– Да с таким приданым наша Цветка теперь самой богатой невестой в округе будет – мы удачу-то к ней и подманим! А то и девка видная, и руки у ней работящие, и сама хозяюшка хоть куда, да и разуменьем Светлый не обидел – вот только удачи-то у ней и не было! Как десять зим назад вышла замуж за того оболтуса, что по пьяному делу в свадебный же вечер и утоп в реке – так она от нее и отвернулась. У самого-то муженька, ни кола, ни двора, а родня его приданое Цветкино прибрала, а саму ее через пару лун и выставили – вроде, как и не сноха она им настоящая. А ей что делать? К старшему брату в дом бедной родственницей идтить? Так там невестка всем заправляет. Вот она у меня и прижилась – тут хоть денежку какую-никакую, но свою имеет, а там бы в бесплатных работницах ходила. Я ей уж пару раз и приданое дать предлагал, когда к ней сватались. Хоть много-то у меня и нету – но все ж кровь родная, жалко девку. Но она, после того раннего замужества, больно разборчива стала – просто на ленточку шелковую да ласковое слово больше не купится. Подавай ей мужика непьющего, да чтоб срушный был, со своим хозяйством и не старый какой, аль больной. И вдовец с пятком деток ей не надобен… где ж такого найти-то? Сама-то уже не девица юная. Балует вот иногда с проезжими… – он мотнул головой на милующуюся позади него пару. – Да я на это сквозь пальцы смотрю, должны же быть и у девки в жизни радости. Но теперь, на такое-то приданое – слетятся женихи, что твои пчелы на сахарок! Уж кого-нибудь, да выберет…

– Дядь Лайсо, – вдруг влез в его многословные мечтанья эльфенок. – Вот выйдет Цветка замуж, а вы то, как с трактиром справитесь без нее?

– Даа, – вдруг как-то сразу сдулся тот, но что-то опять покумекав, приободрился: – Цвета, конечно, после смерти моей благоверной Свёклушки – Светлый покою ей дай, – он сделал Божественное круговертие и, вздохнув, продолжил: – Хозяйство-то твердой рукой подхватила – у ней малые поварята и те не балують! Но замуж-то она, чай не завтра пойдет. Пока домик ей прикупим – мож здесь, а можа и в самом Аргилле. А там и невестки мои от родов оправятся, в трактир вернуться.

И опять пустился в объяснения:

– Сыны-то мои, год назад, всего с разницей в одну луну обженились, а теперь снохи, обе две – разом и рожать удумали. Тут уж разница всего денька в три случилась! Так что у меня теперь внучок и внученька… дааа! – довольно улыбнулся он. – Сначала, после свадебки-то, они приживались все больше, да под пятой у хозяйственной Цветки ходили. Да она не строжничала с ними, понимание имея, что хоть и не срушные они пока, но все равно – хозяйками ей приходються. А как животы-то им на носы полезли, так она их вообще по домам отправила – чтоб от греха подальше значит, чего плохого не случилось от тяжелых подносов, да кастрюль с горячим. Но теперь они уж разродились, так что скоро вернуться в трактир. А Цветка, я думаю, захочет, наконец-таки, своим хозяйством зажить, с собственным мужем и детками – хватит ей уже по людям-то обретаться!

После Цветкиной, теперь прям праздничной судьбы, они еще обсудили, как жить дальше, пока не узнается, что Мельничихин Графич точно помер. Еще обговорили, как дорогу до Аргилла сократить – где свернуть, чтоб через деревеньку почти сразу к мосту-то перед городом и выехать, а не кружным путем по Главному тракту лишние полдня ехать.

Так что, когда в путь-то пустились, солнышко весеннее уж за полдень давно наладилось.

Гордый Ли ехал на лошади рядом с господином Таем.

« – Ой, не господином! Ему ж запретили их теперь господами называть – он теперь в их компании!» – от этой мысли Лион аж зажмурился от удовольствия.

