Глава 3

Удивительно, но в отделении всё закончилось благополучно. Представитель ЗАО «Тантал», которому принадлежал не только разбитый контейнер, но и сломанный робот-мех, поначалу громко возмущался и никак не хотел успокаиваться. Акзие Жаназаровне пришлось покинуть проходную, чтобы усадить скандалиста на диван и всучить стакан воды со словами: «Да что ж ты так разоряешься, до инфаркта недалеко. Пей! До дна пей! Вот, молодец».

Отец, напротив, стоял молча, только поминутно тягал из кармана шуршащую пачку бумажных салфеток и промакивал ими щёки и лоб: с наплывом посетителей в помещении стало жарко. После чего скатывал салфетку в плотный шар, сжимал в кулаке и швырял в урну. Стёкла в очках запотели, но отец и не подумал их протереть. Похоже, он был в ярости.

Андрей, подняв кверху раскрытые ладони, призывал всех успокоиться и конструктивно обсудить инцидент, за что пузатый дядька обозвал его «щенком». Отец с неожиданной злостью процедил: «Можете не беспокоиться, моя дочь получит по заслугам», отчего я поёжилась и втянула голову в плечи. Официальное наказание наверняка понравилось бы мне больше, чем предстоящий родительский нагоняй…

– При чём тут ваша дочь? – Представитель «Тантала», красный, как баллон огнетушителя, взмахнул рукой со стаканом, расплескав недопитую воду. – Речь идёт о незаконном обыске! Наш юридический отдел…

– Дарья – несовершеннолетняя. Все разговоры только…

– Тихо! – рявкнул Андрей. После чего сделал глубокий вдох, задержал воздух в груди и с шумом выпустил его через рот. Все вокруг замерли, даже бабуля Акзия перестала обмахивать дядьку из «Тантала» картонной папкой с надписью «Дело номер восемь. Начато, окончено, на двух листах».

Когда пересказ событий в грузовом отсеке закончился, представитель «Тантала» неожиданно подобрел. Мелко захихикал и шлёпнул себя по колену, будто услышал нечто очень-очень смешное.

– Ох, все мы были детьми! Я в шестнадцать, помню, устроил потоп в квартире… Н-да… Наша фирма к девочкам претензий не имеет. Все беспорядки будут устранены за наш счёт. Нет-нет, Андрей Витальевич, и слышать ничего не хочу!

Вместо того, чтобы порадоваться благополучному завершению первого дела на «Колхиде», Андрей обвёл несостоявшегося истца задумчивым взглядом. Нахмурился, потёр большим пальцем ямочку на подбородке и, наконец, произнёс:

– Хорошо, все свободны.

Уже на выходе новоиспечённый сотрудник безопасности протянул мне воду. Я благодарно улыбнулась – к тому времени слизистая во рту пересохла, а горло казалось рулоном наждачной бумаги, где застряла не желавшая сглатываться густая слюна – и придержала стакан за донышко, ожидая, когда Андрей уберёт руку. Но вместо этого мужчина подмигнул и легонько дотронулся пальцами до моей ладони. Я вопросительно вскинула брови и тут же ощутила, как вместе с водой мне подсовывают сложенный вчетверо листок. Чуть опустив подбородок в знак понимания, я сунула записку в карман штанов. Никто не заметил нашего беззвучного разговора.

***

За всю дорогу отец не произнёс ни слова и только сурово двигал челюстью, о чём-то размышляя. Я плелась следом, гадая, чего лишусь на этот раз. Точно карманных денег, на месяц или два. Возможно, когда мы вернёмся из отпуска, родители введут комендантский час и запретят оставаться у подружек с ночевой. Смартфон… Нет, за смартфон я буду биться до последнего!

Наш блок находился в пятнадцати минутах ходьбы от отделения. Когда-то в семье шутили по этому поводу, а потом перестали… Мы поднялись на третий уровень, отец приложил к замку рабочий пропуск. Он часто использовал его вместо ключей – карта главного инженера была универсальной и открывала на «Колхиде» любую дверь. Я протиснулась мимо выставленных в прихожей чемоданов, упакованных для надёжности в чехлы, и принялась стягивать кеды, зацепившись носком за пятку. Шаттл на Землю отправлялся в пять утра, родители заранее сложили вещи. Сестра, судя по грохоту выдвигаемых ящиков и бодрому топоту, доносившимся из нашей комнаты, собиралась прямо сейчас. Я ленилась до последнего, рассчитывая заняться рюкзаком перед сном.

Мама, очень красивая с причёской волнами и в длинном платье, вернулась с праздника раньше времени и теперь стояла перед зеркалом в спальне, снимая и складывая в шкатулку серьги. Услышав жужжание вставшей в пазы двери, она захлопнула шкатулку и на некоторое время осталась стоять неподвижно, опустив ладони на крышку.

