– Дамы и господа! Леди и джентьмены! – громко начал он свою нагорную проповедь, перекрикивая громкий шум на галерке, – Позволю попросить всяческих извинений у вас, взрослые джентльмены и малые дети… Не желая никого обидеть, я меж тем упустил из виду большую часть слушателей. (Смех в зале. Ожидая его окончания, профессор благодушно качает своей чудовищной головой и внезапно воздымает руку кверху, будто осеняет публику благословением). Мне выпала невиданная честь воздать мистеру Уолдрону нашу общую благодарность за весьма живописную и чрезмерно занятную лекцию, которую обрушил на наши уши и глаза уважаемый лектор. Кое с какими постулатами этой лекции я не могу согласиться, о чём уже открыто заявил без излишних экивоков и отлагательств. Тем не менее, я не могу отрицать, что мистер Уолдрон довольно успешно совладал с выпавшей на его долю задачей, а именно – описать в понятной, простой и занимательной форме историю нашей планеты, точнее то, что он принимает за её историю! Величие научно-популярных лекций заключается в том, что… (профессор Челленджер улыбается плотоядной улыбкой и бросает коварный взгляд на своего оппонента) … Но, надеюсь, мистер Уолдрон не сочтёт за обиду моё частное мнение, что подобные лекции в силу предложенных обстоятельств и в большей степени из-за выбранной лектором системы изложения практически всегда грешат поверхностностью и в основном лживы с точки зрения науки. Это во многом объясняется тем, что лектору поневоле приходится приспосабливаться к интеллекту дикой, малообразованной и чаще всего чрезвычайно невежественной аудитории. (С мест раздаются иронические комментарии). Все эти лекторы, занимающиеся популяризацией науки, по своей сути – паразиты! (Жест протеста со стороны сразу вышедшего из себя Уолдрона). В целях наживы и саморекламы они спекулируют и паразитируют на работах своих более талантливых и менее успешных, часто бедных и задавленных нуждой коллег. Ничтожный успех науки, малейшее продвижение по пути знания, достигнутое в ходе многодневных опытов в лаборатории – это мельчайшие карпускулы науки, кирпичики, слагающие огромное здание науки, и они перевешивают на весах истины всю эту говорильню, изъятую из вторых рук, перевешивают всю эту сомнительную популяризацию, превращающую науку в развлечение для необразованных барчуков, развлечение на какой-то часок, не ведущее ни к какому развитию и продвижению науки. Стоит напомнить об этой в общем-то элементарной истине, но не для того, чтобы дискредитировать мистера Уолдрона, но лишь для того, чтобы прип рассмотрении заслуг соблююдались честность и баланс, и заслуги слуги не преподносились более высокими, чем заслуги истинных жрецов науки. (При этих словах мистер Уолдрон наклонился к уху председателя и что-то наговорил ему, после чего тот нахмурил брови и стал о чём-то выговаривать стоящий прямо перед ним стеклянный графин с водой). Впрочем, довольно о таких мелочах! (громкие выкрики одобрения). Надеюсь, вы позволите мне перейти к проблемам, представляющим более широкий интерес для уважаемой публики. Итак, начиная с какого пункта изложения я вынужден был поставить вопрос о компетентности лектора? А вот с какого! С вопроса об исчезновении с лица земли некоторых особых видов животной жизни. Вы видите перед собой не жалкого популяризатора, не дилетанта от науки, и моя честность и потребность следовать моральным постулатам науки толкает меня излагать только непререкаемые истины, доказанные опытом, и только поэтому они становятся фактами, которые могут быть предоставлены на суд широкой публики. Только в силу этого я вынужден настаивать на том, что мистер Уолдрон сильно ошибается, утверждая с пеной у рта, что так называемые доисторические животные все вымерли, и следовательно исчезли с лица Земли. Его логика понятна, но неверна. Он думает, что если сам не видел их, не подстрелил из охотничьего ружья и не повесил шкуру или перья на стену у себя дома, то, следовательно, их не существует. Но его доказательство ничего никому не может доказать! Можно вполне согласиться с мнением профессора