Аньку в последнее время несёт в какие-то эзотерические дали. Магия, толкование снов, нумерология, астрология. В мае она покрасила свои рыжеватые волосы в иссиня-чёрный цвет. Перекрашиваться обратно её мать, кстати, не заставила, да и в школе прокатило. Я не то чтобы в восторге от эзотерики, но завидую Аниной свободе выбора. Чтобы я перекрасила волосы? Я бы и хотела, но на фортепианный концерт не придёшь с локонами розового цвета. А Анина мама, художник-мультипликатор, говорит, что эксперименты в четырнадцать лет – это норма. (Эту фразу она произносит не первый год, и возраст постоянно меняется, но смысл всё тот же). Сейчас у Аньки период магических практик, она колдует. Ну как колдует. Общается со Вселенной странными способами.

– А твои где?

– Уехали на какой-то кинематографический фестиваль. Или семинар. Кажется, в Тульскую область. Или нет, в Тверскую.

– Как можно не знать, где твои родители?

У них вот так. Мама позвонит ей, только чтобы сообщить, что они едут назад.

Аня наставила на меня палец:

– Любовный запрос подготовила?

Сегодня у нас с Аней День Любви. Он у всех, вообще-то. В этот день можно радикально поменять ситуацию в личной жизни. Ну, Аня так сказала. Две какие-то планеты вступают в союз, который бывает раз в десятилетие и который благоприятен для завязывания личных отношений. Можно притянуть любовь, добиться внимания того, кто тебя интересует, надо только совершить правильные ритуалы. – Да какой у меня может быть запрос, Ань, мне и спрашивать не про кого. Расстраиваться только. – Это потому, что ты слишком возвышенная. Не видишь со своего табурета, что на земле происходит. Тебя нужно заземлять. Ведь кругом возможности для любви.

– Ага, прям кругом.

– Ты любви вообще хочешь? Чувства испытать? Или тебя только учёба интересует?

Я почти обиделась.

– Само собой. Кто же не хочет-то. Просто кандидатов нет.

– Ну, может, стоит посмотреть на знакомых персонажей под другим углом? Вдруг кто-то из наших за лето изменился? Придёт первого сентября такой… возмужавший мачо, ты и ахнешь.

– Я уже тут ахнула. Смотри. – Я показала ей видео с нашими одноклассниками. Она посмеялась. Потом вздохнула:

– Мда, эти точно до первого сентября в принцев не превратятся. Ладно, Вселенная большая, смотрим дальше. Колычев?

– Он до сих пор в «сифу» играет.

– Шатц?

– Бе.

– Яснин? Ты же вроде говорила, что у него нос красивый.

– Но что он с ним делает, когда у него нет платка! Ань, да ты сама всех наших знаешь.

Мы помолчали. Приятели-одноклассники в качестве объекта воздыхания ну никак не годятся. Особенно в последнее время. «Я с нашими мальчиками чувствую себя старой, – говорит Анька, – такое ощущение, что мы с тобой растём, а они со времён детсада не сильно и изменились. Застряли на стадии плевания жёваной бумагой из трубочки».

Аня у пацанов и за принцессу, которой они хотят понравиться, и за боевую подружку, и за воспитателя. Наверное, это и есть то, что называется харизма. – Но один-то кандидат у тебя по-любому есть… – осторожно сказала Аня.

– Даже не начинай. Это пройденный этап.

Молчание.

– В музыкалке никого на примете? Может, там кто-то нравится?

– Ань, ты издеваешься? Ты же была на моём концерте. Обоих претендентов видела.

– Ну мало ли. Может, у тебя планка упала.

– Но не так же!

Я поплелась за Аней в её комнату. Тут тоже пахло дымом.

– Ладно, со списком знакомых облом. Но ничего страшного, – успокоила она. – Мы сами привлечём в нашу жизнь то, что нам нужно. Для этого и делают запрос во Вселенную.

– Проветрить можно?

– Чуть позже. Дым – это часть ритуала.

– Ладно. Что нужно делать? Типа попросить: хочу большой и чистой любви?

– Не просто попросить, а написать. Слова на бумаге имеют больше силы, чем произнесённые вслух.

– А что писать?

– Чего хочешь. Точнее, кого. Опиши человека, которого желаешь встретить. И попроси, чтобы Вселенная тебе его послала.

