Глава 4

– Ну что, малец, успокоился?

– Да я вообще, тётенька, ни капельки не испугался! – уверил мальчонка. – Ну, неожиданно просто было. Я трупаков просто прежде не видел. Ещё и поднятых. А так я очень храбрый мальчик! Ты, тётенька ведьма, тоже не бойся! Я никому не скажу, что ты тут некромантией балуешься.

– Да не я это! – привычно вскинулась я. – Это просто дом такой. Ненормальный немножко.

– Это поэтому тут никто не живёт? – блеснул догадливостью малец. – А хозяев, верно, это убоище страхолюдное ещё раньше сожрало.

– Может, и сожрало, – нехорошо протянула я, мрачно поглядывая на него. А ну как испугается и всё же сам обратно в участок попросится? – И что, правда, не боишься?

– Так ведь здоровски же! – расцвёл он. – Живи – не хочу! И не прогонит никто! А точно никто из хозяев не вернётся?

– Точно, – буркнула я. – Не в ближайшую пару лет.

– Вот так красотенюшка!

Сиротка в противовес своему горькому статусу оказался непробиваемым оптимистом. Терпеть таких не могу. И вот что с ним делать? На горшок-то он ходить умеет, надеюсь.

Призраку Фрэнки я пообещала анонимно пополнить муниципальный счёт на содержание дома, а то не ровён час явятся приставы и опечатают магией моё тайное убежище за неуплату земельного налога. Кухарка Мора накопала прошлогодней картошки, проворчав, что даже овощам в земле спокойно лежать не дают. Но приготовила вполне съедобное пюре на укропной воде. Завтра утром схожу на рынок, закуплю продуктов. На некие гипотетические средства мальца я, конечно, не рассчитывала, да и не обеднела бы от лишнего рта, но он удивил. Сам вывалил мне на колени своё богатство из чистого носового платка – целую россыпь крохотных эрба-кристаллов.

– В приюте за отхожей ямой проклюнулись, – скромно поведал он. – Вот несчастной сиротиночке компенсация и вышла за страдания. Ты уж меня, тётенька Уна, не обижай, ладно? Я халосый.

Закатив глаза, я только покачала головой. Свалилось же недоразумение на голову… За что вот только? Не за извозчика же, в самом деле. А за то, что доступ к непростому дому получила, мне ещё и завтра обратка прилетит.

– Ладно, спать иди, – смягчилась я. – Утро вечера мудренее. Если ползающую тварь с щётками под кроватью увидишь – не ори. Горничная это такая. Горничный, точнее. Да и вообще…

– А мне, тётенька ведьма, с тобой вообще ничего не страшно, – он вдруг порывисто подбежал и обнял меня тонкими ручонками. – Я ж тебя почти люблю уже. А ты когда меня усыновишь? Завтра?

– Брысь, ушлёпок, – неуверенно сказала я: отчего-то дрогнула от его по-детски непосредственной ласки.

Кровать была мягкая, сон сладкий и волнующий, но на самом интересном моменте его всё же прервал тоненький крик. Я подскочила.

– Э! Ты чего? Кто напугал? – затормошила я перепуганного мальца, прибежав в его спальню в одной сорочке. И угрожающе заорала. – Фрэнки!.. Я кому сказала Генриетту запереть, чтобы по ночам не шастала!

Белёсый силуэт дворецкого тут же материализовался у изголовья.

– Это не я, – отчаянно залепетал он мою собственную любимую отговорку.

– Кошмар приснился, – очень серьёзно сказал мальчонка, сев на кровати. – Не ругайся на дяденьку Фрэнки, Уна. Это правда не он.

– Да вы меня в могилу сведёте…

Я поднялась с кровати, намереваясь отправиться к себе и досыпать дальше свой сладкий сон со скуластым поганцем из заброшки. В нём он как раз запустил пальцы в мои волосы, притягивая к себе…

Да господи ты боже! Поганец?!..

