В доступной, невероятно живописной форме, чему не могла помешать даже казуистическая терминология, вдохновляясь каждым произнесённым ранее словом, лектор стал набрасывать удивительную картину рождения мира, которую он обрисовывал с орлиной высоты. Оглядывая Вселенную с высоты птичьего полёта, он наконец заметил мелкий ничтожный огненный шарик Земли, затерянный где-то в мрачной Темноте Космуса. Приблизившись на безопасное расстояние, он узрел огромную массу огненного, светящегося газа, гм, начинавшую собираться в форме огромной сферы. Потом долго, с привлечением подобающих движений конечностей, он втемяшивал публике, как газ начинал охлаждаться, как он продолжил охлаждаться, пока наконец не застыл и не превратился в складки земной коры, а раскалённый пар стал водой. Лектор тщательно готовил декорации, медленно и умело подготавливая действо к главной сцене величественной драмы явления жизни, которой скоро опредстоит разыграться на бескрайних просторах Земли. Остановившись пред труднообъяснимым фактом возникновения жизни, лектор напустил тут изрядную лужу чернильного тумана, как спрут, стремящийся ускользнуть от погони и ограничил доказательства несколькими крайне туманными и расплывчатыми фразами. В общем, сказал он, первоначальные зачатки жизни почти наверняка не выдержали бы чудовищных температур, господствоваших тогда на Земле. Отсюда неизбежный и неопровержимый вывод – они появились много позже. Позже чего? Из чего они возникли? Из остывающих неорганических частиц? Не будем спорить, это очень вероятно! А может быть, их занесло сюда космическим ветром или они появились здесь вместе с упавшими на земной шар метеоритами? Наверняка, нет! Резюме, даже величайшие мыслители и пророки ни черта не могут что-либо внятное сказать по этому поводу! Увы, как бы ни пытались сотни исследователей создать органическую материю из неорганической, лабораторным путём это пока что не получается! Человеческая химия сегодня, увы, не способна перебросить мост через непреодолимую пропасть, разделяющую живую плоть от мёртвой материи! Но сама Матушка Природа, имеющая возможность миллионы лет производить разнообразнейшие эксперименты в своей величественной необозримой лаборатории, сама по себе – величайший химик, кому по силам то, что не по силам только зарождающейся науке. Что тут можно ещё сказать?

С этой мутной преамбулы профессор одним прыжком перескочил к необозримой шкале животной и растительной жизни и пританцовывая со ступеньки на ступеньку, передавил своими башмаками сначала миллиады бактерий, потом миллионы моллюсков и всяких горбатых морских коньков, промчался по гладкой чешуе рыб и иных морских тварей, прошёлся по головам первых пресмыкающихся и оставив после себя кровавое крошево, добрался наконец до бедных кенгуру, которых счёл первопредками млекопитающихся, ибо те легкомысленно производиди на свет живых детёнышей и презрели донельзя совершенную форму яйца. Потом профессор укорил интеллект аудитории, обвинив присутствующих в том, что все как один они произошли от этого несчастного кенгуру, чем вызвал живейшее сочувствие бурный смех на галёрке. Один неверующий Фома, уверенный, что вылупился из яйца, правда, не согласился с ним, выкрикнув крамольное: «Ну, положим, так! И что?» Профессор тут же живо предложил ему остаться после заседания, как очень интересному животному артефакту и научной достопримечательности, что только умножило свистки и хохот в зале. Вы представляете, вся мировая эволюция, оказывается, происходила и была направлена на то, чтобы в конце концов произвести на свет вот этого прекрасного джентльмена в красном галстуке. Но судя по его виду и состоянию зала, процесс эволюции явно ещё не завершён! Прогресс не остановился! Мы ведь не можем при всём нашем великом желании признать этого юношу и особенно его красный галстук несомненными венцами эволюции! Об этом нам ведь ещё не так давно пробили голову разные пророки, с упорством дятлов долбившие о человеке, как о венце Творения! Не должны ли мы задаться вопросом, не ошибались ли они, не замечая такое чудо, как этот юный джентльмен в красном галстусе? Нет, нет, разумеется, лектор даже в глубине своего мозга не имел и йоты намерений как-то оскорбить этого юного джентьмена в красном галстусе, отказав ему в его величайшем уме и лучших чувствах, разумеется, об этом не может быть и речи, но он должен признать, что величайшие процессы, шедшие сначала во Вселенной, а потом перекочевавшие на нашу Матушку Землю, даже учитывая несравненные душевные качества этого славного порождения Природы в красном галстусе, не могли бы оправдать своих интеллектуальных затрат и усилий, если бы на выходе в результате миллионов лет борьбы, тысяч лет проб и ошибок нам был явлен конечный результат эволюционных процессов – этот несравненный экземпляр двуногого прямоходящего примата. Непобедимые творческие силы Вселенной, эволюционный мотор Природы, заведённые Великим Взрывом, никуда не делись, они с нами, они продолжают творить и таким образом, кроме самца в красном галстусе, нам надо ожидать от них ещё много архи-неприятных и я бы сказал, фатальных, сюрпризов…

