Малый сон усугублял метание сумбурных мыслей, в которых боролись меж собой неверие в происходящее и осознание тяжелых фактов реальности.

В результате тот ледяной и тягучий кисель, образовавшийся его голове в первые мгновения после сообщения Рича о смертельной болезни отца, так и колыхался там, держа Вика в каком-то туманном нереальном мире, меняя местами сон с явью. Он ходил и делал все как обычно, разговаривал и что-то отвечал, и, вроде, даже ел, когда ему подносили, но звуки были глухими, разговоры невнятными, а смысл происходящего вокруг – ускользающим. Зато в коротких снах все было ярким, четким и реальным: и смеющаяся мать, и старающийся казаться серьезным отец, и он сам, Вик, скачущий на первом своем пони по кругу двора – им на радость.

Несколько раз, за эти десять дней, Вик, было, порывался попросить у Владиуса того прочищающего мозги зелья, но… как-то ни разу до мага он так и не дошел. Мерзкое малодушие нашептывало ему, что на трезвую голову все станет только больнее.

Очень сбивало с толку и то, что утрами и вечерами, после дневного отдыха, он часто находил отца в его кабинете полностью одетым и вполне бодрым. Тот, как и помнил его Вик в прошедшие годы, сидел за столом, разбирая бумаги и давая указания секретарям.

Виктору вначале всегда приходила мысль о приснившемся кошмаре, случившемся с ним на переполненный после трапезы желудок. Но, когда последний служка удалялся, то сразу же ужасная реальность давала о себе знать – король, как только они остались одни, устало откидывался в кресле, щеки его начинали пылать лихорадочным румянцем, а на лбу выступала испарина.

Тогда, видя, что сын смотрит на него пораженно, король горько усмехался:

– Мальчик мой, как ты думаешь, смогли мы с Владиусом обмануть служек?

– Смогли, вы даже меня обманули… – расстроено погружаясь снова в «холодный кисель», из которого он едва выныривал, отвечал ему Вик.

– Все знают, что королю нездоровится. Но, приболел – это, знаешь ли, не присмерти… а знать истинное положение вещей подданным пока не следует, – и отец опять усмехался, ставшей привычной для него за последние дни, горькой улыбкой.

Вика прямо корежило от нее, и ему начинало казаться, что и он чувствует жар, боль и ломоту во всех членах, которые мучили отца.

Все разговоры, которые велись в его присутствии, вызывали у младшего принца неприятие и раздражение. А разговоров, спеша уладить все дела, больной король вел много со всеми своими сыновьями.

С Ричем, Наследником, отец все больше говорил о государственных делах, в которых Вик, живя последние годы в отдалении от дворца, был совершенно несведущ. Но, когда разговоры начинали крутиться вокруг предстоящей свадьбы брата – тут он как просыпался:

– Какая свадьба?! Отец, ну кто из нас сможет веселиться сейчас?!! – встревал он. А ему объясняли что-то про Договоры, наследников и долг перед королевством.

Впрочем, хотя его как маленького мальчика и не выпроваживали после подобных взбрыков, но и в расчет его возмущения не брали. Даже Ричард, выглядевший удрученным при подобных разговорах, королю не перечил.

А вот когда отец вел беседы с Роем, вторым старшим братом, который теперь был облечен саном и, к тому же, совсем недавно назначен Верховным Святителем Храма Светлого, тут уж младший принц совсем выпадал из темы. Слушая наставления отца, он недоумевал:

« – Да какая разница в кого верует народ больше – в Светлого или Темного – это ж все равно один и тот же Создатель?!» – и возмущался про себя, что больной отец тратит свое время на такие никому не нужные разговоры.

С ним самим, с Виком, отец на серьезные темы не заговаривал, а все больше вспоминал мать, старые времена и детство младшего сына.

Только однажды он завел разговор о Даре, которым был наделен Вик от рождения. А что о нем говорить? Был он, и нет его – запихнули куда подальше, прикрыв запретом. Сам Вик и не помнил ничего из того, что было с ним в пять зим, когда Дар тот проснулся.

Но отец напомнил ему, что так просто держать магическую силу «на привязи» чревато большими проблемами – вон и сны плохие сыну снятся, превращая ночи в кошмары, и перепады настроения случаются, которые дополнительной сдерживающей магии требуют, и болезни нежданные, которые могут обрушиться на него.

А потом, вдруг, предложил снять запрет – вроде, раз свадьба Рича назначена и венчание случится не позднее, как в первый месяц осени, то и ему Вику можно теперь Дар «отпустить». Единственное, что не надо бы им пользоваться начинать – так для всякого, пока у молодой пары дети не пойдут.

