Как ребрышки

 
Как ребрышки танцующей собачки
Породы такс – сочетанно-легки,
Нежнейшим дефиле балетной пачки
На шампурах томятся шашлыки!
И солон жар. Облизывая губы,
Грузин, абхаз? – раз в раз —
Гаргантюа,
Сдирая абрикосовые шубы,
Гоняет поваров, па-де-труа.
Киндзмараули – вкус с царапкой глины.
А хочешь, этикетку поменяй:
(Кивок невозмутимейшей горбины) —
И пред тобой Радеда иль… Токай!..
Три пары босоножек – к полотенцу,
Гранатом обгорелая спина.
Стихи и море – грохотом по сердцу.
И где-то далеко еще война.
Отвесный свет
Скользит наждачной дертью
По синьке гор; заката ждет старик…
И ветер пахнет порохом и смертью,
И бабочек относит на ледник.
 

Сонет, сочиненный за карточным столиком

 
Как шулер, смерть откроет два туза —
И рухнет мир, в осколках нас рассея.
Вот отчего у загнанного зверя
Легка душа, легки, пусты глаза.
 
 
Но жизнь идет.
Цинготная лоза
Обнажена.
Октябрь. Закат – алея…
Мы пьем вино, в конец игры не веря.
И стоит свеч их пьяная слеза.
 
 
Еще мы здесь, на золотом крыльце.
И весело проклятье родовое.
Еще нам не видать на жеребце
Драконьих крыл – и зло почти святое,
И так печальна флейта во дворце.
 
 
Но где был дом, там поле золотое…
 

На синергетику

 
Все страхи смертного ума,
Как это ни парадоксально,
В подкрыльях звезд,
Во тьме сусальной
Всеутверждающего сна…
Но пьем мы жизнь —
И пьем до дна!
Познал закон Вселенной Веллер,
Но от щедрот ее отмерил,
Увы, – Господь – чуток дерьма,
Немного страсти…
Самомненья
Удел, а прочим нищету;
Тем – диалектику сомненья,
Тем – нудной истины тщету,
Что всем нам смерть
В объятья ляжет…
И потому бессмертны мы,
Смиряя тело плотской жаждой —
И синергетикой – умы!
 

В целые недели

 
В целые недели
На исходе сил
В реки, что мелели,
Ливень лил и лил.
Лилий колыбели
(В них текла вода…)
Гибельно белели
С кипени пруда, —
Призрачней и падче
В гномонах секир, —
Сумрачный, но зрячий
Глаз наставя в мир.
А с небесной кручи
Под навес из грез
Приходил дремучий,
Мхом поросший пес.
Лапы клал на пламень
И смотрел на свет, —
Как заблудший Ангел —
В мандалы Всевед.
И скользили зубья
В паводках огней,
И слетали струпья
На циновки дней…
 

Даная

 
Перебивая запах яда
Предвосхищением глотка,
Как калька: чашка с шоколадом
На свет прозрачна и – легка, —
А в ней —
Криолло… Форастеро…
(Олмеков царственный секрет)
– И Три-ни-та-рио мис-те-ро
Сплели изысканный букет.
 
 
У продавщицы на прилавке
Лежат конфетные щипцы,
И, бабки-липки на булавке:
Стекают лавой леденцы,
А рама, стегнутая ветром,
Грозит разнесть прилавок в хлам —
И занавеска как конфета
Прилипла к сладостным рукам,
И эта девушка – (с которой
Мы четверть часа переждем) —
С конфетной сладостью
И шторой,
 
 
Под золотым ее дождем, —
Как я грущу, что нет Хайяма!..
На эти ситцы… сипотцы…
А небо рвется синью шрама,
И сыплет капли-дохлецы, —
И, занавески сотрясая,
Окно заглатывает высь —
 
 
Какая хрупкая Даная,
Какая прожитая жизнь…
 

И я пишу тебе это

 
У одиночества тусклы окна, стеклянны двери.
Мертвые бабочки по углам, цветы несвежи —
В Доме напротив Луны живут лишь Веры.
Надежда порой заходит. —
Но чаще реже.
Ночь в терракоте оранжево-красной лампы
(Лавы, когда-то бывшей Драконьей кровью)
Жжет лунный гелий… (сбиваясь огнями рампы,
Коты и звезды лезут на крышу —
Заняться любовью. . . . . . . . . . . )
И я пишу тебе это, vale et amo.
 