Разорвав в клочья своего оппонента, мистер Уолдрон снова провалился в непроходимые джунгли прошлого, и стал рассказывать, как сохли моря, и де, это подобно тому, как хорошая хозяйка выпаривает из сковородки воду, как обнажались скалистые берега и песчаные отмели, как на этих, частично не высохших отмелях, в лужах, продолжили жить какие-то мерзкие, ополоумевшие от горя и забот, склизские твари, не умевших сделать правильного выбора, что для них милее – вода или сомнительная суша, на которой ещё надо как-то приспособиться, и это понятно, потому что эти отвратительные существа были те ещё красотули – студенистые, вялые, полные слизи и всяких отростков, наконец они заполонили эти чёртовы лагуны и кишели там, как крупа в адском супе, наслаждаясь тёплой райской водичкой, сладкой тиной и обилием пищи на всякий вкус, такой пищи, с какой рядом нынешнее ресторанное меню – просто смехотворный артефакт! Важные, обросшие самомнением и связями, объевшиеся разными разносолами, они стали стремительно меняться, увеличиваться в размерах, толстеть, обзаводиться животами, зобами, горбами, гаремами, экипажами и счетами в банке и попутно семимильными шагами умнеть.

– Итак, леди и джентльмены, вам понятно, откуда на наши головы упал чудовищные игуанадоны, до сих пор погружающие нас во вселенский ужас, едва мы умудряемся откопать их огромные кости в зеленгофенских и вельдских сланцевых отложениях. К нашему счастью, они полностью исчезли с поверхности Земли ещё задолго до появления первых красных галстусов и даже до появления первого двуногого прямоходящего существа, в гордыне обозвавшего себя словом «студиозус».

– Враньё! Это далеко не факт! – прогудел чей-то гулкий бас с эстрады.

Все знали, что мистер Уолдрон – человек с поистине железной задницей, железной же выдержкой, и с языком, острым и ядовитым, как африканские стальные колючки. Это лишний раз ощутил на своей нежной шкуре и юный джентльмен в красном галстуке, на которого уже начал действовать смертельный и разлагающий профессорский яд, и до которого наконец стало доходить, что трогать поэтому эту ядовитую и хорошо вооружённую сколопендру крайне небезопасно. Но прозвучавшая на сцене фраза выглядела настолько дикой, настолько дурацкой, что на секунду даже он растерялся и не знал, что сказать. Примерно такой же ступор наступает у фанатичного Шекспирианца, наткнувшегося в темноте на свихнувшегося Бэконианца, или у астронома, брошенного в одну клетку с бешеным фанатиком, брызгающим слюнями и убеждённым в том, что планета Земля – плоский квадратный блин, с обратной стороны которого люди поневоле срываются в безбрежные просторы Космоса. Захлебнувшись своим ядом, мистер Уолдрон на секунду сглотнул язык, а затем, возвысив голос до акцентированного библейского вопля, повторил своё резюме:

– К нашему счастью, они исчезли с поверхности земли задолго до появления красных галстусов и даже до появления первого двуногого прямоходящего существа, которого зачем-то ещё и научили говорить всякие благо-глупости!

– Я говорю – враки! Это даже не факт!

Мистер Уолдрон испуганно оглядел ряд сидящих за столом профессорских торсов и вдруг остановил взор на Челленджере, который, закрыв глаза, как кот над сметаной, мирно улыбался и мурлыкал, откинув голову на спинку кресла.

– А, теперь всё понятно! – процедил мистер Уолдрон, пожимая плечами, – Кажется, это прочревовещал мой лучший друг, профессор Челленджер!