Под эти слова отца почувствовал Виктор, как в его груди, в подвздошной области, завозился, жалобно просясь наружу, тот «зверек», что жил там. Но знал принц, что «зверь» тот хоть и мал, но злобен и временами не просто скребется, а и рвется наружу, раздирая нутро когтями.

А еще вспомнил Вик свои сны, в которых дракон – не прекрасный могучий заступник от Зла, как в людских и эльфийских легендах, а ужасное огнедышащее чудовище. Вспомнил, как воочию видел в своих сновидениях и красный, отливающий пурпуром, глаз, и громадные когти, по краю отсвечивающие подобно лезвию кинжала, и клубы черного с искрой дыма, пышущего из ноздрей. Как со страхом обозревал города и поля с высоты неимоверной, когда летал на том драконе. А еще боль ужасную в ногах от кровавых ран, разодранных чешуею острой, и как ноги те саднило и пекло, даже когда он просыпался по утрам, хотя крови и не видно было.

И испугался он – что там вырвется еще наружу из него, удерживаемое на месте много зим? И сможет ли он совладать с этим «зверем»? Так что, сказал он тогда отцу, что потерпит еще – пока у Рича свои наследники не появятся.

Дни текли, кажущиеся длинными, пока их проживаешь, а оглянешься назад – так только мелькают, проносясь мимо – два… пять… девять…

А потом и случилось, что было обещано Архимагом… и во что до последнего не верилось – король умер. Отец умер!!!

Как прошли похороны и поминальная трапеза? Да как – тяжко было… а для Вика, так совсем, как в тумане, привычном уже – «кисель» в голове совсем загустел за десять-то дней. А может чем и Владиус опоил, так как Рич с Роем, кажется, были в том же состоянии – медлительными, спокойными, с тусклыми глазами.

И вот, теперь он сидит поутру в зверинце, в клетке Тая, а голова его раскалывается. С чего бы? Поднатужившись, Вик стал вспоминать.

Были похороны – тянущиеся и тянущиеся, утяжеленные всякими церемониями – все ж королевские…

« – Бр-р…» – Вик встряхнулся. Нет – это вспоминать он не будет.

Потом была поминальная трапеза. Он ел… нет не ел, а только пил…

А потом был эльфенок – Малыш Ли… он тащил его на своих плечах в покои…

А покои-то были пусты… точно, вспомнил – оборотни-то еще днем в живность свою перекинулись и разбрелись – один в свой старый вольер, а другой… незнамо куда – пырх в окно и на улицу. Им-то тоже тяжко – они короля, отца Вика то бишь, с малых лет воспитывали и охраняли. Так что горевали оборотни по королю Ройджену, ушедшему безвременно, как и положено горевать друзьям давним и хорошим – то есть, тяжело и бурно. А такое горе легче пережить, перекинувшись в зверя.

А дальше… дальше решили они с Ли идти к Таю. Зачем? Да кто ж знает…наверное, покои были совсем пустыми…

Далее… им принесли ужин – Тигру цельную ногу бычка, а им… тарелки с чем-то… это все съел эльфенок, а он… опять пил…

Потом они спали. Прямо в пещере, на куче соломы – в логове тигра. Справа помнился большой мохнатый горячий бок зверя, а слева, вздрагивающий во сне эльфенок… этот мягким не был… своими худющими коленями и локтями…

И вот теперь, поутру, он сидит на каменном уступе больной и разбитый, а в голове его умостились туманная пустота пополам с обреченностью – что дальше?… Как оно будет дальше?… А зачем оно вообще надо, это «дальше»?!!

Вик осторожненько повел головой, оглядываясь. На более энергичное движение он не решался, а то к пустоте и обреченности добавлялись и перекатывающиеся от виска к виску тяжелые острые булыжники.

А вокруг, собственно, ничего не изменилось за те десять зим, что он здесь не был.

Когда-то, в те давние времена, когда эти земли принадлежали эльфам, весь город занимал только этот, самый большой холм и вмещался в малый крепостной круг. Затем, когда один из эльмерских королей решил перенести сюда с побережья столицу, и началось заселение прилегающих холмов, пришлось возводить и большой круг стен, который, впрочем, на сегодняшний день, оказался тоже внутри разросшегося города.