А еще ему пообещали, что когда они к вечеру до Аргилла доедут, то там все вместе в ларгарские бани пойдут и ему, Ли, там очень понравится – это не то, что в чулане в лохани или в деревенской бане мыться, там теплая вода сама сверху струйкой бежит. А после того, как намоешься под ней, и в мраморном озере, что бассейной называется, наплещешься вдосталь, то посетителей в светлых комнатах, полных теплого пару, на лежаки укладывают и мужики, специально обученные, спину разминают.

Го… просто Корр на это с хитрой улыбкой добавил, дескать, можно, чтоб и не мужики, а бабоньки спинку мяли.

Но Тай на него строго посмотрел и сказал, что им в столицу поспешать надо, а не блудить на каждом углу. И, что он, Ворон, уже наблудил на половинный золотой, и ему должно было, вроде как, хватить до самых Королевских Холмов!

А тот ему в ответ рассказал о пользе блуда в улучшении характера, и что некоторым иногда и не стоило бы пренебрегать! А потом они – все вместе, долго и весело смеялись над беззлобной перепалкой оборотней.

« – А он ворон, оказывается… их очень мало осталось на свете!» – поразился Ли. Их, воронов то есть, светлые эльфы почти всех извели, когда те, после Большой битвы, не захотели им свои земли в предгорьях уступать. Это он знал из уроков истории, что еще отец ему преподавал.

« – Вот бы посмотреть, как он оборачивается и летит… а кто, интересно, Тай? Волк или медведь?» – Ли еще ни разу не видел сам момент переворота, только оборотней в человеческом обличье встречал.

« – Ну, ничего, теперь-то скоро… вот сразу после Аргилла с его банями, и увижу…» – мечтательно перебирал про себя предстоящие удовольствия юный эльф.

Но, ни сегодня к вечеру, ни даже назавтра к полудню, в Аргилл они не попали…

Проехав по единственной, но зато длинной улице Больших Лужцов, они вскоре свернули к простому деревянному мостику через овраг. А там, по немощеной уже, но довольно наезженной дороге, стали спускаться в низину, что раскинулась перед ними, вплоть до самой реки. Справа темнел лес, который новые друзья и защитники Ли проехали еще вчера, но, как теперь оказывалось, выехали из него далеко правее.

Прямо, в самом низу разлегшейся перед ними луговины, за растянувшейся вдоль нее деревней, блестела на солнце река. А по самому ее берегу видны были большие разрытые ямы глинищ.

Традиционно в этой местности народ зарабатывал тем, что добывал эту самую глину – красно-коричневую, самую лучшую, ту из которой кирпич да черепицу делали и для столицы, и для других богатых городов серединных земель королевства.

Здесь же, в деревнях, и кирпич с черепицей обжигали. Прямо возле глинищ виднелись длинные постройки, видимо формовочные мастерские, да может и склады. Река-то здесь зимой порядком промерзала, а главный развоз по ней проходил.

Хотя, если недалеко, и на телегах, бывало, тащили. А чтоб подешевле выходило, то и глину простую вывозили…

В общем, народ тут жил неплохо – в достатке, при постоянной работе. Две довольно большие деревни, что предстали перед ними, ярко высвечивались средь обширных, чуть начинающих зеленеть садов красноватыми крышами, крытыми знаменитой черепицей.

Если б не собственное производство, то крестьянскому хозяйству не в жизнь не потянуть такую дорогую кровлю. Правда, сами дома были сложены из более крупного, чем обычно, темного кирпича – вот тут-то и сказалась, видно, чисто деревенская рачительность местных хозяев. Кирпич, он ведь не черепица – не развалится, если в дорогую глину, что продать можно, землицы обычной, аль навозу добавить… еще и теплее будет.