Уолдрона, что эти существа являются нашими дальними предками, за исключением только одной поправки – они являются отнюдь не только нашими предками, но, как ни странно, и современниками, которых и сейчас можно наблюдать в окружающей нас природе во всём их великолепии и необычайном разнообразии, я бы ещё добавил – своеобразии, огромном, часто отвратительном, страшном и иной раз кровожадном своеобразии, прошу заметить. Вы понимаете, что такие твари не живут в вашем соседнем подъезде или даже в Кенгсингтон-Парке! Они живут совсем в других местах! И чтобы попасть туда, где вдалеке от людей и цивилизации обретаются эти твари, надо проявить только небольшую смекалку, известную долю смелости, толику желания, и недюжинную выносливость. Огромные мастодонты, дети матушки природы, господствовавшие на просторах планеты Земля во время Юрского периода миллионы лет назад, свирепые хищники, которым ничего не стоит в секунду растерзать на куски любого из присутствующих здесь силачей, да что там говорить – любых других, самых крупных млекопитающихся – так вот, эти мастодонты, существуют на Земле до сих пор! Они есть на Земле!.. (раздаются крики: «Чепуха! Требуем доказательств! Чушь! Где он это откопал? Это ещё не факт!» Вижу, что у вас просто чешутся руки схватить меня за грудки с вопросом: «А откуда это тебе известно?» Хороший вопрос! Ответ будет тоже неплох! Это известно мне по той простой причине, что я сам лично был в тех местах и знаю, где они обитают. Помимо этого я видел этих животных своими глазами! Вот откуда я это знаю! (овация в зале, оглушающий шум и выделившийся из шума вопль: «Лжец! Прохиндей!») О как? Это я лжец? (воосторженный дикий вопль: «Да! Да!») Не ослышался ли я? Это меня нарекли лжецом? Пусть тот, кто бросил мне обвинение во лжи, наберётся мужества, встанет и открыто покажет своё лицо! Я хотел бы познакомиться с этим человеком! (голос из зала: «Да вот он сам, сэр!» – и от склонённых голов студентов взмывает зверски зажищающийся от тычков студентов маленький человечишка в круглых очочках, про каких обычно говорят: «Мухи не обидит!» или «От горшка-два вершка») Скажите пожалуйста, сударь, это не вы случайно обозвали меня лжецом? («Никак нет, сэр!» – взвизгивает тот, дёргает руками, как Петрушка, цепляется за что-то, переворачивается и комично заныривает в глубину глумящегося человечества) С этим всё ясно! Но если кому-то из собравшихся здесь всё же придёт в голову засомневаться в моей искренности и честности, я охотно уделю ему своё время для собеседования после собрания! («Лжец!») Кто это сказал? (опять над студентами выбрасывают очкастого Петрушку и он взмывает высоко над рядами, хаотически размахивая над головами юных палачей руками). Я сейчас займусь вами, мерзавцы, погодите у меня! (довольный рёв толпы в ответ: «Милости просим, приятель! Вот он! Вот!». Заседание на несколько минут оказывается прерванным. Председатель покидает свой пост и начитает вращать руками, не то как ветряная мельница, не то как дирижёр погорелого театра. Профессор продолжает выкипать от ярости. Он стоит как полный сил бычок, руки в боки, выставив бородищу вперёд, побагровев от ярости и с широко раздутыми от возмущения ноздрями.) Все великие изобретатели, исследователи и новаторы были отвергнуты толпой жалких, безграмотных плебеев, плебеи всегда сомневаются в полезности новаций! Плебейское сомнение – это клеймо, впечатанное в чугунные лбы всех идиотов! Когда к ногам невоспитанных, тупорылых и продажных глупцов бросают славные знамёна великих открытий, у большинства этих уцелевал не хватает ни творческой фантазии, ни интуиции, ни природных инстинктов, чтобы осознать их величие! Но никакой вины за это первооткрыватели не несут! Ваше святое призвание – предавать и поливать грязью людей, которые, рискуя жизнью и репутацией, отправляются открывать новые горизонты мировой науки! Вы побиваете камнями пророков! Поносите и гоните святых! Травили Галилея, Дарвина, а теперь… меня! (Дикие животные вопли в зале. Звериный вой на галерке. Начавшийся и разгорающий хаос повсюду.)

