Рольван поднял голову заглянуть в деревянное лицо Мира. Статуя улыбалась, и он мог поклясться – улыбалась язвительно. Можно сбежать из монастыря. Но кто тут думал, будто можно убежать от служения своему богу?
«Разве ты сам не видишь, что я не гожусь?»
Ответа не было – как и всегда.
Из комнаты совещаний Рольван отправился искать свой отряд. Он не сомневался, где и в каком виде найдет доблестных воинов, цвет королевской дружины. И оказался прав.
Отстояв почетный караул во время траурной службы, отсидев торжественный ужин, они проводили короля, но расходиться не спешили. Из сотни свечей в зале осталась едва треть, и те догорали, но пиршество шло полным ходом. От официального ужина оно отличалось количеством выпивки и полным забвением манер.
Здесь размазывали по лицам пьяные слезы – королеву тайно вожделел каждый второй, если не первый – и заедали их большими кусками жареной баранины, каплунами и фазаньими ножками. Здесь проклинали темных богов, а с ними короля и епископа со всеми квирскими святыми – и запивали проклятия целыми бочонками вина и пива. Языки разгулялись вовсю. Счастье, что к утру никто не вспомнит ни того, что слышал, ни того, что говорил сам.
Все это Рольван увидел, будучи схвачен за рукав и буквально втянут в двери трапезной.
– Ты преступно трезв, мой командир, – заявил Торис, воин огромного роста и огромной силы, а также огромной утробы, одной рукой вручая Рольвану полный кубок, другой подхватывая и усаживая на скамью своего лучшего друга, вздумавшего потерять равновесие. – Не смей падать, Гвейр. Мы еще не выпили с командиром.
Еще не выпили – здесь Торис поскромничал. Если собрать все кубки, кувшины и бочки, что осушили за несколько лет они втроем, в таком количестве пойла можно утопить целую роту пехотинцев.
Но сегодня вечером Рольвану, а значит, и Торису, было не до выпивки.
– Бросай это все. Нас ждет поход.
– Поход – это отлично, – квадратная физиономия Ториса осветилось улыбкой. – Перед походом сам бог велит напиться!
Шея гиганта была почти такой же толщины, как голова, а мышцы рук по-хорошему подошли бы ногам. Он не носил бороды, но отращивал усы, светлые и порыжевшие от пива и еды. Их кончики закручивались вверх, когда Торис бывал весел, и обвисали, если пустые карманы и нехватка выпивки загоняли его в тоску.
В отличие от него, Рольван не брился только во время походов, и волосы стриг коротко. Так удобнее, недаром квиряне взяли такой обычай еще со времен первых императоров.
– Не знаю такого бога, – усмехнулся он. – А знаю вот что: сейчас ты соберешь всех наших, окунешь каждого в бочку с водой, чтобы протрезвели, и за час до рассвета мы будем у западных ворот, и покинем город без лишнего шума. Припасов брать на неделю, языком не болтать. Все ясно?
Старинный, еще со времен службы оруженосцами, приятель Рольвана, Торис без ревности принимал его высокий чин. Приказ воспринял как должно: подтянулся и мгновенно протрезвел. На этого человека можно было рассчитывать буквально всегда.
– Сделаю, – был короткий ответ. Затем Торис встряхнул Гвейра: – Просыпайся, пьяница. Я ухожу.
– Как снилось мне, боги, воители знатные, окончив труды, за стол свой садятся и пищу вкушают, – довольно мелодично пропел тот и снова заснул, свесив голову на грудь.
Друзья переглянулись. Гвейр, знаток всех на свете песен и побасенок, за древние сказания принимался только пьяным до невменяемости. Случалось такое редко и ничем хорошим не кончалось.
– Вот зараза, – вздохнул Торис.
– Пять сотен дверей в Лунасгарде, и верно… Клянусь псом Каллаха, как я ненавижу монахов!
Рольван с тревогой огляделся, но слушать пьяные Гвейровы бредни было некому. К тому же не он один сегодня поминал языческих богов и проклинал служителей Мира.
– Ладно, доведу его до казарм, – решил Рольван.
