II. Маренго

1

Мир, не двинувшись с места, обернулся чужим. По-другому запах, запел по-особому. Раньше он просто был. Пахнуть не смел, держал рот на замке. А теперь этот вой… Песня нового ветра, ярких звёзд свежий блеск. Может, дело лишь в Нём?

Медленным, лишённым всякого желания шагом Он покидает двор, что никак не выбросит из головы. В последнее время Он является сюда не в меру часто, вглядывается в ночные окна, толкая скрипящие качели, и сейчас уходит навсегда.

На центральных улицах особенный холод. Земля и небо сошлись в чёрном рукопожатии. Иззябший месяц прячется за небоскрёбами. Здесь правит мрак, но это уже не Его вина.

Укутавшись в плащ, Он вздрогнул инертно. Опять это, ни с чем не схожее, ощущение. Внутри Него что-то бежит неутомимым ручейком, оно мёрзнет и, моля, впивается в кожу.

Всё вокруг тусклое, мёртвое. Даже светящиеся радугой вывески ночных забегаловок бросают грустную муть на мокрый асфальт. Ветер замер возле ушей, предсмертные всхлипы спящего города с трудом пробивают щит. Город не дремлет, убеждается Он.

Грандиозное здание – шпиль тянется в космос – брезгливо глядит на малоэтажных соседей. Толпа из мужчин и подростков злобно ревёт на парадные двери.

Лица спрятаны масками и платками, грубый лозунг пронизан грустью, будто долго терпел предательство. Людей много, что-то около сотни, городу явно не до сна. Их тела и одежды болтаются в баклажанной дымке, по всей улице тащится хмурая завеса.

Человек (так теперь Он себя называет) переходит дорогу. Осторожно, не задирая взгляда из-под полей шляпы, чтобы не встретиться с прогневанным глазом.

Ему это не нужно, пусть кричат о зарплате и ценах, а Он просто гуляет. Фонари слепят белым, их мало осталось, Человеку стыдно за тёмную ночь.

Из дверного проёма лениво ползёт облако табачного дыма. «У Вильтора» – гласит вывеска и вылизывает лицо неоновой вспышкой, зелёной и розовой. «Какое знакомое место…» Внутри смешаны звуки: методично цокает кий, футбольный комментатор торопит катящийся шар.

Протестующие голоса сильнее кипят за спиной. «Верните нашу свободу! Верните нам голоса!» – повторяет толпа. «Гм, если у вас отобрали голос, отчего меня мучит ваш ор?» – думает Человек. Не понять Ему крикливой свободы, Ему хватает свободы молчания.

Вопли взбалтывают воздух, находиться здесь становится больно, Человек идёт на досадный клич – «какой красивый мог бы быть гол!». Здесь можно укрыться, заверяет улыбка бармена. Вильтор улыбается, как родному.

Молодые пижоны в дальнем углу чешут киями зелёное сукно, враждебные взгляды ненадолго задерживаются на Человеке. Столы и стулья, имеющие разное прошлое, заняты тоскливым существованием.

Пыль собралась в силуэты людей, но была б веселей, коль осталась бы пылью.

Вильтор, внешне добрый мужичок, подзывает к себе. Черты его громко спорят друг с другом: верхняя часть лица, как у познавшего жизнь профессора, нижняя же разит старым сапожником. Да и сам он похож на сапог: кожа с виду как юфть, и местами будто начищена ваксой.

Пройдя к барной стойке, Человек забирается на высокий стул, ближе к улыбке бармена.

– Как поживаешь, дружище? – басит Вильтор. – Я знал, что ты зайдёшь. Новый галстук? Не припомню у тебя такого. Тебе идёт!

Человек опускает удивлённый взгляд на алую в белый горошек бабочку. Он не расстаётся с ней лет эдак десять.

Внутрь проникает возглас толпы, его старается вытолкнуть бешеный гвалт телевизора. Вильтор ненадолго отвернулся к бутылкам, но вскоре воротился, с укором взглянув сквозь дверь.