И под гомерический хохот зала повернулся к Челленджеру спиной, продолжая свою заковыристую, замысловатую до комизма лекцию с таким видом, как будто дальнейшие комментарии в данном контексте абсолютно излишни.

Но это был ещё далеко не финал комедии. Какие бы маршруты не избирал докладчик, плутая в дебрях добиблейской старины, все его пути и тайные тропы всё равно приводили его к необходимости упоминания разных видов давно вымерших животных, и каждый раз ответом на такое упоминание служил дикий вопль из пылающей возмущением Челленджеровской груди. Скоро весь зал уже ожидал наступление каждого нового приступа, каждой новой реплики, встречая её каждое проявление счастливым рёвом. Сотни студиозусов, сплочённые в дружных полукриминальных группах, не считали себя обязанными оставаться в долгу, и только завидя, как смоляная бородища Челленджера начинает приходить в хаотическое движение, хором, как по команде, начинали неистово скандировать: «Враки! Это даже не факт!», в то время, как из первых рядов вырывались возмущённые вопли: «Черти! Да тише вы там! Что за безобразие! Дайте же слушать, чёрт бы вас всех побрал!» Уолдрон, оставаясь очень опытным, закалённым в битвах гладиатором, тут уж окончательно струхнул и на какой-то мелочи смешался. Он помолчал, потом стал что-то проборматывать, затыкаясь на каждой фразе, потом принялся повторяться, заикаться, потом завяз в длиннейшей, как кишка динозавра, фразе, которую не осилил и не сумел удачно завершить, потому что забыл её начало, и под конец, как бешеный пёс, бросился на своего оппонента.

– Вы переходите все границы! – выплюнул он самое страшное обвинение, какое знал, и на мгновение замер, при этом бешено сверкая выпученными глазами, – Профессоре! Ах, профессоре-профессоре! Профессор Челленджер! Я категорически требую от вас заткнуть ваш бьющий куда попало фонтан и прекратить свои возмутительные инсинуации! Вы растляете молодёжь! Уводите её в мрак идеалистических потёмок!

Поневоле в зале на мгновение установилась гробовая тишина. Тайный восторг овладел студентами – на их глазах начиналась грязная, пьяная драка между богами -олимпийцами, драка без правил, моральных императивов и пощады. Челенджер стал, как краб, выкарабкиваться из пучин бездонного кресла.

– А я, вопреки вам, прошу вас, дорогой мистер Уолдрон, прекратите обманывать досточтимую публику и делать лживые утверждения, в корне противоречащие основополагающим научным фактам! – рыкнул он.

Его краткое замечание вызвало в зале настоящую бурю восторга. В диком вое и гаме можно было расслышать только отдельные громкие гневные выкрики: «Что за чушь!», «Дайте ему слово!», «Вон отсюда!», «Пшол вон из зала!», «Будьте людьми!» «Дайте ему сказать!», «Это подло!» Председатель покинул кресло, и хило махая лапками, забормотал что-то несусветное. В тумане бессознательного являлись только отдельные читаемые слова: «Профессор… Челленджер… будьте любезны… ваши доводы… потом…»

Осквернитель общественных устоев отличился и тут. Он принялся отвешивать всем театральные поклоны, потом от уха до уха растянул лицо в улыбке, ласково пригладил бородищу и снова провалился в кресло. Расстревоженный начавшейся перепалкой и объятый воинственным духом, Уолдрон попытался вернуться к теме лекции. Втыкая свои кинжальные леммы и доводы в толпу, он то и дело метал копья ядовитых взглядов в своего визави, который теперь по-видимости подрёмывал, вальяжно развалившись в кресле, и осеняя зал блаженнейшей, младенческой улыбкой.

Наконец зрители дождались финала лекции. От неё могло остаться странное впечатление, потому что конец был неожиданно скомкан, и финальная её часть уж слишком явно контрастировала с прелюдией. Грубое вторжение разрушило логику повествования и смело первоначальный ход мыслей лектора. Зрители, пришедшие в Колизей для удовлетоврения своих низменных потребностей в зрелищах и крови, тоже были не были удовлетворены. Им хотелось продолжения зрелищного и кровавого шоу, а они попали в провинциальную кулинарную школу.

Уолдрон прекратил дозволенные речи и рухнул в кресло. Председатель неуверенным голосом прочирикал весеннюю рапсодию, и профессор Челленджер ринулся к краю сцены. Я исполнял задание редакции и педантично фиксировал всё практически дословно.