То, что описано здесь, изъято в дальнейшем из моих стенографических записей, сделанных в тот день, и в очень малой степени способно описать тот вселенский хаос, который воцарился к описанному мной мгновению в аудиториуме. Всё завертелось, закрутилось, а потом и вовсе началось настоящее столпотворение, так что некоторые предусмотрительные дамы загодя стали спасаться бегством. Общий пыл обуял не только горячих студентов, но и заразил более респектабельные слои. Клянусь, на моих глазах седобородые старцы, как маленькие дети, срывались со своих мест и яростно тряся кулаками, плевались и грозились всеми мыслимыми и немыслимыми карами вконец распустившемуся профессору. У некоторых была бешеная пена на губах. Чрезвычайно многолюдное сообщество закипало, шумело и булькало, как раскалённый на плите чайник. Наконец профессор сделал несколько шагов вперёд и воздел руки к небу. В этом пузатом великане ощущалась такая властная сила и непреклонность, что самые отпетые крикуны стали потихоньку замолкать, остановленные и усмиряемые его властным жестом и жёстким взглядом. И внезапно зал стих. Теперь все готовы были бесплатно слушать даже нагорную проповедь.

– Здесь не тюрьма, а я не тюремщик, чтобы пытать вас, и держать взаперти! – начал Челленджер, – Едва ли нам стоит попусту разбазаривать своё бесценное время! Истина не перестанет быть истиной, наткнувшись на хулигантские выходки и гнусные бесчинства тупых юнцов, им не поколебать её при всём их инфернальном желании! Выходки старых седовласых идиотов, при кажущейся большей их весомости, тоже не поколеблют её! Я продолжаю утверждать, что мной произведено открытие новой вселенской науки! Вы, как я вижу, намерены оспорить это, и я всей душой сочувствую вам. (Неясные крики со всех сторон) Предлагаю провести научный эксперимент! Скажите, вы не будете против того, чтобы выдвинуть из вашей среды любое количество представителей, которым мы поручим проверить истинность сказанного мной?

Желчный старикашка с перекошенным от злобы лицом – профессор сравнительной анатомии господин Саммерли, в иссущенном теле которого словно угнездился дух средневекового богослова, иезуита и тайного любителя аутодафе, сорвался с места. Сардонически, он стал верещать о том, не является ли заявление профессора Челленджера скрытой рекламой его и без того неимоверно разрекламированной поездки в Южную Америку, в верховья реки Амазонки, о которой он так победно вот уже полтора года трубит на всех перекрёстках и пабах.

Не обращая внимания на иронический подтекст, Челленджер кивнул ему в знак согласия.

Потом Саммерли с ядовитым прищуром осведомился, и каким таким образом профессору Челленджеру удалось сделать такой потрясающее открытие на территориях, вдоль и поперёк исхоженных такими светочами и знатоками науки, как Уоллес, Бейтс, не говоря уже о куче других исследователей, чей авторитете в научной среде был непререкаем.

Челленджер не стал тянуть кота за хвост, и бурно ответил, что знание профессором Саммерли мировой географии ограничилось поверхностным знанием Темзы и её рабочих окрестностей, а об остальном мире он знать ничего не желает, в том числе об Амазонке и втекающей в неё реке Ориноко, на круг занимающей площадь не менее пятидесяти тысяч квадратных миль. Ввиду сказанного, нет ничего удивительного в том, что одному из исследователей повезло чуть больше, и на таких огромных пространствах ему удалось то, чего не удалось жалкой группке остальных.

С своей знаменитой кисло-сладкой улыбкой профессор Саммерли заявил, что ему известно много больше не только окрестностей Темзы, но и Амазонки вместе с какой-то Ориноко, и разницу между ними он, разумеется, знает очень даже хорошо, и потому как-нибудь без глупых и напыщенных советчиков сможет судить об истинности сообщений и относительно Темзы, и относительно Амазонки, и если первые легко проверить, то о вторых мы можем судить только из горячечных словесных поллюций знаменитого профессора Челленджера, и его усыпительных колыбельных сказок. И для подтверждения истинности слов Челленджера, не будет ли он любезен указать широту и долготу места, где, по его мнению, обретаются всякие доисторические монстры и семиглавые драконы.

Профессор Челленджер мгновеннол отреагировал на это замечание Саммерли, сказав в примирительном тоне, что разглашение подобных сведений обязательно будет произведено, но вы должны понимать, что есть основания пока что оставить это в тайне. Но, учитывая крайний интерес к этому вопросу, он с некоими оговорками готов их предоставить компетентной комиссии, которую изберёт сама аудитория. Не соизволит ли профессор Саммерли войти в состав такой комиссии, дабы лично удостовериться в истинности утверждений профессора Челленджера?