И это недоумертвие туда же! Да когда же меня все оставят в покое?!.. Но мелкий вдруг неожиданно вцепился ледяными пальцами в мой локоть.

– Уна, пожалуйста… Побудь со мной ещё немного.

В его серьёзных глазёнках был настоящий страх. Или боль. Но точно никакого притворства. Да чтоб тебя, сиротиночка… Я села обратно и прижала его головёнку к груди, убаюкивая. Малец постепенно расслабился, перестал дрожать. И сам обнял холодными ручонками. Незаметно я заснула там же.

А утром прилетела обратка за дом.

– Тётенька Уна! Я тебе завтрак принёс! – плюхнулся на кровать мальчонка. – Только я сам готовил, а то тётенька убоище трупный яд занести может. Как её вообще в кухарки взяли?.. Или она сначала живая была, а потом померла, а контракт теперь закрыть некому, раз она сама хозяев сожрала?

– Не дави на живот, паршивец, – сквозь зубы процедила я. Очень хотелось по нужде.

– Я сам на рынок сбегал! – хвастался Теодор. Нет, ну назвал же кто-то… – Во, глянь, тут и кофе, и хлебушек свежий, и колбаска… Или водички хочешь? Винишка-то ты перед сном хряпнула знатно, мне тётенька убоище пустую бутылку показывала…

– Малец, отвали, – деревянным голосом попросила я. – Лучше разыщи Генриетту. Это такая… ну… девочка… Под потолком в какой-нибудь тёмной комнате прячется. Мохнатая вся. С шестью лапами.

– Тётенька Уна… – озабоченно спросил мальчик. – А что с тобой? Почему у тебя глаза не двигаются? А только губы?

– Выпорю, – жалобно простонала я. В уборную хотелось всё сильнее. – Малец, уйди, пожалуйста. Сейчас же.

– А тебе удобно так лежать вообще? – усомнился Теддичек. – Рука не затечёт? Чем пороть-то меня будешь? Давай-ка я тебя подвину…

– Да свали ты уже! – со всхлипом прорвалось моё бессилие.

– Огогошеньки… – округлил глаза малец. – Тётенька ведьма… Ты чего это… Пошевелиться, что ли, не можешь? Вообще вся затекла? Так это не я! Я лёгкий, я не мог тебе ничего отдавить! И вообще – ты сама тут спать осталась! Вот так схватила в охапочку и как давай храпеть!

– Идиот. Я тебя успокаивала вообще-то, – всхлипнула я. – А то орал посреди ночи. И не помнишь уже, поди…

– Помню, – посерьёзнел мальчонка. – Ведьма, так ты чего… Действительно пошевелиться не можешь?

– У-ууйди, а! – заревела я.

– Во дела, – почесал он подбородок очень естественным жестом, будто бы там могло что-то расти в таком нежном возрасте. – И по нужде, поди, хочется? Винишка-то столько выжрать…

– ВОН!!.. – заорала я сквозь слёзы.

Я действительно не могла пошевелиться последние два часа, с момента, как проснулась. Прилетело так прилетело…

Малец убежал. А вернулся с фланелевой пелёнкой и убоищем Морой. Совсем чуть-чуть опоздав. Я крыла матом обоих, орала, но выгнать их так и не смогла.

– А ведь я могла бы так же недвижно лежать в могиле под корнями хромашек, – с укором сказала кухарка и ловко переменила постель, подложив мне пелёнку. – А вынуждена топтать бренную землю.

– Не по адресу претензии, – пробурчала я. – С Фрэнки спрашивай. И ты чего это наверх поднялась? Я думала, ты выше первого этажа не ходишь, чтобы поближе к земле быть.

– Тётенька Мора добрая. Это я её попросил, – пискнул малец. – А то сам не справлюсь тебя ворочать. Маленький я ещё.

– Ма́ричек меня закопать пообещал. Когда подрастёт. Хороший мальчик.

