Люблю четверг – обычно в вечер этого дня показывают интересные фильмы, потому что у нормальных людей рабочая неделя подходит к концу, и можно позволить себе немного припоздниться со сном. Я не знаю, раньше мне нравилось, что я работаю два через два. У всех понедельник, а у меня может быть выходной. К тому же в моей сфере суббота и воскресенье самые активные дни, время пролетает незаметно. Но после того, как Никита сказал, что у меня «не интеллектуальная работа», я стала относиться к ней… не то чтобы хуже. Просто теперь мне кажется, что я занимаюсь чем-то несерьёзным. И сама я от этого становлюсь какой-то ненужной. Что случится, если я вдруг не выйду на работу и не продам пару лишних склянок? Никто от этого не пострадает. Девочка, которая выйдет на замену, получит побольше денег. Покупатели останутся довольны в любом случае: есть я, нет меня – какая разница? Да, я заменяема. Любая студентка может выполнять мою работу… конечно, придётся немного подучиться, но… А Никита – совсем другое дело. Он закончил институт. Он начал строить карьеру с самой низшей ступени, и у него есть перспективы. Он всё время учится, ему есть, куда стремиться. И он может увидеть результат: правильно сделал свою работу – в построенном сооружении работает водоснабжение, много раз делал свою работу правильно – получай повышение и прибавку к зарплате. И если он заболеет, работа в их офисе застопорится. А если он захочет уволиться, ему наверняка предложат какие-нибудь бонусы, чтобы он остался. Он нужен. А я получу зелёный свет, как только заикнусь об уходе. Мне ведь даже заявление не придётся писать, наверное. Я и работаю-то без трудовой книжки. И движения вперёд у меня нет никакого. Всё бессмысленно…

Никита снимает джинсы и забирается на кровать, садится сзади меня, подбирает под себя длинные худые ноги. Он трогает мои волосы, раздвигает их, и они падают на мою грудь. Он кладёт руки на мои плечи и растирает их, нежными, но упорными движениями. Я расслабляюсь, закидываю назад голову.

– Ты устала? – шепчет он.

– Да, есть немного.

– Ты вся напряжена. Что больше всего устало? Ножки?

Я киваю. Он отпускает мои плечи, слезает с кровати и устраивается на полу. Обхватывает мои щиколотки, осторожно тянет меня на себя, и я спускаю босые ступни на паркет. Он поднимает мою правую ногу обеими руками, ставит на свою согнутую коленку, и гладит меня, будто прощупывает пальцами весь участок от коленки до кончиков пальцев в поисках какого-то предмета в моей коже. Эти поглаживания в одном ритме успокаивают меня и расслабляют. Но голова продолжает перебирать мысли. Я снова думаю про Ирину. Думаю о том, чем она занимается на работе. Я даже не понимаю, как называется её профессия. Наверное, что-то вроде работы с клиентами. Она общается с теми, кто будет выполнять работу для их фирмы, она же ездит в серьёзные государственные учреждения, чтобы уладить вопросы с документами, она крутится у Никиты в офисе, а вчера он возил её на будущую стройплощадку. Она вездесущая, она всё контролирует, все знают её. Интересно, она спит со своим начальником? И как она всё успевает? А у нас заканчивается мясо в морозилке.

– Мы поедем в Ашан в субботу? – спрашиваю я у Никиты.

Он поднимает на меня голову, не останавливая движений рук.

– Я не знаю. Возможно, мне придётся ехать в офис.

– В субботу?!

– Ну да. Ира очень помогает мне. Она умеет сводить людей, рекламировать одних другим. Я в этом деле полный ноль, поэтому и сижу на той же должности несколько лет, хотя уже давно выполняю обязанности, за которые мне следует платить как минимум в два раза больше.

Меня передёргивает, когда он хвалит её. Сейчас получится, что мы ей всем обязаны. И она такая вся из себя самая лучшая, а я не поддерживала Никиту всё это время, ни в чём себе не отказывала ради него. Терпеть не могу, когда так происходит.

– Может быть, попробуем завтра съездить, после моей работы. Ира завтра идёт в театр…

Меня опять передёргивает. Никита продолжает:

– Её будет возить её водитель, так что я точно не задержусь нигде, как вышло в прошлый раз. Мне до сих пор стыдно перед тобой… Ты же дома завтра? Приедешь ко мне… или я сам заеду за тобой.

– Нет, завтра я на работе.

