Все еще неуверенно покачивая головой, Гай изобразил на своем запястье широкую полосу.

– Браслет? Можешь его описать?

Подумав, слуга протянул руку и постучал ногтем по золотой фибуле, скреплявшей на плече плащ Рольвана.

– Золото?

Гай кивнул.

– Золотой браслет, широкий, тяжелый, плетеный? А тот человек был худым, но очень ловким?

Новый кивок.

– Это он! – прошептал Рольван. – Это Гвейр!

Браслеты Гвейра, весом не меньше трех унций каждый, были частым поводом для шуток. Всякий раз, как у друзей заканчивались деньги – а случалось это постоянно, – Торис уговаривал продать их и купить выпивку. И каждый раз Гвейр с тонкой улыбкой объяснял, что браслеты достались ему от умершего отца, а тому от деда, и так до незапамятных времен, а потому и продавать их никак нельзя. И Торис успокаивался – до следующего безденежья.

– Я клянусь, – сказал Рольван, – ты слышишь, Гай, я клянусь богом, что найду его и убью. Король не откажет послать меня с отрядом, а если откажет, поеду один. Где бы он ни спрятался, хоть на самом краю света, я его найду. Я клянусь. Ты слышишь, Гай?

Слуга со всхлипом кивнул.

– Я вырву корни зла, – добавил Рольван. – Я буду преследовать это дрейвское отродье, пока один из нас не умрет, и даже мертвый я от него не отстану! Ты можешь быть спокоен, Гай. Он получит свое!

Ториса он увидел во дворе королевского замка, у конюшен, как только отдал слуге поводья своего коня. Не успевший переодеться и сменить повязки, гигант выглядел побитым и унылым донельзя. На сердце у него было явно не лучше, чем у самого Рольвана.

Правда, Рольвана это не слишком-то волновало. Он был готов обрушиться на любого, кто подвернется под руку. Ближайший Гвейров друг годился как нельзя лучше.

– Ты знал, кто он?!

– Нет! – Торис отшатнулся, чего никогда не сделал бы перед лицом врага. – Ты что, думаешь, я стал бы водиться с дрейвом?!

Его обида была искренней, и Рольван остановился. Спросил уже спокойнее:

– Если Дэйг пошлет меня за ним, ты…

– Он притворялся моим другом, а сам был дрейв! Думаешь, я не поеду с тобой?! Только Дэйг нас не за ним отправляет, командир, ты разве не слышал? Канарцы опять нарушили договор и разоряют деревни. Мы все отправляемся на север.

Пока Рольван обдумывал новость, а Торис терпеливо ждал, они прошли через двор, весь в растрескавшихся плитах, поднялись плоскими ступенями главного здания к широким резным дверям и очутились в зале. Он был полон, как городская площадь в день ярмарки.

Глубокие ниши окон пропускали мало света, и лампы вдоль стен больше чадили, чем светили. Лица и фигуры сливались в полумраке. Голоса гудели, как пчелиный рой.

Нападение канарцев, война с которыми то затухала, то вспыхивала уже много лет, обсуждалось на все лады. Все как обычно: дамы ахали, воины бахвалились, оживленные надежды заглушали мрачные предсказания. Звенели подброшенные монеты. Скрипели кожаные ножны, когда руки нетерпеливо теребили рукояти мечей. Смерть епископа оказалась почти забыта за более важными делами.

Сжав зубы, Рольван плечами и локтями прокладывал путь через зал. За спиной то и дело слышал грубый голос Ториса. У дальних дверей гигант отстал, ввязавшись в чей-то спор, но вскоре вновь оказался рядом, и королевских покоев они достигли вместе.

Король Дэйг, предводитель свободных эргов Лиандарса, при известиях о войне особо не огорчался, ни надеждами, ни предчувствиями не терзался – проще говоря, относился к ней как к надоевшей, но привычной работе.

Северо-восточные границы постоянно тревожили канарцы. Пятьдесят лет назад они поселились на побережье, получив, по договору с тогдашним королем, земли в обмен на клятвы верности и военную помощь против северян. Клятвы были нарушены всего через несколько лет, и вместо верных союзников Лиандарс получил еще один источник тревог.

Каждую весну, как открывались морские пути, новые корабли с поселенцами приставали к восточному берегу, и каждые два-три года канарцы с оружием в руках устремлялись расширять свои владения.

Сдерживание их натиска занимало у эргов все время, что оставалось от усмирения северных соседей – данцев, расков и затаринцев. Эти воинственные племена никак не могли мирно ужиться по ту сторону великой Стены императора Тибуция, но забывали раздоры всякий раз, как кому-нибудь из них приходило в голову устроить набег на южные земли.