Забросив руку приятеля себе на плечо, помог тому подняться. Благо, королевских лучников, которые, к слову, почти все были уроженцами Каэрдуна, в поход не звали, и макать беднягу головой в воду не было нужды.
– А ты собирай наших.
– Слушаюсь, командир, – трезвым голосом ответил Торис.
Доставив полусонного, бормотавшего слова древних сказаний Гвейра прямиком в кровать, Рольван вышел обратно под дождь.
Постоял, размышляя, как хорошо бы завалиться на первую попавшуюся скамью и проспать хоть пару часов. Потом встряхнулся и пешком отправился к дому епископа, за несколько кварталов от замковых стен.
Ворота замка были закрыты, но привратник у калитки знал Рольвана в лицо. Обитатели казарм частенько возвращались из города ночью, и не всегда – на своих ногах. Замковый управляющий благоразумно закрывал на это глаза.
На пустых мокрых улицах под ногами хлюпала грязь, а редкие фонари под навесами крыш рождали мутные пятна света, перечерченные разрывами теней. Из трактиров долетали голоса и смех. Их бессонное веселье принадлежало будто другому миру, живому и теплому, вокруг же было темно и тихо, как – Рольван поежился, но сегодня эта мысль казалась уместной, – в Подземном Мраке, что ждет после смерти грешников.
Потом трактиры остались позади, и узкая улица, усаженная готовым вот-вот расцвести боярышником, привела его к епископскому дому. Сложенный из светлого песчаника, с красной черепичной крышей и двумя башенками по сторонам дворика в аккуратных цветочных клумбах, дом этот казался спящим. Только сквозь ставни по левую сторону высокого крыльца пробивалась полоска света.
Дождь наполнял желобки по краям крыши и срывался вниз небольшими водопадами. Перед крыльцом образовалась лужа. Рольван обошел ее и поднялся на ступени. Он знал – епископ не спит и ждет его, а значит, разговора не избежать.
Двери отворились сразу, стоило ударить в них подвешенным специально для этого молоточком.
Гай, немой слуга, что состоял при отце Кронане, сколько Рольван себя помнил, поклонился и провел его в кабинет. Отдавая свой промокший плащ, Рольван дружески сжал плечо Гая. Тот закивал.
Давным-давно отец Кронан выкупил у случайных знакомых мальчишку-раба: ему за некую провинность отрезали язык и наверняка однажды запороли бы до смерти. Вылечив и откормив беднягу, Кронан подарил ему, ошалевшему от такого поворота судьбы, свободу. И получил слугу преданнее, чем любой раб.
Благодарность – вот что двигало всеми, кто окружал отца Кронана. Рольван был лишь одним из многих.
В кабинете неярко горела свеча, да в очаге тлели угли. Отсветы их оживляли краски на мозаичном полу в середине комнаты, зато углы караулили пушистые клубки темноты.
Епископ сидел в кресле с высокой спинкой, закутанный в мягкое покрывало. Ноги его покоились на скамеечке, левая рука держала кубок, правая была протянута навстречу Рольвану. Трудно представить картину теплее – пусть не родной дом, но тот, что стал родным вопреки всякой надежде. Немногим в жизни так везло!
– А я уже почти решил тебя не ждать, – весело сказал епископ. – Брось кланяться, Рольван. Садись к огню, ты весь мокрый. Гай, согрей Рольвану вина, да не разбавляй. Дождь все не кончается?
– Льет по-прежнему, – ответил Рольван. – Самая подходящая погода для путешествия, куда ты решил меня отправить, отец.
– Ничего не поделаешь, к тому же ты еще молод. Дурная погода не должна быть тебе помехой.
– Она и не помеха.
– Хорошо.
Пододвинув свободное кресло к камину, Рольван сел и с удовольствием подставил лицо огню. Гай разворошил угли, добавил яблоневых поленьев, и пламя радостно заурчало. Дым был ароматным, как выпечка из сдобного теста.
Дурной и безнадежно длинный день закончился, плотные ставни отсекли заботы вместе с сыростью и темнотой, и Рольвану уже не хотелось ни о чем спорить. Но и сдаваться просто так он не привык.
Епископ вопросительно щурился поверх кубка. Ждал.
Рольван вздохнул.