Её водитель… Она возьмёт его с собой в театр, или оставит ждать в машине до конца спектакля? Подумаешь, несколько часов, всего-то. Бедный Лёша… А может и вправду возьмёт его с собой. Пытаюсь представить его в костюме, ведь он же не пойдёт в театр в джинсах. Наверное, ему идёт костюм. Никита выглядит в нём ужасно. Он такой длинный и неуклюжий. А Лёша… он серьёзный, хмурит брови, он строгий…

– Тогда я посижу в офисе, и заберу тебя. Пойдёт? – Никита всё ещё планирует наш завтрашний вечер.

Я киваю. И сравниваю в своей голове жизни двух женщин: я и Ирина. Я с раннего утра на ногах. Подогреваю Никите завтрак, делаю ему горячий кофе; выталкиваю себя в промозглое ноябрьское утро, выбрасываю по дороге мусор, семеню в своих уггах по ледяному неровному тротуару, промерзаю насквозь; втискиваюсь в душную маршрутку, в метро дышу запахом пота, мне наступают на ноги, пятнадцать минут пешкодралом до нашего торгового центра – ветер дует мне в лицо так, что трудно делать вдох, щёки щипает, руки под рукавами покрываются мурашками; захожу в наш магазин, снимаю одежду, и синтетический шарф притягивает мои волосы к себе, они торчат дыбом и потрескивают, я пытаюсь причесать их, быстро крашусь – моё лицо должно быть ровного цвета, глаза подведены тушью и тенями, и обязательно помада, влезаю в сменные туфли на толстом каблуке – я купила их за полторы тысячи прошлым летом, и они держатся удивительно долго, хотя и приходится подмазывать чёрным карандашом каблуки, протёртые до белой пластмассы; выхожу в зал – он блестит от огней и разноцветного стекла, я протираю полки – запах средства для полировки будет выветриваться с моих рук несколько часов, Лена рассказывает мне очередную байку из их семейной жизни с гражданским мужем и его родственниками; первые клиенты – я продаю косметику подросткам с утиными губками в зауженных джинсах, тёткам в синтепоновых пальто, мужчинам в нечищеной обуви, улыбаюсь им всем так, будто они важные люди (день тянется медленно, покупателей не много, через стеклянные двери вестибюля видно, как на улице темнеет), покупателей становится всё больше, затем снова меньше, наконец, мы закрываем кассу и я быстренько мою пол; Ленка махает мне рукой на прощание, а я ищу Никиту – он стоит где-то на парковке, и ориентирует меня по телефону, я сажусь в его потёртую Daewoo, и мы едем в Ашан (он рассказывает мне о том, что было у него на работе, я пересказываю Ленкины байки); мы ходим по магазину по одному и тому же маршруту, Никита включает калькулятор на телефоне, чтобы мы не выбились из бюджета, стоим в очереди на кассу – обычно к этому времени темы для разговоров между нами иссякают, и мы молчим (разве что несколько комментариев: «скорей бы домой», «как быстро сегодня стемнело», «было очень холодно утром», «вот бы выходные тянулись так долго, как очередь у кассы»); едем домой молча, я могу немного вздремнуть, потом Никита несёт сумки, а я плетусь за ним; разбираем пакеты; готовимся ко сну – скорее всего, нам даже не хватит сил и времени попялиться в телевизор; я погружаюсь в темноту, выключив светильник на прикроватной тумбочке, закрываю глаза. Моя жизнь похожа на кусок металлической трубы, оторванной от какого-то неведомого мне устройства: холодная, серая, однообразная, с острыми краями на концах.

Вот так пройдёт мой завтрашний день… А сейчас Никита уже тихо посапывает рядом. Он такой хороший – сделал мне массаж, поцеловал в щёку, и вежливо предложил: «ну что, пора укладываться баиньки?»

Я лежу в темноте с открытыми глазами. Очертания предметов в комнате начинают постепенно проявляться. Матвей Константинович рассказывал нам в художке, что человеческий глаз привыкает к темноте гораздо медленнее, чем к свету. Когда человек выходит из темноты, он может различать цвета и формы в совершенстве всего через пять минут. Я подумала тогда: как здорово, как быстро человек начинает чувствовать лучше, острее, сильнее. Но всё оказалось наоборот. Для меня было удивительно, что чувствительность глаза при освещении должна снижаться. Мы должны меньше стараться, чтобы нормально различать всё вокруг. Я никак не могла понять – ведь так сложно опознавать цвета, не потеряться в их многообразии, так много надо думать, когда видишь всё при свете. А оказалось, что для полноценного зрения после перехода из темноты к свету нужно просто подождать, просто лениво ждать и ничего не делать… Разве это не глупо? …зато когда свет гаснет, глаза начинают работать по-настоящему. Зрение напрягается, чувствительность возрастает, очень много сил наше тело затрачивает на то, чтобы где-то через тридцать минут непрерывной работы мы смогли различать в антрацитовой бездне углы и округлости, диагонали и вертикали, и узнавать в этих геометрических фигурах то, что при свете кажется нам очевидным с первой секунды. Я уже различаю все ахроматические цвета: чёрный, серый, белый. Значит, я лежу без сна уже с полчаса. Короткая стрелка часов начала переваливать за цифру двенадцать. Я опять не высплюсь. Ну же, закрывай свои бестолковые глаза!

