Глава 4

Первым делом я отправилась в ванную, где израсходовала ежедневную норму воды на всю семью. Плескалась долго. Трижды намылила волосы шампунем, вылила на мочалку полфлакона геля и долго скоблила кожу под горячими струями, смывая проклятую вонь. И только когда насухо вытерлась кусачим полотенцем, почувствовала себя достаточно чистой. Из душа я вышла распаренная, повеселевшая и благоухающая мамиными духами. Должна же быть хоть какая-то польза от вынужденного одиночества.

А вот постирать одежду, скопившуюся в корзине, я не догадалась. Пришлось натянуть вчерашние штаны, а в комплект к ним рубашку сестры. Это отдельное удовольствие – чувствовать, как по чистой коже скользит наутюженная ткань. Захотелось есть. Меня пошатывало от слабости, а в животе урчало. Я решила в тишине и спокойствии выпить кофе и поразмыслить над утренним визитом. Кухня у нас маленькая, как и в любой квартире на станции. Так, салатик можно настругать, бутерброды на завтрак порезать. А чаще всего заправить синтезатор белковой пастой, вставить кассету с ароматизатором «Курица барбекю» и надавить кнопку «Старт».

В холодильнике, встроенном в типовой гарнитур из унылого серого пластика с уголками из нержавейки, царила идеальная чистота. Перед отъездом родители нарочно не покупали ничего скоропортящегося, а на ужин доели последнюю порцию овощей, выращенных на гидропонной ферме «Колхиды». Большинство жителей станции питалось в столовых, да вот незадача – школьная с обязательными обедами и завтраками закрылась на каникулы, а в обычной бесплатно ничего не давали. Имелась тайная заначка, накопленная с подработок и карманных денег, но тратить её на еду было откровенно жаль.

Я привстала на цыпочки, достала с полки банку и отвинтила крышку. О нет… Кофе тоже закончился, лишь дно припорошило коричневой пылью. Пришлось ограничиться позабытым пряником, твёрдым, как легированная сталь. Вдохнув на прощание аромат перемолотых зёрен, я вернула банку на место. Затем присела на край стола и принялась обсасывать пряничную глазурь, раздумывая, как жить дальше.

При смене позы в штанах что-то зашуршало. Сунув руку в карман, я обнаружила записку от старшего сотрудника Бондаря. На выдранном из блокнота листке было второпях накарябано: «Если вспомнишь что-то важное – напиши». И номер телефона. Я подумала, не сообщить ли о странном визите подруги, но быстро отбросила дикую мысль. «Здравствуйте, Андрей Витальевич! Пишу вам, потому что утром приползала на четвереньках лысая Настя…» Старший сотрудник покрутит пальцем у виска и будет прав. Достаточно того, что племянник соседки уже считает меня сумасшедшей.

Звонок мелодично пропиликал «дилинь-дилинь».

– Мистер, сколько времени?

– Семь часов шестнадцать минут.

Кого это принесло с утра пораньше? Вряд ли Настю: бывшая подруга не звонила, а непонятным образом очутилась прямо в квартире. Кстати, надо бы разобраться, как ей это удалось… Может, у Мистера хранятся какие-то данные, раз отец установил на замок родительский контроль?

Я выглянула в глазок – в коридоре переминалась с ноги на ногу смутно знакомая девчонка на пару лет младше меня. Пухлогубая, скуластая и темноглазая, с прямыми чёрными волосами, остриженными под каре. Чем-то она походила на Акзию Жаназаровну в далёкой молодости (однажды я проторчала в отделении четыре часа и была вынуждена пересмотреть все детские фото престарелых сотрудниц). Девчонка непрерывно шевелила челюстями, перекатывая от щеки к щеке конфету или леденец. Над плечами торчала квадратная сумка-холодильник с эмблемой местной продуктовой сети. Курьер?

– Мистер, впусти.

Одновременно с щелчком отпираемого звонка пропиликал смартфон. Пришло уведомление: в закрытой группе, куда Настя выкладывала видео до того, как отправить его на общий обзор, появилась новинка. Я не удивилась – бывшая подруга была способна болтать на камеру в любом состоянии, и с температурой тридцать девять, и в слезах после ссоры с кем-нибудь из одноклассниц. В глубокой старости нас непременно ожидает стрим с её похорон. Разве что время было нетипичное – чтобы наша сельская звезда встала в такую рань, да в выходной день… Я открыла группу и нажала «Просмотр». Новым видео оказалась онлайн-трансляция, стартовавшая несколько секунд назад.