– И он прям нарисуется?

– Если так относиться, то нет. Но вообще-то искренние запросы имеют свойство сбываться. Так что настраивайся и пиши. Прям вот всё. Как он должен выглядеть. Какие у него ценности, приоритеты. Характер какой, мягкий или решительный? Все это подробно записывай. Прочувствовать всё надо. Представь себе образ этого человека.

Потом письмо нужно положить в шкатулку, желательно старинную.

– У меня старых нет.

– В любую тогда.

Я подумала, ладно, не так уж это и безумно.

– Давай бумагу!

– Только пиши как можно конкретнее. Чем чётче ты сформулируешь свой идеал, там больше шансов его повстречать.

– Так, а как мне обращаться-то? И к кому? Дорогая Вселенная?

– Да. Дорогая Вселенная, я, Лена-такая-то, прошу тебя, чтобы ты послала мне…

– Любовь?

– Нет. Конкретнее. «Любовь» – это как угодно можно расценить.

Я села за стол и вывела на листе «Дорогая Вселенная!..»

Дальше как-то застопорилось. Стыдливость перед бумагой я давно уже научилась преодолевать, но вот требования к возможному избраннику… В голове вроде как есть некая установка: «Любовь – это, конечно, хорошо; да я вовсе не против влюбиться; тем более что мне уже почти пятнадцать, а мне даже никто не нравится» – а не пишется. В голове крутились только сцены из романтических фильмов.

Я постаралась заглянуть внутрь себя. Чтобы «с похожими интересами» – этого, конечно, не надо, тут я обойдусь. В четыре руки тренькать Огинского – это не про любовь. Не так я её себе вижу. «Добрый» – это да. Это обязательно. «Умный». Я написала ещё: «Чтобы меня понимал». А что значит, чтобы понимал? Ну, это про уважение, наверное. На бумаге вырисовывался совершенно абстрактный какой-то тип вроде херувима: никто его не видел, но все в курсе, что он очень хороший и положительный. Чтобы придать ему каких-то земных черт, я написала: «Симпатичный». Потом, подумав, добавила: «Темноволосый». Вот, значит, не так уж всё и абстрактно. Мне действительно нравятся мальчики с тёмными волосами.

Я то и дело оборачивалась на Аньку и расстраивалась, видя, как бодро она строчит на своем листе. Сразу видно, человек знает, чего хочет.

– Ань, ты про что пишешь?

– Про то, что хочу что-то поменять в жизни. Надоели одни и те же лица кругом.

– Как это можно поменять?

– Ты про своё там пиши, да? Не отвлекайся.

Ну как вообще такое можно сформулировать? Любовь, она ведь ничем не измеряется. Придёт, и ты сам поймёшь, что это она. В книгах и фильмах, по крайней мере, это так.

Я сдалась. Свернула многократно листочек, на котором было лишь жалкое: «Добрый-умный-понимает-тёмненький», сунула в карман джинсовки.

– Пошли, может, погуляем? Сижу по четыре часа в день на стуле. Мне ходить хочется.

– Ты музыкалку свою бросить ещё не надумала?

Я подумала и процитировала маму:

– Это всё равно, что почти доплыть до берега и повернуть назад, потому что ты устал.

* * *

Мы бросали с Аней хлеб уткам, когда заметили неподалеку Горшкова на самокате. Он увидел нас, сделал эффектный разворот. Потом подъехал поближе и крутанулся ещё раз. Развороты производились всё ближе и ближе, и наконец Горшков стоял прямо перед нами.

– Здорово, дамы! В школу послезавтра идёте?

– Угу, – ответили мы с Аней хором.

Он слез с самоката.

– Слушай, Лебедева. Ты же всё прочитала из списка литературы за лето?

– Как сказать.

– Не скромничай, уж ты-то точно прочитала всё.

Я заметила, что Анька сделала хитрую рожицу.

– Может, перескажешь мне пару-тройку сюжетов? В сжатом, так сказать, виде, а то я…

– Горшков, чтобы нормально ответить на литературе, нужно как бы прочитать произведение самому.

– Да просто коротенько расскажи мне сюжет, я ловлю на лету. Можем прогуляться, и ты мне поведаешь всё, что нужно, про князя Игоря и про «Божественную комедию».