– Эти бездельники всё не разойдутся. Орут, орут… Врубаю телик громче, а их только лучше слышно! – гневится он, взявшись за пульт. – Ни черта сегодня по «ящику». Есть футбол… Да это пляски калек, а не футбол! Но на безрыбье, как говорится…

Бармен усмехнулся, показав кривые зубы.

– Ты-то как? – интересуется он.

– Всё хорошо… – застенчиво отвечает Человек.

Он не может справиться с дискомфортом, точно голый перед зрительным залом.

– Я уже говорил, что ждал тебя? Ты не мог не зайти. Дискотек не будет до выходных, значит, заявишься сюда, – сказал я себе и угадал. Тебе ром, как обычно?

– Ром? – брови Его прыгнули к полям шляпы.

– Ну.

– Налей чаю, пожалуйста, – молвит Человек, проглотив неуверенность.

– Хм… Странный ты какой-то… – замечает Вильтор, толстые руки бармена копошатся под стойкой. – Влюбился что ли?

Он поднимает голову и противно ржёт, неприятным дыханием стреляя в лицо Человека. Звон чашки, слава Богу, затыкает его. Скрипя бранью, Вильтор собирает осколки. Крепкий напиток наливается заново. Бармен бросает внутрь жёлтый комок, чашка плывёт к рукам гостя.

– Лимон за мой счёт, – говорит Вильтор.

Вытерев стойку, он возвращается к чаёвнику.

– Какие планы? – глаза бармена наполняются голодным интересом.

– В смысле?

– Приметил кого-нибудь? Могу поделиться некоторыми сведениями.

Вильтор разворачивает собеседника и тычет толстым пальцем.

– Вон, погляди туда…

Он указывает на хрупкую блондинку, тоскующую в одиночестве. Взгляд её застрял в грязном столе, усеянном пустыми треугольными бокалами.

– Молоденькая, в твоём стиле, – шепчет Вильтор. – Милое создание, да? За сегодня она убрала в себя недельный запас мартини.

– Что случилось? – непритворно встревожился Человек.

– Всё банально: парнишка её, дурак горячённый, сбежал с другой за день до свадьбы. Смотри, как мучается бедняжка, не щадит себя. Те тупицы битый час охмуряют её талантом катать шар, но мы-то с тобой знаем, что ей нужно! – Вильтор толкает Его локтем и булькающе смеётся.

– Ага, – Человек силится улыбнуться. Тщетную попытку Он спешно запивает чаем.

– Поворачивай вправо… – приказывает бармен.

Не менее печальная картина: миловидная брюнетка жалуется на жизнь бутылке шампанского. Тушь чёрными слезами окропила щёки. Выражение лица её то вязнет в смертельном унынии, то светится кровожадной ухмылкой.

– Ванесса. У неё особая драма, – поясняет Вильтор. – Узнала, что бойфренд временами ночует в чужой кровати. Парень ещё не знает о её планах мести, но поверь – она с усердием ищет того, кто поможет ему отплатить. Его и пальцем трогать не придётся, а вот она не против всей пятерни! – И вновь тот хлюпающий смех.

Человек же продолжает мотать головой, Он не смеет отвести глаз от изящной женщины с пепельным цветом волос и выцветшим румянцем. Замершая в смущённой позе, она напоминает кошку в ожидании голодной смерти.

– А эта кто? – спрашивает Он, вызвав радость у бармена.

– Ха, глазки-то загорелись! Вот теперь я тебя узнаю!

Вильтор видит то, что хочет видеть, и Человек не хочет портить ему настроение.

– Эта дамочка пропадает здесь не один месяц. Странно, что ты видишь её впервые, – продолжает бармен. – Зовут её Эдёль. Прекрасное имя, не правда ли? Дама хладнокровная, редко к себе подпускает. А если подпустила, не удивляйся внезапному коготку. Я многое о ней слыхивал, но правда в том, что дружок её вернулся из «горячей точки» с ядром между ног.

