Глава 5

День в постели оказался бесконечно долгим. После совместных рыданий малец деловито обтёр мне лицо намоченным платком, потом убежал, потом притащил откуда-то вполне сносный мясной суп, и даже не пахший мертвечиной. А мне до того жалко было саму себя в своей недееспособности, что я приняла эту заботу. Детей я никогда не любила, но этот своим рвением и искренним сочувствием заслужил благодарность.

– Растунции, говоришь, у нас страшнючие, – вздохнув, начала я. – Да к ним просто подход знать надо. Ладно, слушай, малец…

Эричек тут же прильнул сбоку и пристроил головёнку на моём плече, приготовившись внимательно слушать. Я ещё внезапно поймала себя на глупом желании потрепать эти каштановые вихры, но пошевелить руками до сих пор не могла, а потому испытала лёгкое разочарование.

Не знаю, что там наши маги намудрили два года назад, в очередной раз пытаясь сделать жизнь горожан проще и веселее. Хотели вроде как сеть порталов наладить на западное побережье. Чтобы наша утомлённая светской жизнью аристократия не по «железке» в душном вагоне неделю тряслась, а могла с умирающим от скуки видом шагнуть в увитую цветами арку на центральной площади, в проёме которой виднелись золотые пляжи Бреоля и ласковые воды океана. Плата за мгновенный доступ к побережью наверняка была бы такая, что уже через месяц покрыла издержки магической ассоциации.

Только вместо того, чтобы воплотиться в аккуратных проходах на центральной площади, портальная магия размазалась по всему городу и соединила его вовсе не с побережьем. Веселее жить точно стало, а вот проще ли… Портальная магия хаотично расползлась крохотными – разве что мышь пролезет! – дырками по всей Альмате, так те даже закрепиться на одном месте не смогли: так и остались блуждающими.

А вот когда из них полезла всякая невиданная дрянь, то люди поняли, что в нашем мире такого точно не водится. Ни на западном побережье, ни где-то ещё. Измерение это быстро окрестили Разнотравным, и переполох поначалу случился знатный. И военное положение в городе объявляли, и огнём пытались жечь иномирную поросль, и колдунов из ассоциации перепуганные горожане чуть живьём не разорвали. Но человек же существо такое – ко всему привыкнет и во всём свою выгоду найдёт.

К невиданной зелени постепенно пригляделись, оценили, распробовали… И когда из столицы наконец доехал вызванный отряд зачистки, то горожане Альматы проявили удивительную солидарность с местными властями и оплошавшими магами, убедив приезжих королевских клириков, что ничего, собственно, и не произошло. Ошибочка с заявкой вышла. А что зелено так в нашей полустепи – так это программа по озеленению города, ага. Чтоб, значит, дышалось легче. Спасибо мэру и магической ассоциации, что так заботятся об облике города и здоровье честных тружеников.

Что, говорите, растений таких никогда не видели? Так это новый сорт вьюнка ползучего недавно вывели: чёрненький в голубую крапинку. И что, что он с зубами? А чем ему ещё мух пережёвывать? Вы мух тут вообще видели? Нет? То-то же. Может, кваску с дороги? В такую жару самое оно…

Квас на основе дурын-травы отшибал всю память за последние сутки. А по пробуждении можно было внушить человеку что угодно – во всё поверит. Вот и клирики отбыли с чувством выполненного долга, уверенные в том, что задание справили в полной мере. Иначе за несанкционированное создание множественных точечных порталов в неизвестный и потенциально опасный мир загремели бы наши колдуны под столичный трибунал.

Жить иномирные растунции почти не мешали, да и пользы от них оказалось куда больше, чем вреда. До полноценной степи эти места не дотягивали, но земля всё равно была скудная, а климат засушливый и переменчивый. Жаркое удушливое лето сменялось сухими пронзительными ветрами и морозами. Редкая зима выдавалась снежной, а оттого переносить её было куда тяжелее, чем на том же севере.

На городских окраинах растунциям никто не мешал – они и раскинулись буйными зарослями. И то ли из своего мира воду несли, то ли из наших неведомых глубин, куда мы колодцы докопать не могли, тянули, но чувствовали они себя вольготно. Да ещё и щедро делились влагой, испаряя её по ночам. И вот когда народ заметил, что дышать в засушливой Альмате стало намного легче, а в первую же зиму выпал снег, прежде отметившись обильными осенними ливнями, то последние сомнения в их пригодности исчезли.

Растунции были разные: и красивые, и агрессивные, и съедобные, и застенчивые, и полезные, и ядовитые. А некоторые даже ворчливые. Вели они себя по большей части смирно, да многие даже не успевали толком вырасти – ушлый народ мигом под разные нужды срывал.

Конечно, учёные мужи окрестили иномирную флору по-умному и даже классифицировали, но станут ли простые люди те зубодробительные слова запоминать! Да и народные названия отражали суть растунций куда точнее. Так что тот зубастый вьюнок был никакой не конво́львулюс по-научному, а просто мухожорка ползучая. Ползучая – в прямом смысле, а не так, как вьюнок по стенам вьётся. Ну да и к такому привыкли.

Очень быстро на главном городском рынке возник особый ряд. И торговали там весьма бойко. Декоративные растунции и их семена с охотой покупали на букеты и домой. Для уюта, стало быть. Цветы у таких растунций были яркие, невиданные, необычной формы и расцветок. А уж характеры… Относительно безобидными считались настырции прилипчивые, гордензии нахальные, культяпки миловидные, сбегонии, наплюмерии, феялки взлелеянные и разнообразные кактотактусы.