Деревня, что лежала прямо по проселочной дороге, по которой они направлялись, называлась Середними Глинками. Проехав меж огородов, они должны были выйти на Нижнюю дорогу, пролегающую по деревне. На ту самую дорогу, на которой и любил хулиганить, скорее всего, убиенный ими, Мельничихин Графич. И уже по ней выехать к другому селу – Крайним Глинкам, которое виднелось слева в отдалении. А после него, как им пояснил дядюшка Лайсо, уже рукой подать до съезда Главного тракта на каменный мост, за которым и был Аргилл.

Но с той возвышенности, с которой друзья спускались, ни моста, ни города видно не было – толи взгорок невелик, толи до них еще ехать и ехать, а возможно, что и ушами прохлопали что-то в рассказе хозяина, поняв его неправильно. Но главное в пояснениях трактирщика они уловили – по Тракту-то гора-аздо дальше было бы! А ему они верили – как-никак, а местный житель.

Где-то справа, укрытая от их глаз лесом, оставалась еще одна деревенька – соответственно, Дальние Глинки, но им она была без надобности, и друзья ее не выглядывали. Есть себе – и есть, и пусть ее…

Когда они ехали уже меж огородов, где на черной пашне дружными рядками проклюнулись зеленые всходы, делая ее жизнерадостно-полосатой, а в высоком прозрачном небе заливалась какая-то птаха, радуясь солнышку, дышащий спокойствием мир весенней природы был нарушен страшным от ужаса женским криком.

Затем крик перерос в вой и к нему добавился еще один, и еще, а потом присоединилась и громкая мужская брань. А следом раздались и призывы « – Помогите!»…

Друзья переглянулись и, пришпорив коней, понеслись в деревню, ориентируясь на непрекращающиеся, а только разрастающееся во все большее многоголосие крики.

Ли, что есть мочи, понукал старую кобылку, которую только и смог ему предложить дядюшка Лайсо, чтоб добраться до Аргилла. Но если б не вьючная одрица, что была пристегнута к седлу Тая и не давала мчаться в полную силу его огромному мерину, то Лион, скорее всего, добрался бы до нужного места один. А так он всего лишь чуть-чуть отставал от него.

Зато Корр с Виком, несдерживаемые ничем, унеслись далеко вперед и, когда Ли с Таем только поворачивали на Нижнюю дорогу, она же единственная улица деревни, те уже подъезжали к толпе, что была хорошо видна в самом конце селенья.

Несколько смурных и бледных мужиков сдерживали, не пуская за изгородь, десятка три селянок, которые гомонили, перекрикиваясь и переругиваясь меж собой, и то и дело норовили проскочить во двор дома. Но молчаливые серьезные мужички бдительно блюли охрану и успевали каждый раз перехватывать самых юрких и любопытных.

Но останавливать приехавших господ они, все же не решились.

Принц с Вороном были уже там – их лошади, с наброшенными на коновязь поводьями, топтались во дворе.

Сам дом, как и все остальные в этой богатой деревне, выглядел добротным и ухоженным – с высоким крыльцом, резными наличниками на окнах и аккуратно побеленными яблонями, набивающими розовые бутоны в палисаднике.

Меж теми яблонями, прямо на молодой траве, лежала толстенная баба в ярких юбках и голосила не умолкая. Это ее крики и подняли панику по всей деревне, и на ее зов они прилетели сюда. Она и сейчас не унималась и, держась за обширную грудь, продолжала взывать:

– Люди добрые-е!!! Это что же деется-то на белом свете-е?!! Помогите мне-е!!! Ох, Розаночка – деточка моя-я! Ой, Гречушка да Радушка – кровиночки мои-и!!! – с подвывом рыдала она, а две молоденькие девушки, сидя около нее на коленях и тихо плача, обмахивали бабу передниками.

Рядом с ними на траве сидел мужик со всклоченной бородой и налитым кровью лицом, беззвучно и широко открывавший рот, будто воздуха ему не хватало.