Профессор Саммерли. Да, я согласен! (Вал оваций и стук каблуков)

Профессор Челленджер. Что ж, в таком случае я обязуюсь предоставить все потребные сведения, достаточные для того, чтобы добраться до этого места. Но поелику профессор Саммерли возложил на себя почётную миссию экзаменатора, требующего проверки его, Челленджера, он, Челленджер, обязан потребовать проверить на вшивость самого профессора Саммерли. Вы ведь не маленькие дети и должны понимать, со сколькими трудностями и опасностями сопряжено подобное путешествие. Поэтому мистеру Саммерли потребуется молодой, крепкий, здоровый телесно и психически помощник, который будет нести вслед за ним костыли и клизму. Не найдутся ли случайно в зале такие соискатели?

Есть случаи, когда внезапный порыв в корне меняет всю жизнь человека. Мог ли я даже предположить, что закатившись по заданию редакции в подобный Бедлам, я окажусь на краю самых невероятных, самых удивительных приключений, которые когда-либо выпадали на долю смертного и едва ли могли примерещиться хоть кому-то. Но моя Глэдис! Глэдис! Не о том ли она всё время мне твердила? Она и только она благословила меня на такое героическое деяние! И я неожиданно для себя вскочил с кресла. Слова без моего ведома стали срываться с моего языка. Мистер Тарп, сидевший по соседству, дёргал меня за фалды, принуждая сесть на место и причитал:

– Ради бога Мэлоун, не горячитесь, сядьте ради бога! Вы говорите глупости! Не стройте из себя идиота при всё честной кампании!

Тут я краем глаза увидел, как в первых рядах встал высокий человек с огненно рыжей шевелюрой. Он угрюмо свербил меня сверкающими глазами, принуждая уступить, но сдаваться я не собирался.

– Господин председательствующий! Я готов ехать! – твёрдо повторил я.

– Имя! Кто вы? Скажите своё имя? – изнемогала от любопытства публика.

В зале топот сменял свист, а свист – топот.

– Моё имя Эдвард Дан Мэлоун! Я работаю репортёром в «Дейли-Газетт»! Я готов принести клятву, что будучи беспристрастным зрителем, правдиво засвидетельствую увиденное!

– А как вас зовут, сэр? – обратился председатель к моему конкуренту.

– Лорд Джон Рокстон! Я уже неоднократно бывал на Амазонке, и эти места прекрасно известны мне! Думаю, что у меня есть все основания по тому же поводу предложить свою кандидатуру уважаемому собранию!

– Лорд Джон Рокстон – всемирно известный путешественник и к тому же отменный охотник! – представил соискателя председатель, – Однако для пущей объективности наличие в экспедиции представителя свободной прессы было бы особенно желательно!

– Что ж, господа, – прогремел профессор Челленджер, – тогда есть предложение, чтобы наше высокое собрание уполномочило этих двух джентьменов составить компанию профессору Саммерли в этом путешествии, окончательной целью коего является подтверждение или разоблачение моих утверждений!

Так под неописуемые вопли зала решилась моя судьба, и я, слегка приплюснутый феерическими перспективами, открывшимися пред моим взором, влекомый людским потоком, устремился к выходу из зала. Выплеснувшись вместе с человеческим мусором на улицу, я, смутно, как будто находясь во сне, узрел мятущуюся, пьяную, ржущую орду, устремлённую вниз по улице, а в самой сердцевине её – чью-то задранную к небу руку с тяжёлым чёрным зонтом в ней. Зонт не уставал молотить по головам веселящихся студиозусов. Комедия продолжалась. Вслед за тем электрический экипаж профессора Челленджера сорвался с места, сопровождаемый громким хохотом и остротами шутников, а я побежал по Риджент-Стрит, подстёгиваемый назойливыми мыслями о моей Глэдис и о том, какая участь меня ждёт завтра.

Вдруг кто-то дёрнул меня за локоть. Я стремительно повернулся и встретился глазами с тем высоким, худощавым господином, который с таким упорством домогался права кануть в пучине трудностуй по пути на Амазонку. Властные глаза незнакомца насмешливо быравили моё лицо.

– Если не ошибаюсь, вы – мистер Мэлоун? – спросил он, – С сего момента мы ведь с вами друзья по несчастью, как я понял? Мой дом в пяти минутах отсюда, в Олбени! Вы не уделите мне полчаса времени? Мне необходимо переговорить с вами кое о чём!