– Алё, примите-распишитесь…

– Сейчас, – машинально ответила я, даже не пошевелившись, а сама продолжила как зачарованная таращиться в экран.

В кадре появилось Настино лицо. Опухшее и какое-то помятое, будто она пила без просыху долгие годы, а не являлась крепкой здоровой школьницей неполных семнадцати лет. Кожа на щеках и подбородке отслаивалась сухими корками, губы растрескались, а глаза, усеянные точками лопнувших сосудов, отливали желтизной. Только сейчас я сообразила, что дело было вовсе не в косметике… Настя разинула густо-фиолетовый, будто после килограмма черники, рот. Из по-жабьи раздувшейся глотки вырвался стрёкот, как у очень большой саранчи.

– Вот срань! Это же эта… блогерша, как её…

Я вздрогнула, едва не выронив телефон. Девочка-курьер склонилась у меня над плечом и с интересом следила за происходящим на экране. Между сложенных бантиком губ мелькнул ярко-розовый леденец, облизанный до идеальной гладкости. Под ногами валялась раскрытая сумка, откуда высовывались целлофановые пакеты.

– В точку, – согласилась я, решив проигнорировать чужую бесцеремонность. Иначе пришлось бы отрываться от просмотра, а я боялась упустить объяснение Настиного кошмарного вида.

Череп бывшей подруги покрывали белёсые волосы-отростки, между прядей запутались клочки ороговевшей кожи. На бугристый лоб стекала мутная жижа. Настя вновь издала стрёкот, поведя головой из стороны в сторону, и выпрямилась в полный рост. Одежды на ней не было. То есть вообще никакой, даже белья. Странная зараза спускалась с головы на тело дорожками волдырей. Белёсая щетина торчала из шеи уродливым гребнем, пробивалась из пупка, росла под рёбрами и на бёдрах.

– Охренительный грим! Это у нас снимают, да? – Нахальная девочка склонилась ниже, прикусила губу и сощурила и без того вытянутые к вискам глаза. Короткие пряди её каре пощекотали ухо, пришлось почесать его о плечо.

– У нас, – согласилась я, вовсе не уверенная, что наблюдаю макияж или спецэффекты. – В двенадцатом блоке.

В это время Настя перешла из спальни в прихожую, удерживая камеру перед лицом. Шея или скорее зоб продолжал пульсировать, словно кто-то сдувал и надувал воздушный шар. Настя открыла дверь и положила свободную руку на косяк.

Я прошептала:

– Ёшки-матрёшки…

Мне показалось, или из трещин между пальцами действительно выскользнули… жгутики какие-то, мелкие, тонкие, похожие на червей? За долю секунды они перебрались в толщу стены, оставив на поверхности россыпь игольных отверстий.

– Чего это она делает? – Девочка-курьер высунула леденец до половины, повертела его туда-сюда языком и с хлюпаньем втянула обратно.

– Понятия не имею.

В углу экрана отображалась статистика. Число зрителей: один, больше трансляцию никто не смотрел. Дрыхли все школьные подружки, и в страшном сне не представляя, что происходит с их кумиром.

Выйдя в общий коридор, бывшая подруга переключила камеру с фронтальной на заднюю, показав ряд дверей в соседские квартиры. Все до единой оказались распахнуты настежь, а над лестницей свесило объектив с потухшим светодиодом устройство для наблюдения. Ракурс съёмки переместился. Похоже, Настя опустилась на четвереньки.

Коридор в кадре дрожал и раскачивался, первая из открытых дверей медленно надвигалась, демонстрируя пустую прихожую и такую же безлюдную гостиную за ней. Судя по спартанскому набору мебели и отсутствию личных вещей вроде раскиданной одежды или грязной чашки, никто здесь не жил. Камера вернулась в коридор и двинулась дальше. Следующая квартира принадлежала семье с ребёнком: на полу валялись игрушки и изрисованная фломастерами раскраска. Я невольно нащупала и стиснула запястье курьерши.