Возле него нашелся и Корр, который в этот момент что-то бубнил и делал пассы над головой и грудью мужчины.

– Как он? – спросил его Тай, соскакивая с коня.

– Да, вроде, уже ничего… – ответил Ворон, не оборачиваясь.

Тогда Тай, не подходя к ним, направился к дому, бросив в сторону Ли:

– А ты оставайся здесь, в дом не смей заходить!

Но, не успел он дойти до крыльца, как из двери вывалился еще один мужик. Он был помоложе и бледный, но такой же всклокоченный, как и тот, над которым сейчас ворожил Корр.

Мужичок далеко не ушел – плюхнулся тут же на ступеньку, да там и остался сидеть, раскачиваясь из стороны в сторону и тихонько воя – жалобно так и протяжно. И только, горемычный, успел пристроиться на лестнице, как в проеме показался Вик с мутным взглядом – этот был не просто бледный, а прямо зеленый какой-то. Ни на кого не обращая внимания принц тихо-тихо, по стеночке, спустился и направился куда-то за дом.

« – И правильно!» – решил Ли, оценив его состояние: « – Негоже принцу блевать при всем честном сельском люде!»

Минуты ожидания тянулись долго. Во дворе ничего не менялось, если не считать лица мужика, постепенно приходившего к нормальному цвету. Видать, сказывалась ворожба Корра.

Бабища также голосила, девушки также тихо плакали и махали на нее фартуками, а народ, за забором, также волновался.

Устав ждать и решив, что про него все забыли, Лион потихонечку двинулся к крыльцу. Обойдя раскачивающегося мужичка на ступенях, он бочком протиснулся в дом… и почти сразу пожалел о своем опрометчивом поступке.

В сенях, тут же за порогом, на спине и раскидав руки, лежала молодая женщина, пригвожденная вилами к полу.

Крови было не много. Так, только возле зубьев, что впились ей в грудь, виднелись на белой рубахе небольшие пятнышки особо незаметные среди соломинок и кусочков земли, осыпавшихся с неочищенных вил. Глаза убитой были широко открыты, их застывший взгляд, и выражение всего лица, говорили о крайнем ее изумлении в последний момент жизни.

От этой бескровной, но такой явной смерти совсем еще молодой женщины, от этих уже неживых, но еще удивленных глаз, Лиону тут же поплохело и захотелось поскорей уйти. И нет бы, ему вернуться обратно, но ноги сами понесли его дальше в дом.

А там…

Первое, что увидел Ли, ступив в комнату, была валяющаяся посреди нее разбитая глиняная статуэтка Светлого. И она, и кружевная салфетка, на которой та когда-то, стояла, и охапка бумажных цветов, служивших ей украшением – все было свалено в кучу и щедро полито чем-то красным.

Это же красное, размашистыми брызгами было и на побеленных известью стенах, и на оконных занавесках, и на перекошенной скатерти стола.

« – Как соком помидорным…» – почему-то именно эта мысль пришла в голову парня. Мозги парня, по ходу, уже начали отказывать и ни в какую не хотели признавать очевидного.

Из-за стола, полуприкрытые съехавшей скатеркой, высовывались чьи-то небольшие ножки в простых с деревянными подошвами башмачках.

Ли чуть продвинулся, чтобы разглядеть получше. Но его взгляд наткнулся на маленькую девочку, может еще и грудную. Она, в ярком цветастом платьице, как брошенная тряпичная кукла, раскинув ножки и ручки, лежала чуть дальше кучи с оскверненной статуэткой Светлого… ее голова напомнила Ли о раздавленных ногой шершавых орехах…

Все перед глазами потемнело и поплыло, рот наполнился кисло-горькой слюной, а в животе вдруг взбунтовалась и полезла наверх обильная утренняя трапеза.