Янтарь

 
…Пора гасить фонарь…
 

М. Цветаева

 
Я думаю, что стало с янтарем.
Могильный червь как лакомство какое
Его изгрыз?
Старуха ль под тряпьем
Почуяла дыханье золотое —
И, нехотя, тайком перекрестясь, —
Позарилась, взяла его – у мертвой?
Так Время,
В спицах вечности вертясь,
Становится для нас смолой, растертой
В кругах
Твоих таинственных дерев,
В огнях
Твоих погасших побережий…
 
 
Янтарь, янтарь…
На шейках королев
Ты стал петлей, затянутой и нежной.
 
 
Исчиркана чернилами в букварь,
С колючей детской кляксою и датой,
Жизнь кончена, пора гасить фонарь…
 
 
Здесь только смерть, —
Последний соглядатай.
 

Осень

 
О двойственность имен,
О время – и скольженье
Сплошного лета лет —
В какие рубежи…
Ледеющий прибой замрет в одно движенье,
И ракушка в песок затертая лежит…
Мой камень – хризопраз,
Мне имя – безымянность!
Безмолвие огня, беззначие воды.
В без-образность стиха – шлестящая багряность,
Туманность белых крыл
Под сумерек бинты.
Где летняя жара, где мед сосновых стружек?
И я смотрю, в ладо… шшш!.. дыханье притая,
Как золото дрожит на шкурице лягушек
(Ткачами паутин – сплетенность бытия…),
Как радуга, раздав спеленутые стразы,
Доигрывает жест, улыбку… Цокочи,
Мушиная семья…
Шурк – ящерка вылазит —
И выглазит тепла последние лучи…
Над белькой хризантем метнется страшный идол —
Мохнато-рыжий шмель, сдувая свечки ос…
 
 
Настанность красоты (ей имя хризолида…),
Тяжелый ток светил и раковин – на плес.
 

Сумерки года

 
Сумерки года. Туман на косе.
Время – задумчивый инок.
Боже ж ты Боже, топить в бирюзе
Хворост полночных снежинок!..
С этой безмолвной звездой на весу
Неба волшебная рама…
В белом лесу, в одиноком скиту,
И – ни дороги, ни храма…
 

Когда о любви будет все уже сказано
Елизавета Полеес. Беларусь, г. Минск

Об авторе:

Автор сборников поэзии «Я земная и грешная», «Быль», «Не приучай меня к себе», «Свет несказанный», многих коллективных сборников, детских книжек.

Публиковалась в журналах «Наш современник», «День и ночь» (Россия), «Неман», «Немига литературная», «Белая Вежа», «Полымя» (Беларусь), в антологии «Современная русская поэзия в Беларуси», в поэтических альманахах.

Поэт, переводчик, филолог. Член Союза писателей Беларуси, член Союза писателей Союзного государства.

© Полеес Елизавета, 2016

«Я родилась не завтра, не вчера…»

 
Я родилась не завтра, не вчера —
Я сто веков скитаюсь по Вселенной.
Я родилась, когда пришла пора,
Из шороха, из шепота, из тлена.
 
 
Я родилась из шелеста ветров,
Из красок сна, из звездной тайны мира.
Когда по жилам заструилась кровь —
Очнулась Муза, задрожала лира.
 
 
И робкого молчания печать
Слетела прочь с уже уснувшей песни.
Я родилась мелодией звучать.
И с песней жить.
И в ней опять воскреснуть.
 

«Читали женщины стихи…»

 
Читали женщины стихи.
А может, судьбы?
Как на ладони – жизнь, грехи:
Судите, люди!
 
 
На выдохе, как легкий пар,
Слетали строчки —
Не вдохновенье, а угар
Бессонных ночек.
 