– Ай, отпусти! Хотя пробирает неслабо, согласна.

Кухня. Ванная. Спальня с широкой кроватью, заправленной клетчатым покрывалом. Мы хором выдохнули: дома никого не оказалось, ни родителей, ни детей. Недолго думая, Настя поползла в третью квартиру. В кадр то и дело попадала рука с растопыренными словно в судороге грязными пальцами, дико контрастирующими с длинными ногтями, украшенными стразами и перламутровым лаком. Иногда ладонь выворачивалась боком или опускалась тыльной стороной. Один раз вперёд и вовсе высунулась мертвецки-бледная лодыжка с изуродованной болезнью ступнёй. Изогнулась дугой, нащупала опору и швырнула тело вперёд, в полумрак чужого жилья.

Неровное дыхание в динамике сменилось нечеловеческим стрёкотом. Я бы не смогла повторить этот звук, даже если бы захотела.

В третьей квартире дремал мужчина, укрывшийся плотным шерстяным одеялом. Наружу торчали лишь бритый череп и нога в сбившемся гармошкой чёрном носке. Камера снова переключилась, демонстрируя крупным планом Настин синюшный рот, растянутый в довольной улыбке.

Трансляция оборвалась. Я наморщила лоб, вспоминая, кто жил в последней, четвёртой по счёту квартире. Кажется, Настина подруга, Лиза или Лиля, пухленькая такая ученица девятого класса. А мама у неё работала в больнице медсестрой… Меня охватили тревога и страх. С одной стороны, ну что может сделать насквозь больная, вонючая и шелудивая школьница со здоровым мужиком? С другой, что это за холера, позволяющая открывать запертые двери и выключать камеры? Что за, мать его, черви, заползающие в стену?!

К просмотру никто не присоединился. Едва я поднесла палец к меню, планируя скачать ролик на телефон, как видео удалилось из списка. Да чтоб тебя! Надо было сразу включить запись с экрана!

– Трейлер – огонь! Но мне, вообще-то, пора. Жрачка сама себя не разнесёт.

– А я ничего не заказывала…

– Адрёс твой, товар оплачен. Бери, пока дают.

Девчонка принялась сноровисто выкладывать из сумки шуршащие пакеты. А я подумала, что они с Акзиёй точно родственники – у курьерши был такой же маленький, сложенный в недовольную гримасу рот и широко расставленные, восточного разреза глаза. Может и совпадение, но народу на станции не так уж много, всего двенадцать тысяч человек. Я поинтересовалась:

– Тебя как зовут?

– Айгуль.

– А меня Даша.

– В курсе. Твоё. Тоже твоё. И-и-и вот. – Айгуль сверила номера, нарисованные маркером на пакетах, со списком на планшете и удовлетворённо кивнула. – Всё, пока.

– Пока… – запоздало ответила я спине в розовой толстовке с изображением кролика в солнечных очках и с бейсбольной битой в белых лапках.

Оставшись одна, я закрыла глаза и с силой потёрла веки. Под ресницами кололо, будто туда попал песок. Наверное, от плача и недосыпа. Дьявольщина. И что теперь делать? Куда жаловаться? Да и уверена ли я на сто процентов, что всё увиденное – правда? Настя вообще-то любила дурацкие и подчас жестокие розыгрыши. Однажды она накидала в тарелку Светы Холмогоровой пластмассовых тараканов, а потом сняла, как одноклассница, в мокром платье с прилипшей к груди разваренной картошкой, визжит и отряхивается жирными от супа руками. Я, дура, хохотала до колик в животе, о чём теперь жалею… Может, видео со мной в главной роли, блюющей себе на ноги и дрожащей от страха, вот-вот появится в какой-нибудь группе? Или уже появилось, и вчерашние приятели с приятельницами строчат комментарии, соревнуясь, кто остроумней меня унизит?

– Вот жопа… – простонала я в никуда. Но всё-таки открыла мессенджер и отыскала маму Насти, главного врача «Колхиды». Уж она точно разберётся, если дочка заболела или подхватила каких-то космических глистов. Я торопливо напечатала: «Здравствуйте, Илона Леонидовна! Мне кажется, Настя нехорошо себя чувствует, у неё по всему телу волдыри». Продолжение «…а из волдырей растёт шерсть» я благоразумно опустила. Ответ пришёл быстро: «С Настей всё хорошо, синяки заживают. Но ты поступила гадко. Не смей приближаться к моей дочери или распространять о ней лживые слухи. Иначе я найду на тебя управу».

