Осознание того, что Бёрна больше нет, накрыло меня волной внезапно. Перед глазами пролетали какие-то фрагменты студенческих лет, в то время Бёрн был моим лучшим другом. Даже больше, чем Старый. Мы дружили тридцать лет (тридцать четыре, поправил бы Бёрн, будь он жив). Были на одной волне, молодые, амбициозные, до смерти желающие разбогатеть. Я задумчиво стоял посередине своего просторного холла в совершенном одиночестве.
Корпус дома был прозрачный, как кусок льда, при выключенном свете отражение исчезает и через стены видны и замёрзшее озеро, и теннисный корт, ярко освещённый прожекторами. Я вдруг подумал, что в следующем году следует заняться цветным переостеклением дома. Сейчас особняк растворился в московском снеге и просматривался со всех сторон. Меня уже не заботила собственная безопасность: отдельная территория простиралась на несколько километров и была окружена высокой глухой стеной, весь периметр был утыкан камерами и снабжён датчиками движения, кроме того, охрана патрулировала участок круглосуточно…, но следовало придать зданию более современный вид: классический хайтек стремительно уходил в прошлое.
Покрутившись на месте, я пошёл в биллиардную, шаги гулко отдавались в полупустом помещении. «Это могло произойти с каждым из нас», – подумал я и на мгновение неконтролируемо испугался. Вслед за первой мыслью сразу пришла вторая, привычная, что всё это случилось с Бёрном, а со мной этого случиться никак не может. Тем не менее, стряхнуть с себя чувство страха не удавалось. За кофейным столиком сидел, аппетитно прихлебывая коньяк, мой старинный друг Рафик. С ним мы прошли бандитские девяностые. Он жил здесь, периодически то появляясь, то исчезая.
– Опять пьёшь, – поморщился я. – Выглядишь хреново.
– А что ещё делать? Не мог же я оставить тебя одного в трудную минуту.
От нечего делать я отрешённо покатал шары руками, потом взял кий и под небольшим наклоном натёр его кубиком мела. Вытащил телефон из кармана шорт и по памяти набрал номер. Ответили не сразу и раздражённо:
– Да, пап.
Я воодушевился:
– Але, Макс? Привет! Как ты?
– Все нормально.
– Ты должен приехать на следующей неделе, всё в силе?
Через динамик было слышно грохочущую музыку, Максу приходилось кричать, чтобы быть услышанным.
– Да, то есть не совсем, нет… Я немного задержусь в Лондоне.
– Как так?
– Пап, я потом расскажу, ладно? Мы с ребятами зашли в «Барлок».
– Это рядом с «Селфриджес»? И как тебе? Я в прошлый раз не попал туда, потому что…
– Слушай, я сейчас не могу говорить, извини, – перебил меня Макс. «Попроси его денег прислать», – донёсся до меня настойчивый шёпот.
Сдавленным от смеха голосом сын произнёс: «Можешь прислать ещё денег кстати? Бар очень дорогой!»
Я разозлился:
– Ты вообще там с катушек слетел, а? У тебя вообще есть что-то в голове? Двадцать четыре года, а ведёшь себя, как мальчишка. У тебя вообще есть какие-то этические нормы – просто позвонить отцу? Я в двадцать три начал зарабатывать деньги, а ты занимаешься хернёй и просираешь нажитое мною. Вот я к своему отцу так не относился! – я бросил трубку.
– Зачем ты сыну врёшь? – вмешался Раф.
– Ты помнишь ту историю?
Раф кивнул.
Когда мне было двадцать четыре года, мы в очередной раз с какими-то тёлками уехали на пару дней к Бёрну на дачу в Ольгино. Родителям я, естественно, ничего не сказал, да и мобильников не было, а позвонить я как-то забыл или пожадничал… позвонить стоило две копейки. Сижу я, двадцатичетырёхлетний, уже слегка прибалдевший, развалившись у Бёрна в кресле, в зубах зажата сигарета, на столе ящик пива. Две тёлки, не умолкая, ржут над моими историями, я от этого ещё больше вхожу в кураж, размахиваю руками, и в разгар этого веселья в комнату вдруг входит мой папа. Как он нашёл меня, одному Богу известно.