 
В них билась истина Творца
В момент творенья.
Сжигали женщины сердца
В стихотвореньях.
 
 
Слезами плакала заря
О чем-то дальнем…
Читали женщины не зря
Исповедально.
 
 
Господь, расплаты за грехи
От них не требуй.
Читали женщины стихи.
Но пело небо.
 

«Без музыки? Боюсь, что не смогу…»

 
Без музыки? Боюсь, что не смогу.
Без музыки? Как будто дни без солнца.
Без музыки? Я у нее в долгу,
она во мне – до нежности, до донца.
 
 
Без музыки – как мир уныл и сер!
Без музыки – ни воздуха, ни света.
Без музыки – как обнаженный нерв,
как голый нерв – чем буду я согрета?..
 
 
Я выйду ночью августа под дождь,
под звездный дождь из пламени и пыли.
В ладонь звезду, как будто медный грош
поймав, прижму – со всей последней силой.
 
 
И в сердце мне сквозь запертую дверь
она вольет —
еще не слишком поздно
дышать огнем небесных тайных сфер —
и дальний свет, и музыку, и воздух…
 

«Снова вызрела звезд семья…»

 
Снова вызрела звезд семья.
Только двое нас: ночь и я.
Только двое нас на земле:
Ночь в сиянии, я – во мгле.
 
 
Только двое нас в этот час —
Опрокинулся звездный вальс.
В кружевной накидке сквозной —
Ночь со звездами заодно.
 
 
Только двое нас: ночь и я
Перед пропастью бытия.
Только двое нас, кроме звезд,
Кроме нежности тихих слез.
 

Скажи мне еще раз…

 
Скажи мне еще раз:
«До завтра. До встречи. Пока».
Не надо менять ничего
ни в душе, ни в природе.
Пусть так же лениво
по небу плывут облака,
Кроя силуэты
согласно причудливой моде…
 
 
Скажи мне еще раз —
и больше не будет потерь,
И снова растают
тяжелые вечные льдины,
И я приоткрою
уже заржавевшую дверь,
И ветошью белою
с сердца смахну паутину,
 
 
И, сдавшись на милость
не раз обманувшей судьбы,
Я снова подслушаю
полночи тайные звуки…
На этой войне,
слава Богу, никто не убит,
А только обманут
предчувствием легкой разлуки…
 

«Когда о любви будет все уже сказано…»

 
Когда о любви будет все уже сказано,
Жар сердца погаснет, надежда умолкнет,
Я буду ничем никому не обязана:
Ни близкому другу, ни серому волку,
 
 
Ни звездам, что с нами смеялись и плакали,
Ни в рамке портрету на белой стене,
Ни раннего дождика капельке лаковой,
Ни миру, который забыл обо мне.
 
 
Я выпорхну в поле, чтоб петь и бродяжничать —
И ветер весенний расчешет мне волосы.
И стану я горсточкой пуха лебяжьего,
И стану мелодии трепетным голосом.
 

«Нет, мы не повинны, конечно, с тобою…»

 
Нет, мы не повинны, конечно, с тобою:
Так звезды сложились и солнце с луною,
Так встали планеты в шеренгу беспечно.
А мы – не планеты, а мы – человечки.
 
 
И там, среди звезд, на места наши – вето.
Мы бродим в потемках по белому свету,
По разным углам – мы уже не знакомы,
И ветер гуляет в заброшенном доме.
 

«Не изумруды, лалы и сапфиры…»

 
Не изумруды, лалы и сапфиры —
К твоим ногам бросаю струны лиры.
Пускай дрожат, изодранные в клочья,
Тебя воруя для бессонной ночки.
 
 
Пускай звенят до самого рассвета,
Сметая и границы, и запреты.
Пусть до утра рыдают, не смолкая,
И свет, и боль до плоти обнажая.
 
 
Взойдет заря, окрасив веки синью,
И лира-плач навек тебя покинет.
Но ты поймешь, до двери провожая:
И свет горит, и боль еще живая.