– Помнишь, я просил тебя не ходатайствовать за меня больше?
Отец Кронан прикрыл глаза, и он поспешил добавить:
– Только не думай, что я неблагодарен! Я всегда буду…
– Тихо, – прервал епископ. – Я и не подвергаю сомнению твою благодарность. Рольван, почему ты думаешь, что обязан своим положением кому-то, кроме самого себя? Я только просил короля принять тебя в оруженосцы, остального ты добился сам. Неужели так трудно в это поверить?
– Беда в том, что тебе и не нужно ничего говорить. Все равно все думают, что любезничать со мной это лучший способ угодить тебе!
– И кто, по-твоему, об этом думает? Кому в нынешнее время недостает других забот?
Вошел Гай, тихий и незаметный, как епископская тень. Протянул Рольвану кубок с вином.
Тот благодарно кивнул и вздохнул:
– Ладно. Наверно, ты прав, хотя мне все равно кажется наоборот. Но сегодня-то! Эрг Удерин при всех сказал, что меня выбрали по твоей просьбе. Из тех, кто старше, опытней, в конце концов, достойнее! Зачем, отец? Зачем вообще мне туда ехать?
– Я нарушил какие-то твои планы?
Епископ больше не улыбался. Еще немного, и показалось бы, что он разгневан.
– Нет, ничего такого. Все равно вскоре отправили бы на север, там опять что-то назревает. Разве что я обещал отцу Эйтин поехать с ним послезавтра – он будет объезжать того жеребца, и я думал, это подходящий момент с ним поговорить…
– Вот оно что. Брось, Рольван. Если ты не получишь руку этой девушки сейчас, мир не рухнет. Получишь ее позже или найдешь другую, еще лучше. К чему такая спешка?
Рольван мысленно обругал себя – мог и не задевать больную тему. Но отступать было поздно.
– Мне не найти никого лучше, чем девушка из эргского рода, и в любом случае я хочу жениться на Эйтин. И я все равно никогда не стану священником, отец. Прости.
– Позволь напомнить, это я помог тебе уйти из монастыря и поступить на службу к королю!
– Знаю, прости. Прости, что огорчил тебя!
Он казался себе грешнее грешного, стыдно было даже взглянуть епископу в лицо. Рольван опустил взгляд на дно кубка и попросил:
– Скажи, чего ты хочешь, и я все выполню.
– Успокойся, – ласково сказал епископ. Глянув искоса, Рольван понял, что он улыбается: – Ты вовсе меня не огорчил. Я горжусь тобой, Рольван, горжусь, что могу звать тебя сыном. Именно поэтому я нарушил обещание и все-таки попросил короля о тебе.
Для меня важно, чтобы это сделал ты. Извести дрейвов, наконец-то избавить от них наш народ – это мое дело, не только потому, что я старший епископ. Это было моим делом задолго до того, как я стал священником. С тех пор как в сражении с ними я впервые принял командование вместе с мечом из рук моего умирающего отца.
Тогда как раз стало ясно, что легионы ушли навсегда и мы остались сами по себе. Дрейвы решили, что настало их время. Они лезли буквально изо всех дыр. Это была жестокая война. Мы победили, отстояли Лиандарс. Твари попрятались в норы и не вылезали много лет.
И вот они снова здесь, а я уже стар. Разве так уж много для старика – желать, чтобы сын принял меч из его руки и продолжил бой?
Он замолчал и дрожащими руками поднес ко рту кубок. Рольван, пристыженный, с пылающими щеками, попросил:
– Прости меня.
– Не извиняйся. Нам нелегко достались те сведения, что мы имеем. Королю это стоило супруги. Но теперь, если Мир позволит, мы накроем их всех одним ударом. Если победишь, Рольван, ты сделаешь больше, чем смог бы за всю жизнь, если бы остался в монастыре! Будь моя воля, я поручил бы тебе одному командовать в этом походе. Я верю, что ты избран для этого, мой сын.
Статуя Мира не зря усмехалась сегодня вечером. Рольван склонил голову. Виноградные лозы на мозаичном полу вились, как змеи, из-за игры света они казались живыми.
– Обещаю, что не подведу тебя, отец.
О проекте
О подписке