– Мам, можно я возьму Дашину куртку, раз она с нами не едет? – В коридор высунулась Маша, младшая сестра. Под мышкой она сжимала мою любимую джинсовую ветровку с аппликацией на спине в виде китайского дракона.

– Можно, – равнодушным тоном ответила мама. Она всегда всё разрешала Маше, особенно не вникая в суть просьбы. Только за последние полгода сестра угробила мои туфли и опустошила флакон духов, присланных тётей на день рождения. Все мои возражения разбивались об аргумент «не жадничай, ты же старше».

– Нельзя! – Прыгая из-за неснятого кеда на одной ноге, я дёрнула ветровку за подол, попытавшись вырвать её из цепкой хватки. И только тогда до меня дошла суть диалога…

Мой билет был сдан. Двухместный номер в отеле для нас с сестрой обменян на одиночный. Соседка тётя Люба обещала заглядывать в гости каждый день и слать родителям доклад. Я пыталась что-то объяснить, изображая жестами, как ползла по роботу и героически подстригала подругу… Но все мои доводы тонули в холодном молчании отца и безразличии мамы. Не удивлюсь, если всё это время она думала о мутациях своих дурацких роз, воспринимая скандал как природный шум вроде завывания ветра. Или плеска волн, которые я не увижу…

Поняв, что оправдания бесполезны, я смолкла на полуслове и убежала в комнату. Где бросилась на кровать, отвернулась к стене и лежала так долго-долго, отстранённо слушая привычные домашние звуки. Вот на кухне пропищал синтезатор, заскрипели по плитке отодвигаемые стулья, из бойлера полился кипяток – родственники как ни в чём не бывало уселись есть. Маша щебетала без умолку, отец, судя по голосу, к концу ужина оттаял и повеселел. И даже мама добавила пару фраз о долгожданном отпуске на море. А я лежала, ощущая, как в груди разрастается непонятная дыра, засасывающая в себя эмоции, желания и мысли. Не хотелось ни двигаться, ни слушать музыку, ни говорить.

Памятуя о раннем подъёме, после ужина семья отправилась отдыхать. Перед сном заглянул в комнату отец. Я думала, чтобы забрать смартфон. Но вместо этого он сдёрнул со спинки кресла рюкзак и вывернул его наизнанку, высыпав содержимое на ковёр. Я продолжала лежать, закинув руки за голову, и пялиться в потолок. Отец наклонился, разворошил всякую мелочь вроде заколок со стикерами и пачки жевательного мармелада и выудил из-под блокнота дубликат своего рабочего пропуска. Щёлкнув по куску серебристого пластика, так что тот завибрировал, он бесцветным голосом произнёс:

– Так и знал, что ты опять его скопировала, хотя я просил этого не делать. Двери в квартиру будут блокироваться ежедневно с девяти вечера до шести утра. Из-за твоего поступка меня могли уволить. Но ты слишком эгоистична, чтобы об этом подумать.

Я хотела крикнуть: «Не могли! Никто кроме тебя не потащит свою семью в эту космическую жопу!». Но побоялась, что вместо крика сорвусь на рыдания. Я перевернулась на бок, обняла обеими руками смятое в ком одеяло и подтянула колени к груди. За окном-экраном догорел закат, выкатилась круглая луна. С правой стороны монитор сбоил. Над горной грядой, чернеющей на горизонте, небо изрешетили квадраты битых пикселей. Забавно, но я поняла, что плачу, только когда подушка намокла под щекой.

***

– Даша! Даша, проснись! – Сестра, уже причёсанная и одетая в тёплый свитер (в шаттле, курсировавшем на Землю дважды в месяц, бывало прохладно), тормошила меня за плечо.

Я сонно поморгала, с третьей попытки разлепив веки. Из приоткрытой двери на полу растянулась жёлтая полоса, через которую туда-сюда сновали тени. Пахло папиным одеколоном. Он всегда брызгался перед выходом, оставляя флакон на тумбочке, где лежали ключи.

– Половина пятого, мы уезжаем.

– Ну и катитесь, – злобно буркнула я, натянув одеяло до самой макушки.

– Тогда пока! Я взяла твою ветровку!

Мама вжикнула длинной молнией на плаще и постучала каблуками, примериваясь к новым сапогам. Отец спросил: «Девочки, ничего не забыли? Телефоны, паспорта?», а затем бросил в комнату: «Мы ушли». Открылась и закрылась с тихим жужжанием дверь. Щёлкнул замок. Я осталась одна.