За свою жизнь Дэйг провел четырнадцать военных кампаний. Знал победы и поражения, сражался наравне со своими солдатами, бывал ранен, дважды – серьезно, но на здоровье не жаловался. К сорока годам он трижды овдовел, имел трех законных сыновей, двух дочерей и десяток бастардов.

Глядя на него, казалось, что быть королем и воином – занятие куда менее опасное, чем быть дамой и его супругой. Что, конечно, не останавливало жаждущих королевского внимания дам. Даже теперь, когда всего десять дней прошло с казни несчастной королевы Хависсы.

Но сейчас в передних королевских покоях не было ни дам, ни развлекавших их поэтов. Сновали, входя и выходя, запыленные гонцы. Поодаль от дверей с полдесятка дружинников оживленно спорили, буквально зажав кого-то в угол. Человек этот пытался выбраться и сбежать, но его окружали все теснее. Проходя мимо, Рольван узнал казначея.

Слуга у дверей сказал «подождите», но тут как раз вышел гонец и сразу за ним – сам король Дэйг. Торопливо кивнул в ответ на поклоны. Он казался озабоченным и искал кого-то, когда увидел Рольвана.

Лицо короля стало тревожным и немного виноватым.

– Рольван, – сказал он. – Прими соболезнования. Его смерть – горе для всей страны, но больше всех для тебя.

От теплых слов в горле встал комок. Рольван с трудом сглотнул, кланяясь еще ниже.

– Убийца, когда его поймают, не получит пощады, – добавил король.

– Государь, отправьте меня за его убийцей!

– Нет, – сказал король. – Я разделяю твою печаль, но мы выступаем завтра навстречу канарцам. И ты тоже. У меня нет лишних офицеров.

– Прошу!

– Нет, Рольван. В другой раз я сам послал бы тебя в погоню и дал бы тебе отряд, но не сейчас. Готовься к походу.

Жестом подозвав казначея, – тот с облегченным вздохом поднырнул под чью-то руку и был таков, – Дэйг зашагал прочь. Рольван упрямо сжал зубы и кинулся следом.

– Государь!

Тот остановился. Нахмурился.

– Что еще?

– Государь, – сказал Рольван. – Эрг Удерин, отправляя нас за дрейвами, от вашего имени обещал любую награду, какой мы пожелаем.

Король нахмурился еще сильнее.

– Да, это были мои слова.

– Дрейвы уничтожены.

– Знаю. Какой награды ты хочешь?

– Только одно, государь. Отпустите меня.

– Сейчас? Ты хочешь оставить службу – сейчас?!

Рольван опустился на колени.

– Позвольте мне найти и наказать убийцу, мой король. Это единственная награда, какой я прошу. Я отправлюсь один…

– Не один, – буркнул Торис и встал на колени рядом.

Дэйг помолчал.

– Канарцы разоряют наши деревни, а двое храбрейших воинов просят у меня отставки, – произнес он с горечью. – Чего ждать Лиандарсу, если такие у него защитники? Хорошо, я сдержу слово. Отправляйтесь за ним. Но, когда найдете Гвейра, вы вернетесь и его привезете ко мне живым. Никаких расправ – судить это дело короля. Вы поняли меня?

– Благодарю, государь. Мы поняли, – ответил Рольван.

– Еще как поняли, – зловеще пробормотал Торис.

По завещанию, написанному еще несколько лет назад, отец Кронан оставил свои поместья в пяти днях езды к востоку от Эбрака обители, где некогда нашел духовное утешение и встал на путь священства. Рольвану он оставил городской дом со всей обстановкой и крупную сумму в серебряных и золотых монетах.

Гай тоже получил деньги. Кроме того, епископ обязал Рольвана позволить немому слуге оставаться в доме, сколько захочет, хоть до самой смерти, разве только Гай сам решит уехать куда-нибудь. Тогда его следовало отпустить. Гай остался, и Рольван был очень этому рад.

Хлопоты, связанные с завещанием, задержали его в Эбраке до самых похорон, а след убийцы стыл. Это приводило Рольвана в бешенство. Еще хуже – он понятия не имел, в каком направлении тот след искать.

Совершив свое черное дело, Гвейр бежал и, скорее всего, покинул город на рассвете, прежде чем о преступлении узнали и выставили дополнительную стражу к воротам. Кроме Северных врат, что вели к королевскому замку и не подходили для бегства, оставались еще три, которыми он мог воспользоваться.

Затевая погоню, Рольван не знал, куда ехать – хоть монетку подбрасывай. Идею, между прочим, горячо одобрил Торис, у которого в карманах как раз нашлась одна-единственная золотая монета.

Да и то сказать, последнее слово часто остается за золотом. Коли золоту под силу брать неприступные города – и неприступных дев, тут же добавил Торис, – почему бы не доверить ему и выбор пути?