И ощупью, по стеночке, как давеча Вик, Ли двинулся на выход, уже не желая знать, что стряслось в этом доме… не желая смотреть, кто лежит там за столом… и даже не желая искать затерявшегося где-то Тая! В данный момент он уже вообще ничего не желал кроме одного – ему срочно надо было на воздух. На возду-ух!

Как прошел мимо убиенной женщины в сенях, как вышел за дверь, парень не помнил.

Приходить в себя он начал, когда в углу крыльца, где его выворачивало наизнанку, Ли посетила интереснейшая мысль – он оправдывал сие непотребство, твердя себе, что ему можно – он не принц!

А потом его подхватили сильные руки Тая, и под возглас: «Говорил же – не смей входить!», понесли к бочке с дождевой водой и стали умывать лицо, щедро поливая и на голову.

И вот только после этого мир вокруг перестал плыть в елозящей темноте, а проступил, как ему и положено, четкими яркими гранями. Оглядевшись вокруг, Ли понял, что пробыл в доме не одну минутку, как ему показалось, а гораздо дольше, и за это время во дворе произошли кое-какие изменения.

Баба больше не голосила, а мирно спала тут же на травке.

Девушки куда-то делись.

А толстый мужик был уже совсем не краснолиц, а вполне нормален с виду, если не считать его нервного подергивания себя за бороду.

Рядом с ним сидел тот, что выл на крыльце, когда Ли так неосмотрительно решил увидеть все произошедшее своими глазами, и еще один – из тех, что дом от любопытных односельчан охранял.

А самих любопытных за забором стало значительно меньше.

Возле сидевших под яблонями мужичков так же находился Корр и вернувшийся из-за дома Вик. А Тай, оставив его, Ли, отряхиваться от воды, также двинул к ним.

« – Что делать? Да не че!» – бочком, бочком, Лион поплелся туда же.

Когда он подошел и, от греха подальше – чтоб не прогнали, пристроился за яблоней, бывший красномордый рассказывал, как дело было:

– Это ж доча моя старшая – Розанка, тут живет… жила, покою Светлый им дай! – мужичек оторвал руку от своей уж выдранной почти бороды и сделал Божественное круговертие. – С мужем и внуками моими. Хорошо жили – за восемь зим троих деток родили. Стог, муж-то ейный, не пил, руки не распускал, да и работал хорошо – несколько зим уж как свою черепишную мастерскую имел, а в ней человек пять наемных работников. Достаток у них в семье – дом полная чаша! Коровы две, овец десяток, свинка пол луны, как опоросилась – жить бы и жить в радости, детей поднимать… а оно, во-оно, что получилось… мать-то совсем от горю рехнулась! – кивнул он на толстую бабу, спавшую под соседней яблоней. И вздохнул тяжко так, безысходно.

– А с чего вы взяли, что это ваш зять такое зверство сотворил? И где он сам-то сейчас, и внук ваш? – задал ему вопрос Тай.

– Да это я сказал… – вступил в разговор тот из мужчин, что забор охранял. – Я сосед ихний, Дубном меня кличуть… – он мотнул головой, показывая на такой же добротный и ухоженный домик, сразу за забором палисада, и продолжил степенно:

– Седня ж солнце жарит, прям по-летнему, вот и решил я домой на полуденную трапезу сходить – поесть спокойно, да отдохнуть. Опосля вышел из дому, чтоб к реке, значить, к ямам идтить – работники ж у меня там, а успел-то только с крыльца спуститься, как вижу – Стог с мальчонкой своим подмышкой из ихнего дома выскакивает. Сам-то в одном исподнем и весь в кровище, а мальчонка-то молчит, кулем обвис в отцовских руках, глазенки только и таращит. Я уж потом смекнул, как в ихнем доме побывал, что от страха дитё ни живо не мертво было. А в тот момент я еще ничего не видал, думал, случилось че, помощь предлагать стал. А Стог уставился на меня, как будто я не по-людски говорю, а лягушкой квакаю, и побег вдруг в сторону леса. Аж босые пятки засверкали! Ну, я к ним-то в хату и кинулся, а там… ну, вы сами видали! Мне по началу тож плохенько было… – он сочувственно посмотрел на бледного еще Вика. – А потом к родителям Розанкиным побег, да к Жниву – брату старшому Стогову.