А малая крепость, постепенно, стала чисто дворцовой территорией. Сам дворец, с его жилыми покоями, торжественными залами, хозяйственными постройками, садами и конюшнями, казармами охраны, Посольским Двором и гостевыми флигелями, расстраивался, громоздясь и расползаясь по холму, от когда-то небольшого замка эльфийского наместника, расположенного на самой его вершине.

Зверинец же, как и прочие составляющие дворцового хозяйства, в течение веков разрастался, сползая по склону и нависая одним своим двором над другим.

Как помнил Вик, справа от тигриного двора, должен быть такой же львиный, неделеный на сегменты вольеров, а слева тоже кошачий – толи с черными пантерами, толи пятнистыми леопардами. Снизу – слоновий загон, видимый даже с верхней обзорной галереи, а выше – крытые клети, для мелкой теплолюбивой живности.

В самой близости к дворцу, практически в его садах, были территории не укрытые решетками, призванные радовать нежный дамский взор и создавать впечатление вольной жизни в природе. Там обитали олени, на которых, понятное дело, никто не охотился, разные белочки и зайчики, пруд с лебедями и утками, а в теплое время года в парк выпускали и павлинов.

Напыщенных красавцев с дурным голосом Вик не терпел с детства за то, что морочили голову, обманывая глаза своей величавой пышностью, прикрывая этим простенький умишко, как у обычных несушек, и тупой индюшачий нрав.

То ли дело лебеди – этих птиц Вик любил, несмотря на то, что был не раз трепан и щипан ими. И все равно, не проходило и десятницы, как маленький принц, убежав от нянек, опять оказывался на берегу пруда с куском хлеба. Они влекли его неимоверно – в них-то красота сочеталась с гордым нравом и по-человечески определенным характером. А уж рассказы о том, что эти особенные птицы живут только своей парой, просто завораживали мальчика. Ему, тогда еще верившему в сказки, все казалось, что это прекрасные возлюбленные, похожие на его родителей, зачарованные злым колдовством черного мага и вынужденные теперь скитаться по белу свету в столь красивом, но все же птичьем обличье.

Эти воспоминания о годах далекого детства, пришедшие на ум, заполнили ту часть разума Вика, что зияла туманной пустотой и немного привели его в чувства, как горечь перчинки попавшей на зуб, позволяет лучше распробовать вкус следующего куска. Сразу проявились знакомые четкие линии тигриного двора, резкость присущих ему запахов и яркость безбрежного синего неба над головой

Большой двор был отгорожен стеной от ему подобных и образовывал обширное, без крыши, помещение. Площадка, при входе в него, позволяла подойти к дверям во все три вольера, которые тигриный двор в себе заключал. А поверху, вкруговую по стене, проходила смотровая галерея, ниже которой прогуливающиеся по зверинцу дамы и господа, как правило, и не спускались, не желая ощущать насыщенные запахи и видеть вблизи неприглядные мелочи жизни животных.

Когда-то, зим сто пятьдесят назад, еще при Виковом прапрадеде, сюда был доставлен и Тай в своем втором облике. Он тогда от кого-то скрывался и почти пятьдесят зим провел, не оборачиваясь человеком, удивляя всех несоответствием пугающе огромных размеров и миролюбивого характера.

От кого он укрывался в зверинце эльмерского дворца, Вику было неизвестно – сам Тай об этом не заговаривал, а принц и не спрашивал. Но, чуть позже, что-то изменилось в окружающем Мире и, при правлении прадеда, Тай решился показать себя. И с тех пор стал наставником всех последующих молодых наследников: сначала деда, а потом и отца Вика.

Вот только с ним самим эта последовательность была нарушена. Отец приставил надежного и верного Семье оборотня ни к наследнику Ричу, а к младшенькому Вику, когда отправлял его в дальний замок, подальше от черных бед, обрушившихся на их дом.

Вольер Тая был таким же, каким принц помнил его с детства. Слева от входа, заполняя угол, расположилась рощица из десятка тонконогих деревьев и зарослей кустарника. По центру была выложена уступчатая гора с логовом-пещерой наверху, а справа с нее сбегал небольшой водопад, образуя озерко.

Дальше располагалась разделяющая вольеры перегородка в виде все той же смотровой галереи на высоких столбах, которая соединялась в торце с круговой. Проемы между подпорными стойками были забраны фигурной решеткой, образуя проход между клетками для самых смелых. Впрочем, как помнил Вик, этих смелых всегда было немного и проходом в основном пользовались служители зверинца.

За галереей располагался вольер с обычным тигром и его самкой, дальше третий такой же…

« – Да-а, с логовом только что родившей тигрицы», – вспомнил Вик пояснения служителя, провожавшего их с Ли вчера вечером сюда.

