Кумуз Казияу Али
Перевод С. Сущевского

 
Не зря говорится в родной стороне:
Коль дом перестраивать нужно,
То старые гвозди и в новой стене
Сослужат хорошую службу.
 
 
Не сложно и новые гвозди забить.
Но с памятью
Будь осторожней!
Кто сможет старинные песни забыть,
Тот новых мелодий не сложит.
 
 
Ты древний напев непокорной земли
Сберег нам для сакли просторной.
Тропинка твоя, Казияу Али,
Навеки останется торной.
 
 
Ты нас, как садовник, любовно растил,
Мнил шумную славу обузой.
И сам мастерил, и с улыбкой дарил
Нам столько певучих кумузов.
 
 
Бывало, лишь дом разберут земляки,
Спешишь ты, как праведник в Мекку,
Чтоб гвозди сухие найти на колки,
Бруски постарее – на деку.
 
 
У нас говорят:
«И былинка – струна,
Коль песни душа захотела».
У нас говорят:
«Не слышна и зурна,
Коль сердце не вкладывать в дело».
 
 
По цвету вино узнает тамада.
Взяв дерево в чуткие руки,
Ты песню угадывать мог без труда
В обычной чинаровой чурке.
 
 
Ты тело платана любовно ласкал,
Искал в его кольцах детали.
Кумузы из рук ты, как птиц, выпускал,
Чтоб к людям средь скал долетали.
 
 
Пусть помнит кузнец, начиная клинок:
Однажды сверкнет он из ножен.
Кто сделал кумуз, тот надежду сберег
И радость людскую умножил.
 
 
Надолго простившись с родимым селом,
По тихим дорогам и бурным
Заветный кумуз ты возил за седлом,
Укутав, как девушку, буркой.
 
 
Казак^[8] – это сердце кумыкских степей,
И споры об этом излишни.
А ты же, всей песенной сутью своей,
Биение жаркое слышал.
 
 
Ты слышал дыхание нашей земли
И щедрую душу народа.
Ты сеял добро, Казияу Али,
Пусть нет тебя с нами,
Но годы прошли —
И щедрыми выдались
Всходы.
 

Землетрясение и собака
Перевод Г. Ладонщикова

 
В горах Дагестана,
Вблизи Ахатлы,
Где с тучами рядом
Летают орлы,
Где луг на ковер
Разноцветный
Похож,
Расположился
Временный кош.
 
 
Овцы паслись
У подножья горы,
Собака скрывалась
В тени от жары,
А возле кошары
Малышка
В коляске
Сосала пустышку…
 
 
Вдруг камни с горы,
Грохоча, полетели.
В земле появились
Провалы и щели.
Земля,
Что дремала веками,
Дрожала, тряслась
Под ногами.
 
 
Буйвол от страха
К реке прибежал,
Волк заметался,
Гриваст и поджар,
Не знал, где найдет он
Спасенье
От ужаса
Землетрясенья.
 
 
Коляска качалась
Туда и сюда.
Момент – и случится
С ребенком беда:
Рядом расщелина —
Страшно смотреть.
Коляска в расщелину
Может слететь!..
 
 
Ребенку на выручку
Мать прибежала.
Схватила коляску
И тут увидала:
Под нею
Собака лежала
И крепко коляску держала.
 

Каменная колыбель
Перевод С. Сущевского

 
Мгла окутала
Аул Кумторкала.
Заткала заря
Таркалы^[9] по низинам
И, роняя росы алые
С крыла,
Как фазан, скользнула
В заросли кизила.
 
 
Льется в рог
Горбатой улочки покой,
И долины за рекой
Поголубели.
Молодая мать
Усталою рукой
Поправляет дочь
В старинной колыбели.
 
 
Пахнет в сакле
Теплым хлебом и дымком.
За распахнутым окном —
Дыханье пахот.
Но пустует нынче
Гвоздь над очагом,
Где висит всегда
Хозяйская папаха.
 
 
Продубленный ветром бешеным
Вершин
И чабанскими кострами
Опаленный,
Перегон отар
Успешно завершив,
Он спешит домой
С кошары отдаленной.
 