Покойница ушла, а у меня до сих пор от стыда щёки горели огнём. Малец уселся на кровать и навис сверху, вперившись в меня любопытными глазёнками. Я даже взгляд не могла отвести.

– Ты, тётенька ведьма, не переживай, – бодро сказал он. – У меня бабка перед смертью тоже себя не контролировала. Ниже пояса все отказало. Всех сиделок прогнала, только мне и верила. Так что я обращение знаю. И пролежни размять могу, и пелёнку сменить. Ты ж мне как мамка теперь, вот я за тобой ухаживать и буду. Хотя жалко – вроде не такая уж и старенькая… И чего это с тобой приключилось, что помирать вдруг собралась?

– Не твоё дело, – хлюпнула я. Малец с готовностью завозюкал платком у моего носа. – Как приключилось, так и обойдётся.

– Ага. Ну и ладно, – легко согласился он. – Книжку тебе почитать, что ли? Скучно лежать, наверное. Я вот бабке всегда читал.

– А ты и читать умеешь… Ну что за чудо-ребёнок, – съязвила я. Было бы эффектнее с заломленной бровью, но на лице, кроме губ, ничего не двигалось, голос и тот подводил.

– Умею, – кивнул Теддичек, не отводя серьёзных глазёнок. – Вот покормлю тебя сначала, тётенька, а потом почитаю.

– Так, умник, давай сначала проясним кое-что. Ещё раз: звать тебя как?

– Так Маричек, говорил же… Эх, мамка, и с памятью у тебя беда…

– Выпорю. И солью присыплю. А потом Море скормлю. Ещё раз: Эричек, Теддичек или Маричек?

– Эрик Теодор Маркус, – со вздохом признался малец. – Бабка так назвала, она та ещё затейница была. Но «ушлёпок» так «ушлёпок». Не гони меня только, тётенька Уна.

Смотреть, кроме как на эту мордашку, было некуда. Глаза застыли в одном положении, даже моргала я с трудом. Пожалуй, я ошиблась вчера с возрастом. Лет десять, наверное, мальцу. Да и не такой мелкий, как сначала показалось. Впрочем, из положения лёжа любая сопля великаном покажется.

Рассудив здраво, от помощи я отказываться не стала. Неизвестно, надолго ли я в таком состоянии застряла. Просить местную прислугу себе дороже, тут же начнут жаловаться. А этот… Что я, перед ребёнком смущаться буду?

Худо-бедно я была напоена и накормлена, хотя бы челюсти работали. Но при этом вся заляпана: до того усердно малец старался. И при этом трещал без умолку.

– Да замолчи ты уже, голова от тебя пухнет, – взмолилась я. – Лучше объясни мне, где это тебя Скоропут нашёл и что за дела с приютом были. Откуда ты вообще такой взялся? Где семья твоя?

– Так нету. Померла бабка, говорю ж, – легко ответил Эричек. – А деревенька у нас махонькая, там таких умных не любят, вот и пришлось мне в новое место перебираться. Я тебе говорил, да? Я очень умный мальчик!

– Хитросделанный ты, это я уже заметила. Значит, сиротка всё же.

– Ага. Вот я к торговцам и прибился. А они меня до Альматы довезли. Я ж такой – нигде не пропаду!

– Ну-ну…

– У бабки тут знакомцы были, но они меня на порог не пустили. Выстави-иили-ии, сиротиночку-уу!.. – завыл он.

– Дальше, – сурово приказала я.

– А, ну да, – бодро спохватился малец. – Жить, в общем негде, в деревеньку обратно не пущают. А у вас тут не город, а оранжерея какая-то вперемешку с бестиарием! Там за ногу цапнут, здесь помоями обольют… И растения эти ваши… Страшнюю-ючие-е!.. Так и норовят съесть сиротиночку!