Тай, чуть выше того места, где примостился принц, почти у самого логова, обгладывал мосол, может вчерашний, а может и новый, принесенный ему рано утром, пока Вик спал.

Эльфенок сидел на смотровом балконе, свесив ноги наружу, и что-то разглядывал там, за пределами двора…« – Наверное, слонов…». Долго на него смотреть принц не смог – яркая голубизна неба, на которой четким контуром вырисовывался силуэт парня, резала воспаленные глаза.

Тигр в соседнем вольере ходил как заведенный туда-сюда, периодически останавливаясь, чтоб разрыть очередную яму возле решетки и брызнуть струей на ее прутья. И это он своей ревностью заполонил стойким мускусным запахом весь двор. Этот крупный и мощный для обычного дикого хищника зверь не мог никак успокоиться от того, что по соседству появился более крупный соперник. Так он, по-видимому, воспринимал Тая, который действительно, не менее чем на ладонь, превосходил его в холке.

А вот тигрица была явно другого мнения о вновь появившемся соседе. На дворе шел второй месяц весны, а значит, время течки для этих кошек еще не прошло. И теперь эта красавица, находясь в любвеобильном настроении, терлась о решетку всем телом, а потом, заваливаясь на спину, жмурящимися глазками томно заглядывалась на нового самца.

В общем-то, как Вик знал, оборотни в своих звериных обличиях, особенно когда подолгу находились в них и теряли часть своей человечности, вполне могли спариваться с дикими сородичами. Но сейчас, скорее всего из-за сильных чувств переживаемых человеческой половиной и звериная часть Тая на столь явный любовный призыв не реагировала. А бедная кошечка все продолжала елозить на спине, урча и порыкивая, в непонимании почему красавец-сосед ей не отвечает, при этом огрызаясь на собственного «мужчину», периодически подваливавшего к ней, и доводя того своими капризами до полного неистовства.

На эту парочку смотреть Вику было не сложно – они находились в тени от галереи, и многострадальные глаза его не саднило от яркого света. Редкие их перебранки вызывали, вроде как, даже интерес, а от метаний тигра, который маятником, с четкой размеренностью, вышагивал вдоль решетки, Вик впадал в полусонное оцепенение, забывая о насущных горестях.

И неизвестно, сколько бы он так просидел, слегка покачиваясь в след зверю, если бы не звук скрежетания отпираемого замка, проскакавшего по кругу, забранного в камень двора, и резанувшего по неготовому к такому шуму слуху. Дверь на общую площадку открылась и на пороге нарисовался… Рой. А стоило служителю зверинца захлопнуть за ним створку, как братец с рассерженным видом направился к вольеру Тая, чья решетчатая калитка и не запиралась.

Резкий скрип и последовавший грозный окрик: «– Ты что вытворяешь?!» – вспугнули сонливость Вика, отвлекли от созерцания слонов эльфенка, который тут же в любопытствующем ожидании свесился во двор, и вызвали рык всем недовольного тигра-соседа.

Только Тай и кошечка не обратили внимания на раздавшийся шум – один в полном нежелании быть причастным к чему-либо человеческому, а вторая в любовном пылу.

– Ты только посмотри на себя – на кого ты похож? Наследник Эльмерского престола сидит в зверинце грязный, вонючий, с опухшей мордой, как конюх какой-нибудь после хорошей попойки! – воскликнул Рой, подойдя вплотную к младшему брату и резко дернув его за волосы. Хотя… нет, не дернул, а вынул соломинку, запутавшуюся в нечесаных прядях – это Вику и его наболевшей голове так показалось. – На! Выпей! – велел Светлейший брату, протягивая какой-то флакончик.

Вик выпил, не став спорить просто потому, что и сил-то у него на это не было, да и братец вопил неимоверно громко. А препирательства были чреваты еще большим повышением тона его голоса, чего в данном своем состоянии Вик боялся не пережить.

Зелье подействовало сразу же, заставив младшего принца, имеющего и так непотребный вид, еще и совершить не менее непотребные действия, а именно – блевать себе под ноги. Но… и неожиданно быстро полегчало – звуки перестали колошматить по голове, а яркий солнечный свет резать глаза. И сразу стало понятно, что главная проблема теперь у него во рту – сушь, вонь и горечь. Недолго думая, Вик нагнулся к озерку и попытался зачерпнуть воды, чтоб прополоскать его.

Ему не дали – горло сдавило, а его потащило прочь – это Рой, ухватившись за камзол, стал оттаскивать придурочного братца от водоема.