– Чего тебе? – говорю, по-хамски не вытаскивая сигарету изо рта.
– Ничего. Хотел убедиться, что ты жив.
Развернулся и ушёл. А я продолжил сидеть и травить байки, будто ничего и не произошло, хотя на душе после его ухода стало гадко. Прости, пап. Я вёл себя, как свинья!
– Ты Максу можешь сказать, что вырос такой, потому что папаня продал вашу новогоднюю ёлку, – сказал Раф.
– Наше поколение не жалуется на родителей, оно их благодарит. Он научил меня тому, что решения иногда бывают нестандартными.
– Но ёлку ты ему не простил.
– Не забыл.
Я ещё несколько секунд смотрел в телефон, а потом позвонил по другому номеру.
– Алло, у вас там новенькие появились? Мне такую как в прошлый раз, только ноги подлиннее.
– Здравствуйте! Да, секундочку. Изабель, коренная москвичка, окончила государственный университет, изучала языки во Франции.
– Твою мать, ты что, попутала?? Я тёлку заказываю, а не академика вызываю. У вас там нормальные имена есть?
– Простите. Вам сейчас?
– Нет, через год.
– Ещё раз простите. Выезжаем. Везти туда же?
– Да.
Раф в углу заливался нетрезвым смехом. Смех у него был фирменный, такой, к которому непременно хотелось присоединиться.
Через полчаса возле окна остановился «Мерседес», из него вышла шикарная девица лет двадцати и, неловко поднявшись по ступеням на высоченных каблуках, вошла в дом. Омоновец, охранявший периметр, встретил её и привёл в холл.
– Тут есть кто-нибудь? – крикнула она.
Я появился в атриуме, в руке у меня всё ещё был кий, и, в размышлениях о прошлом, я так и не переодел шорты.
– Здравствуйте! Я Изабель, можно просто Белла, – она растерянно оглянулась. – Где можно раздеться?
– Раздевайся прямо тут.
– А музыка есть?
Я усмехнулся и отправился в кинотеатр, взял пульт управления домом, вернулся в холл и потыкал в сенсор. Весь дом наполнился звуками голоса Ланы дел Рей. Изабель начала двигаться в такт, медленно снимать шубу из искусственного меха, кокетливо обнажая плечо. Мех соскользнул на пол, девушка осталась в чёрном бархатном платье без бретелек. Неуклюже повернувшись, она наступила на шубу и, поскользнувшись, начала падать. Неожиданно ловко я сумел подхватить Беллу за талию, но от порывистого движения очки съехали на кончик носа.
– Дякую. Ой, то есть – мерси, – сказала Белла.
Я распрямился и поправил очки:
– Ты с Украины, что ли?
– Je preferemourir dans tes bras que de vivre sans toi[8], – зашептала она.
– Точно с Украины.
– З-під Харкова. А как вы узнали?
Она подошла ко мне вплотную, обняла за шею и попыталась поцеловать в губы. Я решительно отстранил её от себя.
– Погоди, сделаем вот что. Идём на кухню, пожаришь мне картошки с гусиными шкварками, а то мой повар по-хохлятски не умеет.
– Тю-ю-ю, не, я всякие извращения видывала, но это совсем плохо. Если по-хохлятски, надо с салом.
Я покачал головой:
– Евреи сало не едят.
Белла прикрыла рот ладошкой и очень жалостливо сказала:
– Вы еврей?! Никогда бы не подумала. Несчастье-то какое…
– С чего это несчастье?
– Не знаю. Про евреев всякие гадости говорят. А где у вас кухня?
– Про хохлов сейчас тоже гадости говорят. Пойдём.