– Он умер?

– Да если бы! Прикован к больничной койке. Бросить его она не может, тем мучительней мысль о бесплотной любви до конца дней. Приглядись, какая кошечка. Так и ждёт того, кто утешит. Я скоро закрываюсь… Учти, пропустишь мимо глаз – ею займусь я. Она давно на меня поглядывает.

Человек едва не вскрикивает, представив, как это волосатое и, вероятно, грязное тело уводит несчастную женщину в прогнивший клоповник.

– Ты прав, такую нельзя упустить, – молвит Он и сбегает со стула.

Оставив деньги за чай, Человек спешит занять безрадостный столик.

Он заметил огорчение Вильтора: бармен посмотрел на Эдель как в последний раз.

Комментатор желает зрителям спокойной ночи, а к тому моменту, когда Человек приземлит чашку рядом с бокалом Эдель, тучный мавр расчехлит контрабас. Грубая, блаженная мелодия вытекает из шипящего динамика, к рандеву подключается мечтатель-клавитттник.

Похоже, ещё недавно лицо Эдель выглядело свежим и молодым, сейчас оно покрыто бледной корочкой, а взгляд, как испуганная мышь, бегает под столом. Дама не обращает внимания на подсевшего, Человек же не может налюбоваться ею. При всём восхищении Он вряд ли окрестит её идеалом: нос с небольшой горбинкой, тонкая линия губ, под платьем виднеется слегка вздутое тело. Да, но все недостатки отметают глаза – бездонные овраги, залитые чистейшей родниковой водой; и эти чудеса света вынуждены томиться в страшной тоске… Но больше всего Человека завораживает её искренняя грусть, которую Он, кажется, способен усыпить. Вильтор больше не глазеет в эту сторону – маленькая победа.

Нужно что-то сказать, но сказать нечего. Человек решает отдалить эту проблему, отпив чая, рука Его дрожит, отправляясь к губам. Этот жест что-то пробудил в девушке, Эдель впервые шелохнулась, протянув длинные пальчики к хайболлу, в котором плещется прозрачная жидкость блёклого зелёного цвета. Она делает скромный глоток, Человек всё ждёт её взгляда…

Он бесконечно щипает себя за палец и нервно жуёт губу, нога неприлично дёргается, а сердце бьётся в чужом ритме. Такое чувство, что контрабас из телевизора влез в его тело и управляет им на радость себе.

Подкравшийся барабанщик подражает тику часов. Время бежит, растёт давление. Человек, кажется, нащупывает нужное слово, оно взбирается по скользкому горлу, вот уже скатывается по языку… и разбивается о дрожащие зубы. Человек вновь обращается к чаю. Поднесся сосуд к лицу, Он замечает, что чая в нём не осталось. Он втягивает воздух с нарочитым причмокиванием, с каким смаковал бы напиток, и возвращает чашку на место, случайно задев стакан Эдель. Звонкий поцелуй заглушает хлопнувшая дверь. Человек окидывает взглядом зал – блондинка исчезла, как и один из бильярдистов, а заплаканная Ванесса ныне жалуется Вильтору, встав у барной стойки. Лицо Бармена скрыто затылком дамочки, но оно, наверняка, изображает склизкое радушие девичьему горю. Человек, наполненный лишними мыслями, возвращается к Эдель, его поджидает невиданный взор. Холодный, немой, но задающий тысячу вопросов. Человек под прицелом двуствольного ружья. Станцевав на стуле, Он принялся искать помощи: у тучного мавра, у вентилятора, шумящего над головой, у охотника, упакованного в багет, их равнодушие возвращает Его к стальной даме. Теперь она приклеилась намертво, словно ждёт, когда Человек сдастся или решится подойти на шаг. Борясь с ознобом, Он отвечает ей молящим о пощаде взглядом. Тогда она произносит, прохладно и тихо:

– Пошли.