***

Меня разбудил домашний голосовой помощник по кличке Мистер, произнёсший: «Шесть ноль-ноль. Выход разблокирован». Я не сразу сообразила, для чего поставила будильник. А когда вспомнила, что ставила его вовсе не я, сон окончательно пропал. Захотелось в туалет. Потом набрать пригоршню ледяной воды и брызнуть на лицо, втереть в опухшие веки, смыть из памяти вчерашний дурацкий день. Голова казалась шаром для боулинга, готовым в любую минуту скатиться с плеч.

В квартире стояла непривычная для субботнего утра тишина. Не ворчал отец, что Маша опять заперлась в ванной, а он опаздывает на внеплановое совещание. Не слышно было вечного маминого: «Коля, сядь и поешь нормально, не таскай куски». Не пахло свежесваренным кофе – единственным, что в нашей семье готовилось, а не добывалось из синтезатора и не разогревалось в микроволновой печи.

Тишина. Пустота. Только за стеной копошились роботы-уборщики, выбравшиеся из технических люков на чистку общего коридора. Окно-экран опять зависло и вместо рассвета из каталога «Живописные виды России» изображало унылую чёрно-серую кашу, которую я выключила, наощупь нашарив выпуклую кнопку «Пуск». В квартире было темно, не считая мерцающей голубой линии на колонке Мистера. Но мне не хотелось включать свет. Не хотелось видеть, что из прихожей и вправду исчезли чемоданы, пальто отца и мамин плащ.

Ныли виски, а в теле ощущалась странная тяжесть, будто гравитация «Колхиды» за ночь достигла полноценного джи. Я сдавила пальцами переносицу, собралась с силами и опустила ноги с кровати. Пошаркала босыми пятками по ковру, чувствуя, как щекочет кожу колючий ворс. Пустота жилища гармонировала с вакуумом в голове. Забавно. Мне всегда хотелось ощутить настоящую взрослую свободу, когда ты волен заниматься чем угодно, ни у кого не спрашивая разрешения. И вот, пожалуйста, я полностью предоставлена самой себе. Даже в школу не надо идти – сегодня суббота, а с понедельника начинаются каникулы. А что в итоге? Я понятия не имела, куда девать обрушившееся на меня время.

Завтра вечером пройдёт бал в честь окончания учебного года. Арсений и Настя, помнится, очень расстроились узнав, что я уезжаю и не смогу танцевать в вечернем парке, украшенном воздушными шарами и лентами из гофрированной бумаги. Отпуск отца в последний момент перенесли с августа на июнь. Раз поездка отменилась, можно повеселиться… Хотя, какое уж тут веселье? Родные с удовольствием от меня избавились, парень бросил в опасности, а лучшая подруга возненавидела за спасение жизни ценой дурацкого парика…

Я даже не стала включать смартфон, чтобы проверить сообщения в соцсетях. Ну их всех на фиг. Вместо этого потянулась, сцепив руки в замок и сделав несколько глубоких наклонов, и поплелась в ванную умываться. По-прежнему без света – за три года я выучила все повороты, косяки и коварные препятствия в виде пуфа и комода. Роботы-уборщики шуршали особенно громко, да ещё с неприятным липким причмокиванием. Наверное, сражались с приклеенной к стене жевательной резинкой. В прихожей белел бесформенный куль. Я подумала: «Сумку забыли. Так им и надо».

– Они растут.

Я подпрыгнула на месте, стукнувшись плечом об угол шкафа.

– Мистер, свет!

Это была не сумка. Возле дверей на корточках сидела Настя, одетая в пижаму с капюшоном. Заметно отёкшее лицо покрывал слой белой пудры, такой толстый, что со скул и подбородка отваливались неопрятные хлопья. Губы были накрашены тёмно-синей помадой, смазанной в уголках.

Бывшая подруга смотрела на меня, по-птичьи склонив голову на бок. Странные чавкающие звуки тоже издавала она – влажные от слюны губы непрерывно шевелились, то складываясь трубочкой, то растягиваясь в линию.

– Ты чего тут делаешь? – растерявшись, спросила я. А про себя подумала, говорить или нет, что макияж получился неудачным? Настя всегда болезненно реагировала на критику, строчила обиженные посты, спрашивала у подписчиков совета…

– Смотри, они растут.

Подруга широко разинула рот, так что я разглядела не только зубы и обмётанный простудным налётом язык, но и тёмный провал гортани. Синяя помада непонятным образом окрасила дёсны, а в щелях между зубов скопилась то ли подсохшая кровь, то ли остатки еды.

– Мать честная… Да тебе надо к вра… – я не договорила, внезапно поперхнувшись: подруга откинула капюшон.