Белла подобрала шубу и засеменила за мной, с интересом посматривая по сторонам. «Там вон кинотеатр, здесь обеденная, справа тренажерный зал и банный комплекс. Пройдём через бассейн, так быстрее будет».
– Ой, а я плавать не умею, – сказала Белла.
– Если что, я тебя спасу.
В полумраке пятидесятиметровый бассейн мягко подсвечивался синим светом, его глубокая зона контрастнее остальных участков, воздух в помещении насыщенный, влажный, с лёгкой примесью растительных масел.
На кухне я развёл руками:
– Всё в твоём распоряжении. Вон два холодильника, поищи там гусиные шкварки. Картошка в…
И вдруг в дверях возникает эта троица: уверенно ступая, первым в кухню входит мой начальник охраны, сзади маячат двое: оба в чёрных длиннополых пальто. «У моей охраны есть охрана», – вспомнилась мне строчка из песни. Александру было сорок три и, тем не менее, он находился в прекрасной физической и ментальной форме. Рослый – метр девяносто три, если не больше, выглядел как стопроцентный русский офицер. Я к нему привязался, всё хотел за столькие годы найти в нём еврейскую жилку, но, похоже, безнадёжно.
– …погребе, – закончил я мысль. – Что такое? – Это уже в сторону Александра.
– Прошу прощения. – Из уважения Саша выдержал короткую паузу. Он прекрасно знал иерархию и с предельной точностью видел заданную мной дистанцию, никогда не манкировал почтением, а поэтому опустил голову и сделал два шага назад. – Можно вас?
– Ну?
Мы вышли с Сашей, и я плотно закрыл стеклянную дверь. Краем глаза я отметил, что Белла подошла к холодильнику и стала изучать его содержимое.
– Удалось выяснить, что никто из родных в глаза не видел завещание господина Бронштейна. Более того, он не открывал банковских ячеек для документов за последние два года.
– Интересно.
– И ещё. Я лично переговорил с замом полковника Плиева, который ведёт дело о его гибели. Всё вроде бы смахивает на обычную аварию, но Дмитрий, парень из уголовного розыска, доложил ему о сбое алгоритмов светофоров.
– Что это значит? Убили его?
– Пока непонятно, идёт расследование.
– Выяснил что-либо про сожительницу Бёрна?
– Нет, было не дозвониться до паренька нашего из управления. Хотел сегодня к нему съездить, не получилось.
– Плохому танцору, знаешь, что мешает? Яйца всегда.
– Понял, шеф.
– Да ничего ты не понял.
Я вернулся на кухню, где Белла деловито поджаривала гусиные шкварки, Раф уже сидел здесь с доверху налитым, видимо уже вторым стаканом коньяка. Я глянул на свой мобильный, высветилось сообщение от Сашки, дочери Президента: «Добрый вечер, Аркадий Георгиевич)) Чем занимаетесь в поздний час?». Я вздохнул и, не открывая сообщение, положил телефон дисплеем на стол. Вообще я любил всех женщин, особенно молодых и хорошеньких, но Сашка принадлежала к тому типу, с которыми я предпочитал не вступать ни в деловые, ни в личные контакты; главным фактором для этого оказывался всё же Президент, потому что краснеть, каждый раз глядя ему в глаза, совершенно не хотелось.
– В погреб я не пойду, – заявила Белла.
– Боишься, что ли? – я сел рядом с Рафиком. – У меня тут охрана, видела?
– Охрану видела. Только я приведений боюсь.
– А чего их бояться? Вот сидит здесь одно приведение и совсем нестрашное.
Я указал на Рафика, и тот опять рассмеялся:
– Живых надо бояться.
– Это точно, – ответил я.
Белла рассеянно посмотрела на нас и повторила:
– В погреб не пойду.
Я закатил глаза. В который раз за день подумал о Бёрне, вытащил бутылку «Барон Ротшильд» 1982 года и, улыбнувшись, разлил красное сухое вино по бокалам.
О проекте
О подписке