– Есть вариант попроще. Там в списке вроде был «Властелин колец», можешь пересказать фильм, если тебя спросят. Это ты сумеешь.

Он не сдался сразу, еще немножко похохмил. Уезжал он тоже эффектно, выписывая круги и восьмёрки.

Аня толкнула меня в бок.

– Ну что, любовный запрос-то работает?

– Ты о чём?

– Как письмо написала, сразу кое-кто нарисовался.

– Да я не про Горшкова писала, а в общем. – «Хочу встретить прекрасного во всех отношениях, доброго, умного, тёмненького, но, к сожалению, несуществующего мальчика».

Аня снисходительно молчала. Я наконец не выдержала:

– Ань. Я правда написала не про Горшкова! Клянусь.

– Зачем так кипятиться.

– Да потому что.

Вот зачем я ей когда-то рассказала. Наш Горшков, вообще, волнует девчонок из всех параллельных классов. А про самых эффектных он говорит, что он с ними «гоняет». Простите, встречается. Точнее будет сказать: лапшу им вешает, пока они ему не наскучат. Я видела, как он прохаживался после школы с одной, а уже через пару недель с другой. Что за радость такие победы? Не буду врать, тёмненький, со жгучими глазами, Горшков всерьёз волновал меня в прошлом году целых три месяца. Я даже делала какие-то попытки с февраля по апрель понравиться ему. Придумывала коварные схемы: вот я пересяду на алгебре на парту перед ним и буду целых сорок пять минут у него на виду. Ничего по-настоящему серьёзного. Завести непринуждённый разговор или позвать сходить куда-нибудь – на такое я не способна.

А потом так случилось, что я всё-таки обратила на себя его внимание. И помогла мне в этом музыка. Я не успела в тот день наиграть положенные часы дома и, пользуясь тем, что была освобождена от физкультуры, решила порепетировать на пианино в пустующем актовом зале. Инструмент там расстроенный, но это лучше, чем ничего. Я сыграла только «Мечтательность» Уилсона и этюд «Юла» и, плюнув наконец, потому что звук был ну очень плох, пошла к выходу. И тут увидела, что в пустом зале на красном кресле сидит Горшков. Он смотрел на меня как-то странно. «Я не знал, что ты так играешь», – сказал. «Семь лет уже вообще-то занимаюсь» – «Ну ты даёшь», – в этом было искреннее восхищение. Можно подумать, без музыки я была для него недостаточно хороша. И что-то с этого момента в нём резко переменилось. Даже тех звуков, которые я выдавила из школьного замученного пианино, хватило, чтобы Горшков наконец стал оказывать мне знаки внимания. Теперь он старался как можно эффектнее отбивать мяч, если я шла мимо школьной спортивной площадки, и оборачивался на меня во время уроков. Я подумала тогда: «Всё на мази, ещё немного, и он признается мне в своих чувствах».

Но однажды я увидела кое-что. Девчонка из параллельного класса, которой он тоже, судя по всему, нравился, – неказистая, надо сказать, девчонка, – развернула перед ним в коридоре целое представление. Опрокинула содержимое своего рюкзака прямо ему под ноги и стала сокрушаться напоказ: ох, как неловко получилось, как же мне всё это собрать. Видимо, начитались лайфхаков: как привлечь внимание молодого человека. Так вот, сработало с точностью до наоборот. Я увидела в тот момент глаза Горшкова. Столько в них было… скуки. Он знал, что она сделала это специально. И он не только ей не помог, а еще и отпихнул учебники ногой, чтобы пройти. И вздохнул так устало, мол, вот ещё одна… И так мне от его взгляда стало противно и стыдно. В сущности, я одна из таких вот девочек. Пытаться понравиться настолько записному сердцееду – это, знаете, даже несмешно. Это не учебники, а меня он оттолкнул тогда в коридоре. Я поняла, что симпатизировать Горшкову – это, считай, слиться с серой безликой массой. А потом я ещё вспомнила, как он однажды зачитал эсэмэску от одной поклонницы нашим одноклассникам! И как отрезало. Он попросился со мной в пару на лабораторной работе – меня это уже не обрадовало. Потом показалось, что он хочет пойти вместе домой – и я сбежала, пока он не позвал. А там уж и лето наступило. Оно должно было вернуть всё на круги своя, но Горшков время от времени присылал мне весёлые картинки и вопрос «Как жизнь?» Но нет, Горшков – это пройденный этап.