 
Только дрогнул руль —
Над логом у реки,
Разгораясь,
Как под пеплом угольки,
Сквозь туман зрачки
Сверкнули на дороге.
Круторогий тур
И толстые сурки
На отроге горном
Мечутся в тревоге.
 
 
Напролом летят
Сквозь рощи секачи.
Льются полчища
Тушканчиков, как сели^[10].
С легким шелестом,
Что черные ручьи,
Змеи плавно вытекают
Из расселин.
 
 
Беззащитный царь природы,
Не взыщи!
Там, где мнимое спокойствие обрящешь,
Ящер кожею
Опасность ощутит,
Щитоморднику подскажет
Каждый хрящик.
 
 
На виду аул.
А путник как в бреду.
Непонятное вокруг него творится:
Почему-то смолкли
Птицы вдруг в саду,
Воют псы,
Как будто чувствуя беду,
В степь бредут
С тоскливым ревом буйволицы.
В дом шагнул он,
Но раздался грозный гул.
Люльку в руки —
Но земля взревела глухо.
Прочь! На улицу! —
Но вздыбился аул.
Закачался дом,
Как лодочка, —
И рухнул.
 
 
Стала склепом сакля мирная.
Конец!
Но, приняв на плечи
Каменные груды,
Обессиленный,
Израненный отец
Колыбель успел закрыть
Своею грудью.
 
 
В лапах бедствия
Хребты хребтов трещат.
Тщетно все,
Когда, фундаменты ощерив,
Гнутся скалы,
Как огромная праща,
Сакли сбрасывая
В черные ущелья.
 
 
Все надежды на спасение
Оставь!
Но под ношею
Разрушенного зданья
Он стоит,
Как арка горского моста,
Над ручьем чистейшим
Детского дыханья.
 
 
Слышит —
Плачет над развалинами мать,
Только силы не хватает
Отозваться.
Зубы сжать,
Но только ношу удержать!
Умереть и камнем стать,
Но не сдаваться.
 
 
А костяк
Под страшной тяжестью хрустит.
Дочь проснулась и заплакала.
– Родная,
Скоро утро,
И тебя должны спасти,
Спи спокойно, моя Айна,
Баю-баю!
 
 
Рассветало.
Над рекой туман белел.
Под обломками,
Под грудами щебенки
Отыскали люди утром колыбель,
В ней нашли
Спокойно спящего ребенка.
 
 
Есть могила на распутье
Двух дорог.
Колыбель над нею высек
Старый резчик.
Есть поверье: люльку древнюю сберег —
Значит, род свой
Сохранить сумел навечно.
 
 
Если только, люди,
Грянет смертный бой,
Всю любовь,
В кулак все силы соберите,
Если нужно будет,
Жертвуя собой,
Колыбель,
Чтоб род не умер,
Сберегите!
 

Улица Эффенди Капиева
Перевод В. Портнова

 
Улица короткая, как жизнь,
На подъемах спину гнет упрямо
И тяжелой лестницей бежит
Там, где нужно не в обход – а прямо.
 
 
Тыщей ног давно истерт асфальт,
Обнажив зазубренный булыжник.
Будто здесь прошла волна атак,
Смертная волна во имя жизни.
 
 
Вешним ульем детский сад гудит,
А напротив старый дом с балконом.
Здесь ты жил когда-то, Эффенди,
Дом стоит, тебя же – нету дома.
 
 
Где-то рядом жил и Аурбий —
Критик, полный рвения и чванства,
По тебе снарядом критиканства
Из недальновидной пушки бил.
 
 
В правоте не сомневался он,
Но сумело время подытожить:
Аурбий забвеньем уничтожен,
Эффенди признаньем вознесен.
 
 
Улица Капиева – как честь,
Улица Капиева – как память.
Можно мало жить – но дел не счесть,
Долго жить – но память не оставить.
 
 
Улица Капиева… Но где ж
Кустари веселые, как дети,
С неизбывною казной надежд,
С жаждой поделиться всем на свете?
 
 
Здесь царили запах чеснока
С кислотою в мастерских подвальных.
Старые подвалы на замках…
Нет лудильщиков, нет мастеров кинжальных.
 