…И, отобрав пальто у спинки стула, резким шагом направляется к выходу. Человек, оклемавшись, бросается следом.

Холодная ночь разбросала капканы. Как ни пытается тонкий фонарный столб напрячь голову, сумрак оказывается хитрее. Выйдя на улицу, Человек встречает лицом смолистый комок пыли. Он завис на месте, всё ещё переваривающий в голове фразу Эдель. Её «пошли» явилось хлёстким ножевым ударом, направленным в лицо, но ударившим в спину. Помотав головой, Он замечает Эдель, шагающую так быстро, будто она мечтает сбежать куда подальше от этого места, города и планеты. «Скорее всего, так и есть», – думает Человек. На ходу девушка укутывается в чёрное меховое пальто, при желании она бы полностью спряталась в норковую шкуру. Не без труда Он настигает её, но каблуки, жёстко бьющие по асфальту, не стремятся снизить темп, и Человеку остаётся плестись позади и наблюдать за подпрыгивающей копной пепельных волос.

Они прошли чуть больше десяти метров, когда за спиной послышался шум. Эдель не проявила интереса, Человека же охватило волнение. Обернувшись, он становится свидетелем страшной картины: озверевшая толпа врывается в заведение Вильтора. Руки обжигают горящие бутылки, в коже оставляют занозы дубины, тела толкает в бой чёрно-синее облако дыма. Через мгновение стулья кафе меняют тёплые половицы на сырой асфальт, в разбитые окна выглядывают огненные макушки.

Отчего-то волнуясь за Вильтора, Человек не спешит уходить. Пока не замечает, что участок дороги между Ним и баром стремительно проглатывает злобная дымка. В спешке догнав Эдель, Человек обнимает её за талию и уводит к дороге.

– Холодно сегодня, давайте возьмём такси.

Он открывает дверь первой коптящей колымаги и, дождавшись, когда Эдель устроится на диване, садится рядом. Заскучавший водитель так обрадовался компании, что, не церемонясь, вдавил педаль газа, а Человеку всё не видать покоя. Сквозь грязное облако Он вглядывается в место свары, наивно ждёт, когда улыбающийся Вильтор помашет ручкой. Человек отрывается от окна, когда таксист сворачивает с улицы.

Чёрно-синему облаку не пополнить рацион новым блюдом, туча выхлопных газов наполняет прозрачный желудок. Глядя вслед сбегающей троице, оно презренно сжимает грязный кулак.

2

Во тьме раздаётся «щёлк», и сквозь пыльный абажур убегает мутный жёлтый свет, демонстрируя тесную прихожую. Видавший лучшие времена трельяж умещает телефон, кипу журналов и открыток. Стоячее зеркало почти дотягивается до потолка, со стен поглядывают глиняные маски. Прямо по курсу – пара дверей.

– Раздевайся и проходи, – молвит Эдель, снимая пальто.

Человек вручает плащ вешалке, кладёт шляпу на трельяж и исчезает в ближайшей комнате.

Здешний интерьер напоминает личный кабинет увлечённого человека. Стол закидан книгами и бумагами, над ними понурились настольные лампы-близнецы. Стен не видать из-за обилия книжных полок, а если имеется пустой участок, то он обязательно занят снимком в рамочке. В основном, на них изображён крепкий брюнет, застывший в счастливой улыбке.

Человек проходит к кушетке, пересчитывая зубы хозяина квартиры, и усаживается на самый краешек. В комнате витает скверное настроение. То не смрад застоя, как сперва подумал Человек, или что-то в этом роде. Возникает ощущение, что квартира Эдель обнюхивает гостя и с минуты на минуту облает его, а, может, и вовсе схватит за ногу.