Немалая часть пригодилась в аптекарском деле, например, та же дурын-трава, хмышня красивейшая, драцена вечномолодая и драцена вечнопьяная, спатенькифиллум, пофигитум приземлённый.

А если повезёт найти цыплятку недожаренную или нечайное дерево, то о еде и питье можно неделю не думать – пары плодов хватает, чтобы надолго насытиться.

Некоторые растунции приспособили в домашнем быту, как тот же колокольчик грёбаный, истошно требовавший полива ровно через девять часов после предыдущего. Или выпоротник ласковый, что стал угрозой похлеще отцовского ремня. Впрочем, и бездетные пары его охотно покупали…

Были, конечно, и откровенно опасные вещи: губискус, честнок, зомбо-бессмертник, лавр подлый, он же просто бессовестный, третьецвет низкосортный и кислица блевотная.

Была и просто непонятная и странная поросль – такая, как октябрист пламенный, монстера несовершеннолетняя, стрелиция слепошарая и, наконец, самая пугающая растунция – фисташка нераскрытая.

Посчастливится что-то хорошее найти – неболиголов тот же – можно в аптеку сдать за приятную сумму. А можно и самому на рынке продать, коли охота глотку надрывать. Но там почти сразу закрепились несколько ушлых торговцев, подмяв под себя сбор тех или иных видов. Такую конкуренцию сложно выдержать: у них и ассортимент, и упакованы все травки нарядно, и горлопаны наёмные бегают с образцами продукции.

Но кое-чего даже на рынке не купишь по причине большой редкости. Я за наживой особо не гонялась, но именно к эрба-кристаллам меня почему-то как магнитом тянуло. Маги из ассоциации скупали их не глядя – любых размеров, форм и расцветок.

– А вот железа растунции не любят: либо силу теряют, либо агрессивными становятся и тогда в безудержный рост идут. Ещё на то, что у человека в голове, реагируют. Со многими можно по-хорошему договориться, другие – припугнуть немного, тогда они сами плоды или листья сбрасывают…

– Ого, – уважительно протянул Эричек. – Так ты об этих растунциях вообще всё-превсё знаешь? Ну, для травяной ведьмы оно и неудивительно…

– Да не ведьма я, – проскрежетала я зубами. Весь благостный настрой улетучился. – И не всё я знаю, просто в Альмате по-другому жить нельзя – в растунциях обязательно разбираться надо. Какие десятой дорогой обходить, а на каких заработать можно.

– А ты, значит, на них как раз деньгу и рубишь?

– Ну, это я так, для забавы скорее…

– А чем ты, тётенька Уна, вообще тогда занимаешься?

– Живу, – мрачно буркнула я. – Всё, утомил! Иди! Мне подумать надо… И одеяло мне подоткни поплотнее. А лучше вообще с головой накрой, чтобы я тебя не слышала и не видела.

Желание замотаться в одеяло меня преследовало с самого утра, но на фоне более важных естественных потребностей я не придавала ему значения. Зато сейчас оно стало невыносимым.

– Ой, да, вот так хорошо… – простонала я. – И ещё сверху накинь что-нибудь… И тоже подоткни…

Пусть малец думает, что хочет, а мне наконец-то стало комфортно. В душной темноте было так хорошо, так уютно… Незаметно я снова провалилась в сон.

Через какое-то время я почувствовала, как прогнулась кровать, а под покрывало уже влезла любопытная мордашка. Слабые закатные лучи, проникшие в мой уютный кокон, резали глаза. Каким-то образом я сумела свернуться калачиком во сне, но по пробуждении вновь не смогла пошевелиться.

– Тётенька Уна, тебе поесть надо, уже вечер почти. И это… пелёнку сменить?

– Изыди, – с трудом приоткрыла я один глаз, морщась от света. – И ещё что-нибудь сверху накинь. Там шуба в шкафу есть.

– Не, ну так не пойдёт… Ты же сопреешь вся! Ну-кась, дай лоб потрогаю – морозит тебя, что ли? Простыла?.. Нет, вроде нормальная…

– Прокляну, – сонно пробормотала я. – Отстань. Мне и в гнезде хорошо.

– Да что с тобой? – не на шутку встревожился Эричек. – Давай доктора позову! Я ж думал, ты дурью с утра маешься! Меня проверяешь! Ну, насколько я полезный. А ты чего-то совсем нехорошая! От света шипишь! И чего тебе всё лицо волосами опутало? Задохнёшься же!

– Отвали, Эричек, – с трудом выдавила я. – Я… Я тут окукливаюсь, похоже. Будешь мешать – вообще никогда не вылуплюсь.

– А, так ты всё же древесная ведьма, а не травяная, – почему-то обрадовался малец. – Это у тебя инициация типа такая, да? А выйдешь помолодевшая и ещё сто лет миру пакостить будешь?

– Да чёрт с тобой, ведьма так ведьма, уйди только…

Но малец уже закрыл разрытое окошко в постельном коконе, придавил чем-то ещё сверху, и мой ответ заглох в многослойном пироге тряпья.

– Если помолодеешь, как вылупишься – точно женюсь, – доверительно прошептал он, сделав новый подкоп в районе затылка. – Ладно, спи, куколка Уна…

Хорошо, что он просто наивный ребёнок. Поверил на слово и всё, даже убеждать не пришлось. А то без проклятий, боюсь, в этот раз точно не обошлось бы, и плевать, чем бы это снова для меня обернулось.