Вчера я действовала в спешке, как попало кромсая пряди строительными ножницами. Но это не объясняло того, как выглядел череп теперь. Настя практически облысела. К шелушащейся, воспалённой коже липли редкие волоски. На проплешинах между ними вздувались волдыри. Она обожглась? Или её покусали насекомые, сбежавшие от коллекционера-оригинала? Жил у нас один, разводил пауков. На моих глазах волдырь на макушке лопнул и осел, выпустив жидкость, похожую на сукровицу. А из раны…

Меня вырвало желчью. Неудержимо, фонтаном, забрызгав и пол, и мои босые ноги, и пижаму подруги. Вчера я не обедала и не ужинала, а потому с последними каплями рвоты накатила безудержная слабость. Колени подкосились, и я не упала только потому, что успела ухватиться за шкаф. После чего ткнулась в дверцу лбом, закрыла глаза и попыталась продышаться, глотая отвратительно-кислую слюну.

…из раны вылез пучок мучнисто-белых волос. Или не волос. Я не знала, как назвать эту жирную и толстую, словно червяк в масле, щетину.

Вслед за отъехавшей дверью донёсся звук шлепков, удалявшихся по коридору, но я была слишком напугана, чтобы заставить себя пошевелиться. Когда я открыла глаза, прихожая опустела. Может, мне всё привиделось? Разум подсунул галлюцинацию на нервной почве? Нет, на полу остались влажные отпечатки ладоней и ступней. Обалдеть, неужели Настя так и утопала на четвереньках? Я осторожно притронулась к лужице большим пальцем ноги. Жижа оказалась тёплой и тягучей, бр-р-р…

От лужиц поднимался запах, от которого меня вновь замутило. Однажды в детстве я решила покормить бродячую кошку, стянув из холодильника кусок свинины. Я положила мясо на тарелку и оставила его под кустом, но кошку приютили соседи. Через несколько дней в почерневших волокнах закопошились мелкие белые личинки. Похожая вонь исходила от мокрых следов, только с примесью сладковатой отдушки, как от самого дешёвого фруктового концентрата.

На нетвёрдых ногах я вывалилась в коридор и сделала несколько заплетающихся шагов. Цепочка следов тянулась к лестнице, постепенно исчезая. У порога отпечаталась мокрая пятерня, рядом – ступня, дальше снова ступня, но уже изогнутая в обратную сторону. Над плинтусом, на высоте не больше полуметра, растекался каплями отпечаток. Выглядел он так, будто на плитку плюнули слюной с кровью, а затем кто-то вляпался туда пальцами. Сложно было представить, что подобным образом перемещался здоровый человек. Сказать, что я удивилась – ничего не сказать. У меня буквально отвисла челюсть, а из горла вырвался глуповатый смешок.

За спиной зашуршало. Я заорала, развернувшись в прыжке и выставив руки, и очутилась перед маленькой приплюснутой тумбой, высунувшейся из люка. Робот-уборщик пошевелил выпуклой линзой, сканируя помещение, обнаружил грязь и отправился замывать липкие пятна. Там, где он проезжал, деловито вращая губкой, влажно поблескивала чистая полоса.

– Чего орёшь?

Открылась дверь тёть Любиной квартиры. Но на пороге вместо добродушной пампушки, ровесницы родителей, показался незнакомый парень немногим старше меня. Высокий, худощавый, с жилистыми предплечьями, открытыми закатанными рукавами толстовки. На правой змеилась татуировка в виде переплетающихся рун. На лоб свисала чёрная прядь.

– Ты это видишь? – я неопределённо махнула рукой. – Разве нормальные люди так ходят?

– А эти люди, они сейчас с нами в одной комнате?

Сказано было абсолютно серьёзно, но глаза насмешливо прищурились. Я обернулась.

– Да блин!

Из люков выбрались новые уборщики, дружно атаковавшие пятна на полу. Крайний правый размазал по плитке отпечаток ступни, зашёл на второй круг и покатился обратно, довершая начатое. Сладковатую вонь поглотил режущий запах дезинфицирующего раствора, от которого засвербело в носу.

– Теперь понятно, почему за тобой надо присматривать. – Изучив меня с головы до ног и немного помолчав, парень добавил: – Знал бы, что всё так плохо, сразу бы отказался.

Я залилась румянцем, представив себя со стороны: всклокоченная девка с брызгами рвоты на голых щиколотках и ступнях. Щека исцарапана, а от мятой футболки разит запахом пота – вчера вечером я так расстроилась, что даже душ забыла принять.

– Ты кто такой?

– Племянник Любови Григорьевны, вынужденной уехать по личным делам. А также твой персональный надсмотрщик.

Парень с глумливым видом приложил ладонь к груди.

Не придумав в ответ ничего остроумного, я оттопырила средний палец и утопала обратно в квартиру, скомандовав:

– Мистер, закрой эту чёртову дверь!