Сердце бьётся тревожней, рукам не найти места. Стараясь избегать фотоснимки, Человек семенит взглядом: тоскливая лампа – книжная полка – «Волшебная гора» Манна – пластинка «Времена года», Чайковский – неописуемая радость мужчины в военной форме, обнявшего счастливую белокурую девушку…

– Что-нибудь будешь?

Хриплый голос хозяйки ворвался в комнату, испугав гостя. Трудно поверить, что девушка с фотографии превратилась в столь бледное, безрадостное существо.

– Джин, виски, коньяк? – продолжает она.

Эдель явно не желает переступать порог комнаты. Голова её лишь слегка просунулась внутрь.

– Можно мне чаю? – робко спрашивает Человек, оценивая сухость в горле.

– Чая нет. Но есть кофе.

– Будьте добры… И побольше сахара.

«Странный ты какой-то…» – прокатилось по её лицу. Человек прочитал это голосом Вильтора.

Эдель оставляет гостя наедине с портретами. Почти сразу же Ему становится жутко. По телу проносятся нещадные амперы, Человек чувствует, как тончают кожа и кости. Ещё немного, и совсем испарится. Сдавшись, Он убегает по горячему следу хозяйки.

Кухня выглядит куда добродушней, пусть в окно стучится гневная морось. Человек устраивается за столом, Эдель колдует над посудой, заслоняя обряд спиной. В чашке плавает растворимый кофе, в длинный стакан отправляется джин.

– Как тебя зовут? – спрашивает Эдель, видимо, устав от тишины.

Вопрос вынуждает гостя скукожиться.

– Я-Человек…

– Гм, в этом мы схожи.

– Возможно… – грустно добавляет Он.

Эдель незаметно, как казалось ей, подлила в кофе коньяк. Человек не успел остановить её и решил промолчать.

Она садится напротив, гнетущую тишину Человек забивает стуком ложки по стеклу. Эдель быстро надоедает пейзаж в чёрном окне.

– Милый галстук, – молвит она, отпив.

Человек не смог сдержать улыбку.

– Спасибо…

Он дёрнулся на стуле, нервной рукой потрепав бабочку. Радость сошла с лица, когда Он понял, чья ныне очередь говорить.

– Чем вы занимаетесь?

Человеку становится гадко, глаза Эдель вмиг наливаются грустью. Девушка сиюминутно поникает, и вновь царит молчание. Человек осмеливается на новую попытку, но сперва бороздит взглядом потолок.

Как же сухо во рту! С каким бы удовольствием Он влил в себя сладкое кофе, но та чужеродная масса, что растворилась в нём, может вскружить голову. Этого только не хватало…

– Мне нравится ваша квартира. Здесь… уютно! – он непроизвольно хихикнул и понял, что несёт чушь. Но останавливаться нельзя. – Сколько комнат?

– Две, – отвечает девушка, глядя поверх стакана.

– О, я ещё не всё видел. Разрешите посмотреть?

Он улыбается так, будто в самом деле этого хочет. В действительности Он мечтает сбежать… От ядовитого кофе, от отчаянных глаз, от мглы за окном. Но нельзя просто так хлопнуть дверью. Только если заранее перепрятать ножи да вилки, на всякий случай, но Он здесь точно не для того, чтобы рыться в комоде.

Узкий коридор соединяет кухню и комнату. Эдель провожает гостя и скрывается в ванной, откуда вскоре доносится шум воды. Человек, поверив в свой лживый интерес, осматривает гостиную. Глазу есть, за что зацепиться: причудливый декор, картины малоизвестных авторов, на полу улёгся лист ватмана с незаконченным пазлом, сплотившим небо и тропическую гавань, но Человека загадочно влечёт нечто громоздкое, что прячется под чёрной материей. Он не может унять любопытство с той секунды, как свет торшера пал на траурную ткань.

Эдель грызут размышления. «Он не так плох, – думает она, – по крайней мере, не похож на тех бородатых свиней, что обивают пороги кабаков в поисках любви на ночь. Мне ещё повезло».

Мне повезло…