* * *

Дома Аня, после того как мы съели кубометр чипсов на двоих, расстегнула пуговицу на джинсах и растянулась на кровати. Дотянулась до книжки на столике.

– Хочешь узнать, какая у тебя карта рождения?

– Натальная? Ты мне уже рассчитывала её.

– Нет. Карта рождения. Это разные вещи! Я вот родилась третьего мая, то есть я десятка червей. Это значит, я целеустремлённая, прирождённый лидер и со всеми могу договориться.

(В принципе, тут Анькино пособие не врало).

– Ты у нас когда родилась? 27 октября? – она пролистнула несколько страниц. – Твоей дате рождения соответствует двойка бубён. Ого. Смотри-ка. Интересная карта. «Двойки очень амбициозны. Но сильно зависят от чужого мнения. Награда для них – одобрение окружающих. Больше всего они боятся кого-то обидеть или подвести. Успешны во всём, за что берутся, благодаря своей ответственности, прилежанию, трудолюбию и упорству».

– Что-то в этом есть.

Мы наконец-то проветрили комнату. В полночь Аня уже спала, а мне всё жалко было заканчивать последний свободный день. Новая кровать, чужая комната, другие впечатления. Я достала «Дневник самонаблюдений», который взяла с собой, хотя и собиралась отдыхать («Записи должны быть регулярными и со временем стать привычкой»).

Мама в прошлом году водила меня на сеансы к психологу, та помогала мне справляться со стрессом от больших нагрузок. Сеансов было пять, и я затрудняюсь сказать, помогли ли они мне. Психологиня заявила, что она результатом довольна. Я точно знаю одно – мне она не понравилась. Эта её снисходительность. Все-то ответы она выслушивала с улыбочкой, мол, вижу тебя, голубушка, насквозь, и всё, что ты скажешь, наперёд знаю, но ладно уж, выслушаю. Потом мы сделали перерыв. Но напоследок я получила домашнее задание. Психолог сказала мне вести дневник. В него нужно писать в первую очередь не о событиях, а о своей на них реакции. Особенно внимательно нужно отслеживать моменты, когда что-то, на первый взгляд, хорошее, спровоцировало неприятную эмоцию. В таких случаях нужно докопаться до причины – а почему так?

Иванчук сказала мне сегодня «Ты мой кумир. Я бы не смогла столько заниматься, конечно». И мне стало… обидно. Хотя это был вроде как комплимент. Она же с уважением это произнесла. Почему же неприятно? Наверное, потому что где-то в глубине души я чувствую, что она хоть и говорит, что восхищается, но на самом деле считает меня просто заучкой и зубрилой. Себе-то она такого, наверное, не желает.

Вот такое я иногда записываю. Дневник помогает, кстати. Когда раз десять напишешь про одну и ту же эмоцию, поймёшь, что её вызвало, то становится ясно – вот твоя слабина, Лена, вот твоё уязвимое место. Такое и нужно отыскивать в себе. И записывать, потому что обрывки мыслей, что проносятся в голове, – это не то. В общем, у меня много записей о том, что меня вроде как и похвалили, а мне не таких комплиментов хотелось.

Я написала:

Аня вроде задала нормальный вопрос: не хочу ли я бросить музыкалку. Но мне было неприятно. Я благодарна ей, что она реально считает, что я могу что-то решать с музыкальной школой. Сесть вот и подумать: а не бросить ли мне на фиг это фортепиано? И если решу, что лучше бросить, то так и поступлю. Но Аня не понимает моей ситуации. Не понимает, что я так не могу. Ходить в музыкальную школу, в которую до этого ходили поколения твоих предков, – это как жить в определённом климате. Ты будешь мёрзнуть, например, но не можешь изменить климат. Он такой, какой есть. Это предопределено. Ты просто живёшь, ну… в суровых условиях. Закутайся потеплее и существуй себе, а не сражайся с ветром и морозом. Ане-то хорошо говорить, мама её вообще не ограничивает. А моя говорит, что если не заниматься по четыре часа в день, то какой бы талантливый ты ни был, так и останешься посредственностью.