Эричек снова раззявил рот, мысля жалобно завыть, но у меня, наконец, полностью оттаяли веки и я недобро прищурилась. «Бестиарий», ну-ну. Больно складно мальчонка говорит для деревенской сироточки. Читать умеет. Наверняка раньше в хорошую школу ходил, а то и гувернёр его воспитывал.

– Не растения, а растунции. И людей они не едят. Так, понадкусывают разве что, если сам по дурости сунешься. Ты мне зубы не заговаривай, Эричек. Приехал в Альмату, значит. Знакомые бабки не приняли. Дальше что?

– А, ну так я в полицию после этого и пошёл. Там ведь всем несчастным да жизнью обиженным помогают, это каждому ведомо. Вот меня дяденька Скоропут и пожалел. Увидел, какой я несчастный, да ещё и умный, и говорю складно…

– Языком ты трепать горазд, это я заметила.

– Вот, значит, он меня к делу и приставил. В приют, то есть. Соглядатаем. Я для него на тётеньку Удавиху компромат искал, а он после и мне доброе дело сделал – к хорошей тётеньке пристроил… Эх, заживу я с тобой, Уна, как сыр в масле кататься буду! Я тебя люблю уже, ты знаешь?

Ну, хоть глаза закатить удалось.

– Ты, тётенька ведьма, не расстраивайся за меня так. Помрёшь через пару лет, наследство мне оставишь, тоже хорошо. А я до того ухаживать за тобой буду. Ну и что, что старая и неходячая…

– Да с чего я старая-то?! – не выдержала я. – Сколько мне, по-твоему, лет?

– Ну-у… Лет сто, наверное, – сделал он страшные глаза. – Или двадцать пять. Ты же совсем взрослая тётка. Вона, и паралич разбил уже. Скончаешься, наверное, со дня на день.

Я только заскрипела зубами. Ещё и возраст сходу угадал, мерзавец малолетний. Двадцать пять и есть.

– Или всё же жениться на тебе? – размышлял он. – Старая, но ещё красивая. А то так и умрёшь: незамужняя да нецелованная. А ты богатая, кстати?

– С-свали, – процедила я. – Достал.

– А, по-маленькому опять хочешь? – поняла по-своему деточка.

Что-то разошлось в груди и мне удалось глубоко вздохнуть. Но малец моего раздражения не заметил и продолжил щебетать. Можно, конечно, и по-другому от него избавиться, но обратки больно жёсткие в последнее время прилетают.

– Эх, жалко мне тебя, – вдруг тоненько всхлипнул Эричек. – Старая, больная, и даже любви твоё сердечко ведьмовское не изведало!

– Да не ведьма я, сколько тебе говорить… Да господи, а о любви-то что ты можешь знать! Может, и ведало, – вдруг смутилась я.

– А что, было чего? – встрепенулся малец. – Ты мне имя скажи, я тебе сердцееда этого из-под земли достану! На аркане притащу, хоть перед смертью твоей объяснитесь! А то что ж тебе недолюбленной помирать!

– Да я даже имени его не знаю!.. – вырвалось у меня, и я тут же пожалела о своих словах. Лежать, не имея возможности пошевелиться, было уже невыносимо. – В смысле, нет у меня никого! И вообще, рано тебе о таком думать!

– А, так был всё-таки кто-то в твоём сердечке? – обрадовался мальчонка. – Ну, хоть не зазря помрёшь.

– Да достал ты уже! – вновь всхлипнула я. – Чего ты такой приставучий! А я же человека недавно чуть не убила! Всю неделю мучилась! А он мне, может, понравился! А ты сидишь тут и в душу мне лезешь – видишь ведь, что мне и без тебя тошно!

– Бееедне-енькая!.. – в унисон мне заплакал мальчонка. – Ведьма, старая, немощная, душегубица… Да ещё и сердечко разбито!..

И прижался к моему недвижному телу, рыдая и размазывая слёзы по моей шее. И я вдруг тоже дала волю чувствам.