Но прежде чем Рольван всерьез согласился на этот способ, Торис высказал другую разумную мысль. Гвейр родом из Каэрдунских предгорий, где у его семьи небольшое владение. Почему бы не поехать сперва туда, а в остальном положиться на бога?

– Волк бежит к своему логову, – сказал тогда Рольван.

И вздрогнул, сообразив, что попал в точку.

– А охотники за ним, – подхватил Торис. – Паршивые дрейвы те же волки!

– Значит, на юг, а там посмотрим. Не мог он совсем не оставить следа! Будем расспрашивать в тавернах, на постоялых дворах, и… пусть нас ведет сам бог.

– Ты в храме-то был?

Рольван молча кивнул.

Он пришел в храм перед похоронами и долго стоял, глядя в застывшее, неприятно-желтое в свете свечей, лицо отца Кронана. Долго беззвучно молился и слушал, надеясь на хоть какой-то отклик, но его не было. Епископ ушел. Бог, которому он служил всю жизнь, принял его Надзвездный Свет. Осталась пустая оболочка.

И месть – еще осталась месть, и в ней было больше жизни, чем в этом холодном, неподвижном теле. Когда на гроб опустили крышку и прах навеки возвратился в прах, Рольван вздохнул с облегчением.

– Я поклялся, – сказал он теперь, – поклялся, что буду искать Гвейра, пока не найду. Он может покинуть Лиандарс, даже уплыть за море, и я последую за ним. Может быть, мне придется искать всю жизнь. Поэтому, Торис… если решишь, что не хочешь дальше за ним гоняться…

– Ну вот еще, – возмутился Торис. – Хочешь клятву, вот тебе: пусть демоны Мрака сожрут мою душу, если я не найду этого ублюдка и не спрошу, прежде чем снести ему голову, как он смел притворяться моим другом!

Как бы ни поджимало время и ни грызло нетерпение, перед отъездом нужно было посетить Эранда. Он поправлялся в своем доме под присмотром молодой жены. Рольван отправился туда вместе с Торисом.

Раненый воин долго расспрашивал их о той ночи в лесу – сам он был без сознания и все пропустил. Принес Рольвану соболезнования и пожелал скорее найти убийцу, пообещав выздороветь и отправиться «бить канарцев за себя и за вас». На поправку он шел быстро, и друзья решили считать это доброй приметой.

Собственные раны еще беспокоили их, но помешать походу не могли. Боль в плече тревожила Рольвана меньше, чем нетерпение в мыслях, а к руке уже возвращалась подвижность.

Что до Ториса, пара кровавых царапин вообще не стоили его внимания. Порою Рольван думал, что свалить этого быка можно только ударом тарана.

Простившись с Эрандом, разошлись: Торис направился к ближайшему кабаку, Рольвану же предстоял еще один визит, о котором за всеми бедами он чуть не забыл. Но, не в пример прочим его делам в последнее время, это было приятным. Потому и оставил его на последний вечер, чтобы увезти с собою хоть одно светлое воспоминание.

К знакомому дому на Замковой улице, что соединяла Торговую площадь и Северные ворота, Рольван отправился пешком. От бывшего епископского дома – Рольван еще не привык называть его своим, – ходьбы было от силы полчаса.

Белокаменное жилище господина Луксия, одного из сыновей старого эрга Дебринского, каждую весну утопало в яблочном цвету. Рольвану нравилось сравнивать бело-розовую нежность цветов с целомудренной красотой дочери Луксия, Эйтин.

Благородная и прекрасная, она могла выбрать жениха из знатнейших воинов страны. Но с тех пор как два года назад их представили на праздничном пиру, Эйтин предпочитала всем ухажерам Рольвана. Мало-помалу он стал частым гостем в доме ее отца и неизменным, если только позволяла служба, спутником ее прогулок и развлечений.

Несмотря на высокое происхождение, Луксий, последний из девяти сыновей эрга, не был сказочно богат. К тому же он и сам произвел на свет семерых детей, и пять из них были девочками. Потому он спокойно принял выбор младшей дочери и, хоть не дал пока согласия на брак, препятствий не чинил. Сама же девушка о свадьбе говорила, как о деле решенном.

Яблоневые ветви с пышными гроздьями цветов качались над каменной оградой с башенками – из-за них дом Луксия казался маленькой крепостью. Рольвану не пришлось брать ее штурмом: привратник пропустил его с поклоном, как члена семьи.

Пройдя усыпанной мелким песком дорожкой, оказался перед высоким крыльцом. На верхней ступени перед дверью сидел белоснежный охотничий щенок. Завидев Рольвана, он весело взвизгнул и бросился навстречу, размахивая пушистым хвостом и просясь на руки.

– Как тебе не стыдно, – сказал Рольван, подхватывая его. – Ты ведь уже взрослый пес!