 
Не кинжал – а время нам судья,
И не потому ль, кинжальщик старый,
Прежний промысел ты свой оставил,
И теперь – часы твоя судьба.
 
 
Часовая мастерская,
Строг
Стесанный порог твой под ногами.
Время черновых не пишет строк,
Все навечно, как резьба на камне^[11].
 
 
Время ходит в наших башмаках:
И в ботинках модных, и в чарыках,
А еще в солдатских сапогах —
И живых солдат, и тех – убитых.
 
 
Девушка идет, собой горда,
Но на полушаге замирает —
И, нагнувшись, корку поднимает,
Как птенца, что выпал из гнезда.
 
 
Удивительного в этом нет:
Повелел намус ей, а не голод.
Корка хлеба – тоже берекет,
Трижды берекет, когда ты молод.
 
 
Эффенди, ты знал получше нас:
Разными бывают берекеты —
Ты сумел сдружить зурну и саз,
И открылись людям два поэта.
 
 
Тащит камни горная река —
Так и ты трудился неустанно.
Словно поводырь, твоя рука
Привела в Россию Сулеймана^[12].
 
 
Сколько раз бывало, Эффенди,
Ночи над столом рабочим висли.
А под утро из твоей груди
Вылетали птицы слов и мыслей.
 
 
Аурбиевы кричат: скандал —
На народное купил он славу!
Да, в народе взял, ему ж отдал,
Все помножив на талант и право.
 
 
Право сметь идти на бой и смерть,
Право вопреки щедротам лживым
Так сберечь народное суметь,
Что в тебе оно навеки живо.
 
 
С чем я щедрость мудрую сравню?.. —
Словно ты наперекор недугу
Хлеб свой честный отдавал коню,
А коня потом дарил ты другу.
 
 
Ты сумел по крохам собирать.
Нынче ж есть ревнители такие —
Что бледны пред ними аурбии —
Так они умеют разбросать.
 
 
Эффенди, ты малому знал счет,
Может быть, не понятый иными —
Чтобы оказать ручью почет,
Вброд идя, закатывал штанины^[13].
 
 
Цада-юрт, Шуни и Ахсай-юрт —
Горные, низинные селенья…
Хлеб везде по-разному пекут,
Но любой – достоин уваженья.
 
 
Золотые двери мастеря,
Деревянные держал в почете^[14],
Ничего не делая зазря,
Почерк свой чеканил ты в работе.
 
 
Ты в труде обрел упругость крыл,
И орлино-зорким стало око:
Русской песне двери ты раскрыл,
Горской песне распахнул ты окна.
 
 
…Путь начав от площади вождя,
Как Сулак в горах набравши силы,
Улица, между домов гудя,
К морю верный путь себе пробила.
 
 
Безмятежна дрема древних вод,
И дорожка лунного свеченья —
Будто улицы короткой продолженье,
Тянется за самый горизонт.
 

Был ты щедр
Перевод С. Сущевского

Абуталибу Гафурову

 
Был ты щедр, как летние
                    рассветы,
Чист душой, как росные
                    цветы,
Жил и пел, как должно
                    жить поэтам,
Сторонясь тщеславной
                    суеты.
Музыкант, ремесленник
                    и пахарь,
Ты себе ни в чем не
                    изменил,
Старую овчинную
                    папаху
На каракуль все же не
                    сменил.
Трость в руках – и та
Под стать владельцу:
Узловата, согнута,
                    крепка.
Не любил изысканных
                    безделиц,
Все, что делал, делал
                    на века.
Тверд, надежен, как
                    родные скалы,
Как земля родимая,
                    простой.
Сочетал ты мудрость
                    аксакала
С детскою сердечной
                    простотой.
Твой напев правдивый —
                    как дыханье.
Те стихи, что людям
                    ты слагал,
Были крепки, как вино
                    в духане,
Сочны, словно травы
                    на лугах.
Взял размах ты
                    у весенних пахот.
Строк твоих певучая зурна
Чебрецом,
                    степной полынью пахла
И была, что рощи,
                    зелена.
Был ты чист, как
                    летние рассветы,
Ненавидел суету и ложь.
Жизнь прожил, как
                    должно жить поэтам,
На стихи свои во всем
                    похож.