратиться.
Откроешь матрешку – другая матрешка,
И носик картошкой – и кофта в горошек.
А там и поменьше – одна за другою.
Все те же – румянец и брови дугою,
Все так же их шали повязаны туго.
Матрешки живут, защищая друг друга.
И старшая младшую холит и любит.
В матрешке – матрешка.
В частице – частица.
Грядущая жизнь – в предыдущей таится.
Так было, так будет! —
Запомните, люди!
Наши дни давно минули.
А как будто бы вчера,
Коротали мы в июле
Вечера в родном ауле
С сыном старого Чора.
Мало сладкого испито,
Много всякого избыто,
Только дружбы – не избыть.
Ни за делом, ни за бытом
Мне Забита не забыть.
Рябоват, не вышел ростом,
Был он всем родней, чем брат.
Рад отдать, что ни попросим.
Долг несем – не хочет брать.
Поговорки сыпал просом:
«Сливки гостю —
Полной горстью,
Сам себе оставь обрат.
Добрым жить на свете просто,
Потому что нет добра».
Бедно жил, но, день встречая,
Не тужил наш старожил.
Будто устали не чая,
Рук, скучая, не сложил.
Обувь днем тачал сельчанам,
Ток ночами сторожил.
Мягкий днем, он поздней ночью
Был колючим, словно еж.
Всем, как будто между прочим,
Повторял одно и то ж:
– Коль мое, бери, что хочешь,
А народное – не трожь!
Помню, травы терпко пахли,
Смолкли птахи у проток.
А Забит лишь на порог,
И опять в руках папаха:
– Вечер лег,
Пора на ток.
– Ты присядь да пообедай, —
Как всегда ворчит Айшат. —
Так и в Мекку по обету
Перед смертью не спешат.
Растолкуй мне, много ль толку
До зари бродить по току,
Уходить в поля чуть свет?
В сакле хлеба только-только,
И толики лишней нет.
– Не избалованы ситным,
Нам знакома лебеда.
Пусть живем не очень сытно —
Не беда.
Зато постыдным
Хлеб наш не был никогда.
– Мне чужого и не надо.
Да с тобой не стало сладу.
Так, как ты бежишь на ток,
И на собственную свадьбу
Не спешил еще никто.
А Забит улыбку прячет.
– Дед сказал про свадьбы мне:
«Кто опаздывает – плачет,
Кто торопится – вдвойне».
Хороша зурна звучаньем,
А жена, Айшат, молчаньем.
Мгла легла,
Зовут дела.
И чем потчевать речами,
Ты бы хлеба мне дала.
– Начала я печь мичари[25],
Да, беда, недопекла.
Говорит народ обычно:
«Не прожарился испод,
В рот не взять чурек пшеничный,
Кукурузный – так сойдет».
Говорят, жене перечить —
Красным перцем черный перчить.
И Забит, не тратя слов,
Хвать сырой мичари с печки,
Со двора – и был таков.
Ночь промчалась, ночь кончалась.
Затуманилась вода.
Как сазан, в прудах качалась
Предрассветная звезда.
Тишина плыла над током.
Но, едва зашла луна,
Над потоком, как под током,
Резко вскрикнула желна.
И до срока в чаще дрока
Затрещала вдруг сорока,
Как сварливая жена.
– Неспроста не спится птице.
Знать, и мне дремать не след. —
Глядь – в кустах арба с пшеницей,
Обок – давний их сосед.
– Жаль, что поздно я на помощь… —
А ему в ответ Мужай:
– Коль соседство чтишь и помнишь,
Прочь ступай и не мешай!
Под покровом темной ночи
Кончим дело, ну а там,
Точно братья, если хочешь,
Все поделим пополам.
Говорит Забит со вздохом:
– Мне, сосед, хвала судьбе,
От чужой пшеницы плохо.
Ты ее оставь себе.
Подарил Аллах нам встречу,
Если он на небе есть.
Помнишь, ты в мечети речи
Людям вел про долг и честь?
Я до слова их запомнил.
Забывать их смысла нет.
Вижу, ты арбу заполнил,
Значит, едем в сельсовет.
Рвется только там, где тонко,
Где жена не подвила.
Ты подвел вола тихонько,
Да сорока подвела.
Как ни ловок коршун черный,
Меткой пули – не избечь.
Съел чурек недопеченный,
А тебя сумел допечь.
Мало сладкого испито,
Много всякого избыто.
Годы мчат, как реки с гор.
Только те слова Забита
Не забыты до сих пор.
Мысли в рифмы облекаю
Торопливо, на бегу.
Вечность им не предрекаю.
Пусть порой недопекаю,
Кой-кого допечь смогу.
Стучит молоточком кичи-калайчи,
Паяет, лудит, выправляет.
Но тает закат, над кустами арчи
Из тучи луна выплывает.
Взглянул на нее калайчи и грустит:
«Такая работа кумухцам[27] не льстит.
Осудят лудильщиков люди.
Как старое блюдо, совсем не блестит,
Кой-где отлетела полуда».
Как каждый, кто в лакском ауле пожил,
Кузнец, и жестянщик, и медник,
В хурджин[28] он пожитки немедля сложил,
Надел свой прожженный передник.
Ручаться – нелепо, судить не берусь,
Где был калайчи, а где не был.
Но лакцу, который забрался в арбуз[29],
Не трудно добраться до неба.
Сперва он работу прикинул на глаз:
«А, право же, выйдет на славу!»
Отчистил планету золою, как таз,
Нанес осторожно протраву.
Взял висмута в меру кичи-калайчи
И олово в горне расплавил.
Луну полудил он, как прадед учил,
И плечи устало расправил.
Достал уголек, самокрутку зажег,
Глоток из кувшинчика выпил.
«И лучше бы мог, да забыл молоток,
А то бы и кратеры выбил».
Проснулся под утро, не верю глазам:
Сверкает, качаясь на ветке,
Большая луна, будто новый казан
На кухне у нашей соседки.
Аяу[30] меня небылицам учил,
И выдумал их я немало.
Зачин сочинил про кичи-калайчи,
А сказка, увы, запоздала.
Мы парус подъемлем на звездном ветру,
И сказки ветшают, как вещи.
И только смекалка, уменье и труд
На свете останутся вечно.
Старый плуг погрузил на арбу Сабанай
Да пшеницы насыпал в мешок через край.
И в упряжке волы побрели не спеша.
– Пусть стократным вернется домой урожай!
Плуг он в поле поставил. Восходит заря.
А волы недовольны. Клянут плугаря.
Тянут в разные стороны, хмуро мыча:
– Намозолим ярмом свои шеи мы зря!
Плуг уперся. Не хочет идти он вперед:
– Дал я клятву: «Железо во мне не умрет!»
Но я в поле нежданно сломаться могу —
И железная клятва моя пропадет.
Застонала земля перед пахарем: – Ах!
Я такая зеленая – в травах, цветах.
И изрежут меня – почернею с тоски.
Помоги, помоги, всемогущий Аллах!
И зерно в борозде все вздыхало с утра:
– Ой, постелька моя и темна, и мокра! —
О проекте
О подписке