Вот как… Интересно, что там Настя про меня наплела? Что я силой затащила хорошую девочку в грузовой ангар, чтобы потом изуродовать безо всякой на то причины?

Тяжело вздохнув, я развернула ближайший пакет. Внутри лежали расфасованные по пластиковым контейнерам сублимированный говяжий бульон, яичный порошок и блистеры с растворимыми витаминами. Во втором – свежие овощи с гидропонной фермы: шпинат, бобы и картофель. Надо же, на пути к Земле родители вспомнили, что оставили дочь без еды. Благословенны небеса, в третьем пакете обнаружились новые кассеты для синтезатора, а вместе с ними чудо из чудес – пачка кофе! За подобный царский подарок я даже стала чуть меньше злиться на семью.

Стоило мне удалиться на кухню раскладывать продукты, как в дверь опять позвонили. Что за дикое утро… По ту сторону глазка хмурился забавно растянутый линзой парень. Тот, что приходился родственником тёте Любе и вызвался за мной следить.

– Меня нет дома! – крикнула я через дверь.

– Ну и дура, – донеслось в ответ. – Думаешь, мне очень хочется с тобою нянчиться? Предлагаю заключить соглашение.

Я подумала: «Всё равно не отвяжется. Живёт рядом, хочешь-не хочешь, а будем пересекаться» и бросила в зеркало быстрый взгляд. Не до конца высохшие волосы пушились на макушке. Выглядела я бледной и слегка осунувшейся из-за внепланового голодания. Зато чистая без единой крапинки кожа словно сияла изнутри. Картину портила царапина через всю щёку, но тут уж было ничего не поделать. Вместо вчерашней растянутой футболки тело облегала лёгкая льняная рубашка, в расстёгнутом вороте болталось простенькое ожерелье из бусин и ракушек. От ложбинке на шее поднимался аромат маминых духов: магнолия и тёплые древесные ноты. Убедившись, что повторение недавнего позора мне не грозит, я скомандовала:

– Мистер, впусти.

– Ну привет, – безо всякого энтузиазма поздоровался парень. И как был, в домашних тапках на три размера больше, пошлёпал на кухню. «Ладно, попробую исправить первое впечатление» – подумала я и вежливо поинтересовалась:

– Кофе будешь?

Гость насторожился и глянул исподлобья. На лоб всё также спадала косая прядь. Рукава простой чёрной толстовки без рисунка были закатаны выше локтей, демонстрируя татуировку и хорошо заметные вены на жилистых руках. «Типаж классического плохиша, – мысленно определила я. – Из тех, что гоняет на байке, называет девчонок «детка» и мусолит зубочистку, чтобы казаться круче».

– Буду.

Пока я колдовала с рожком, утрамбовывая ложкой молотый кофе, гость осматривался, небрежно привалившись плечом к стене. Ткнул пальцем на фотографию в деревянной рамке, где были запечатлены смеющиеся родители в обнимку с Машей на фоне бабушкиного сада. Когда я спросила, почему из всех снимков они выбрали тот, где не было меня, мама ответила: «Кадр получился удачный».

– Твоя сестра?

– Угу.

– Симпатичная.

– Угу, – согласилась я, а сама с тоской подумала: «И ты туда же». Кофеварка мигнула лампочкой, демонстрируя готовность к работе. Запыхтела, зафырчала и принялась с тарахтением наполнять прозрачную чашку, распространяя крепкий жизнеутверждающий аромат.

– Держи.

Я присыпала кофейную пену корицей, поставила чашку на блюдце, положила рядом ложку и аккуратно перенесла позвякивающую конструкцию на стол, постаравшись ничего не расплескать. Из открытой сахарницы с тростниковым рафинадом торчали щипцы. Такая уж у меня семья. Мы могли месяцами питаться едой в брикетах, но ни дня не обходились без кофе. Даже когда из-за задержки продуктовых поставок цены на него взлетели до небес.