Тут тот мужичок, что поначалу на ступенях отсиживался, в разговор вклинился:

– Че говоришь-то, а? Стог у нас всегда смирный был – мухи не обидит! И Розанку свою, и девок малых – ужасть, как любил! Он бы на них, ни в жисть бы руку-то не поднял!

– Да я, че видел, то и говорю – не в себе братец твой был… – стал оправдываться сосед.

– Так, все ясно, что ничего не ясно! Надо вашего Стога найти! – закончил разговор Тай и стал подниматься с земли.

А тут и девушки пришли и каких-то бабок в черном привели. Сами уж не плачут, хмурые и озабоченные только.

– Начнем мы, наверно… день-то жаркий. Вот плакальщицы пришли – они знають, что и как делать-то надоть. А мамонька наша долго еще проспит? – обратилась та из девушек, что постарше была, сначала ко всем, а с последним вопросом к Ворону. Знать не сама баба-то затихла, а усыпил он ее. А младшая от этих слов сестрицы опять по-тихому в рев пустилась.

Тут подтянулись и парни да мужики от реки, что на ямах да в мастерских трудились. Все свои – деревенские, соседи да родичи. Пришлых наемников работать оставили.

И двинулись всем гуртом, кто на лошадях, а кто и пешком, в лес – Стога с мальцом искать.

Только его, Лиона то есть, в деревне оставили. Дубн его в свой дом отвел и сказал, чтоб здесь оставался и на соседнем дворе под ногами не путался.

Сначала Ли, вроде как, обиделся и на друзей, и на деревенских – среди парней-то, что с реки прибежали, и помоложе него были… да что говорить, что обижаться – дело-то привычное, когда его за малолетку принимают. А на объяснения время надобно, которого сейчас и не было.

Послонялся он по двору, в огород вышел, в дом заглянул – никого, кроме толстого рыжего кота, да собачонки на привязи. Но та, видно обалдев от такого количества народа за забором и шума в соседском дворе, на него и не покушалась – забилась в свою конуру, да так там и сидела. Ли ее толком и не видел.

Есть очень захотелось – свою-то утренею трапезу он у соседей на крыльце оставил. Но в доме без хозяев шуровать совестно было, так что пошел Ли в курятник, нашел два еще тепленьких яичка да выпил – вроде полегчало. А потом двинул к примеченному пустому коровьему стойлу да рядышком, в уголок на солому, и завалился… и уснул.

Проснулся он от того, что кто-то, настырно так, звал его:

– Ли-и! Ли-ион! Эльфе-енок, демон тебя задери… где ты?

Кое-как выбравшись из соломы, Ли побежал на голос.

Звал его, оказывается, Корр. Вид только у него был какой-то странный – штаны двухцветные, как будто из разных пар сшитые, да еще разной длины. А видно это было потому, что сапог вообще не наблюдалось. А камзол… точно его – малиновый с золотой вышивкой, но… вроде как и не его, а с чужого плеча – огромный.

Но долго разглядывать себя тот не дал – только узревши Ли, стал давать указания:

– Там много раненых. Бери лошадь, впрягай в телегу и дуй быстро к лесу. Да, скажи кому-нибудь из соседей, кого найдешь, пусть тоже с телегой едут, – не поинтересовавшись даже, справиться ли Лион с сей задачей, подпрыгнул и растворился в круговороте мутного потемневшего воздуха. А через мгновение из дымного завихрения вылетел огромный ворон и, с шумом хлопая крыльями, стал набирать высоту.

« – Вот и увидел… только как-то все не радостно нынче…», – подумал Ли и поплелся ворота отворять да упряжь искать.