Взрослый пес восторженно облизал ему щеку. Рольван отодвинул собаку на вытянутых руках.

– Ну тихо! Где твоя хозяйка, Гаст?

Ему ответил насмешливый и чуть капризный голос:

– Сколько раз говорить – не смей его баловать! Когда ты наконец научишься манерам, Рольван?

Рольван обернулся и отвесил насколько мог изящный поклон – Гаст улучил возможность и лизнул его во вторую щеку.

– Под вашим руководством, госпожа Эйтин, я стал манернее самого короля!

– Этого-то грубияна? Да он в жизни не отличит даму от кобылицы! – девушка опасливо оглянулась, но отругать ее за дерзость было некому. – Нет уж, Рольван, от тебя я жду большего!

– Все, что пожелаете, моя госпожа!

Оказавшись рядом, Эйтин забрала и спустила на землю щенка. Ее лицо стало серьезным.

– Как хорошо, что ты пришел, – она решительно обняла Рольвана за шею. – Мне так жалко епископа, правда! Я столько ночей не могла заснуть, думала, как ты…

Рольван осторожно ответил на объятие и сразу отстранился. Меньше всего на свете он желал быть пойманным за соблазнением дочери Луксия. Этот цветок он собирался получить во владение, а не срывать украдкой.

Эйтин только исполнилось шестнадцать, и она действительно походила на цветок. Светлые волосы волнами рассыпались по ее плечам, по меховой накидке, такой же белой, как ее кожа. Дед Луксия был квирским легионером – он вышел в отставку по старости и остался в Лиандарсе после ухода войск. От него в наследство Эйтин получила темные, с хитринкой глаза и очаровательный волевой подбородок.

– Спасибо вам, госпожа.

– Ты такой ужасно правильный, Рольван! – вздохнула она.

– Вовсе нет. Я мечтаю о высочайшей награде.

– Ты просто боишься.

– Конечно. Я отчаянно трушу при мысли, что могу вас потерять.

– Вот, об этом я и собиралась тебе сообщить, – Эйтин приняла серьезный, даже печальный вид. Медленно протянула: – Отец сказал…

– Что?

– Что он много думал о моем будущем… и о тебе…

– И что? Эйтин!

– Вот видишь, теперь «Эйтин»! А как же «госпожа»?

– Что он сказал?!

Девушка улыбнулась его испугу.

– Он сказал, что ты храбр и честен, и хоть невысокого происхождения, но заслужил свое место, и король очень тебя ценит. И что если ты его теперь спросишь, он скажет «да».

– Хвала Миру, – выдохнул Рольван.

Он добился этого. Он, безземельный сирота. Он женится на девушке из эргской семьи, на красавице, чистой и безупречной, как ангел. Если бы только отец Кронан был жив!

– Ты рад?

– Я счастлив, – прошептал Рольван.

Опустился на колени и расцеловал ее ладони. Эйтин отняла руки:

– Ну хватит. Пойдем в дом!

– Ваш отец дома? Я могу с ним поговорить?

– Ох, нет! Они все уехали на какой-то смотр из-за этой вашей войны! А мама теперь каждый день у моей сестры Атирне, у них вот-вот родится ребенок, – Эйтин сморщила нос. – Поэтому я одна. Я боялась, что ты не придешь, так и уедешь опять, не простившись!

– Разве же я мог? Но когда я смогу его увидеть?

– Не знаю. Завтра, может быть.

– Завтра меня здесь уже не будет, госпожа Эйтин. Я пришел только увидеть вас перед долгой дорогой… Мне так жаль!

– Разве ты не можешь задержаться всего на день?

Рассказать ей? Поймет ли она, какая жгучая потребность гонит Рольвана, как дорого стоит каждый час промедления? Или вовсе не увидит смысла откладывать свадьбу ради какой-то мести?

Он ответил:

– Не могу. Но теперь я сделаю все, чтобы скорее вернуться!

– Клянешься? – вздохнула Эйтин.

– О да!

– Ты никогда не делаешь так, как я хочу. А я все равно это терплю. Почему?

– Не знаю. Наверно, потому, что вы так добры, а я не стою даже вашего взгляда.

– Льстец. Скажи мне, – Эйтин шагнула ближе, оказалась совсем рядом, – скажи, ты будешь думать обо мне каждый день до твоего возвращения?

– Конечно!

– И каждую ночь?

Рольван улыбнулся:

– Обещаю.

– А когда вернешься и отец даст тебе согласие, ты все еще будешь таким скучным и нерешительным?

Ответ мог быть только один. Ругая себя за неосторожность, Рольван прижал к себе ее нежное тело и несколько мгновений был счастливейшим человеком в мире.

Потом распрощался и сбежал прежде, чем его и ее благоразумию окончательно пришел конец.