Я хотела сравнить себя и её. Как она встречает утро? Её будит Лёша. Он выключает будильник раньше, чем она услышит его. Смотрит, как она спит. Его губы растягивает улыбка. Он опирается на локоть, и мышцы на его руке напрягаются, жилки набухают. На улице уже светает, через прорезь в шторах падает перламутрово-жемчужный свет с сизым отливом, и его золотистые волосы отдают холодным блеском. Он смотрит на её полуоткрытые губы, его зрачки расширены от возбуждения, глаза тёмные и тягучие. Он нежно целует её, и она пробуждается, поднимает ресницы. Она видит над собой красивого, сильного, молодого мужчину. Он смотрит на неё с восхищением, и она зажмуривается от удовольствия. Потягивается, откидывает назад свои длинные руки, вытягивает их, словно белый лебедь распрямляет тонкую шею. Он целует их, её лилейная кожа пахнет кремом с восточными пряностями. Он идёт готовить ей кофе, а у неё есть время принять тёплый душ. Потом она расчешет блестящие волосы. Вернётся в спальню – ей нужно выбрать платье. Оно просто должно ей нравится. Ей не надо думать о том, не замёрзнет ли она в нём на улице, удобно ли ехать в такой одежде в метро, подойдёт ли её обувь к этому платью. Ей просто нужно протянуть руку к тому платью, которое сегодня подходит её настроению. Она появляется перед Лёшей уже одетой, с лёгким макияжем без тональника – ведь у неё здоровая чистая кожа. Он ставит перед ней чашку свежезаваренного кофе. Она вдыхает манящий аромат дорогой арабики, поднимает на него глаза. С удовольствием разглядывает его голый торс, улыбается ему. Через несколько минут он поможет её накинуть длинное строгое пальто. Потом он опустится перед ней на колени, перехватит крепкими пальцами её тонкую щиколотку, затем немного приподнимет её стройную ногу, и обует эту прекрасную часть тела в изящные кожаные ботильоны на длинной шпильке. Они спустятся на лифте на первый этаж, неспешно пройдут к машине, которую он уже прогрел. У них ещё есть время, чтобы свозить её в салон красоты. Её встречает стилист – непременно молодой человек, который рассыпается перед ней в комплиментах; он делает ей укладку, она подмигивает ему через отражение. Потом она вернётся к машине, Лёша откроет перед ней пассажирскую дверь, и повезёт её по главным улицам Москвы, к стеклянному, словно в инее, бизнес-центру. Там без неё никак не могут начать работу молодые специалисты и мужчины, старше её вдвое – все они ждут её с одинаковым благоговением. Она, наконец, приехала. Она идёт по коридору. Получает от окружающих комплименты, раздаёт указания. К ней подбегают со всех сторон, показывают ей сложные чертежи, а она требует исправить ошибки, делает замечания. Все слушают её затаив дыхание, с блестящими глазами внемлют каждому её слову. Потом её приглашают в большой светлый зал. Какой-нибудь зал для конференций, или как там это у них называется, я не знаю… Показывают ей красочные презентации со сложными графиками – а она всё понимает, опять раздаёт указания. В обед за ней приедет Лёша, и они отправятся в ресторан. Там немного клиентов, потому что даже очень успешные топ-менеджеры не могут позволить себе выбраться на обеденный перерыв в такое дорогое заведение. Она пьёт старое вино, эротично обхватывает губами кусочек сыра на кончике канапе. Лёша не может оторваться от неё. Он спрашивает, может быть у них есть несколько минут, чтобы остаться наедине. Она хитро улыбается, и говорит, что есть. Они остановятся в номере роскошного отеля, чтобы только один раз успеть заняться любовью. Он будет раздевать её, облизывать с ног до головы. А после она поправит причёску одним движением руки, и он повезёт её на деловую встречу. Она может приехать туда немного подшофе – ведь ей можно всё. За столом только мужчины. И снова её все слушают. Всё решается так, как хочет она. Ей звонит хозяин их фирмы, с неподдельным уважением перечисляет её незаменимые достоинства. Теперь ей нужно купить что-нибудь для похода в театр. Они с Лёшей едут в торговый центр, где она покупает себе длинное вечернее платье, а ему строгий костюм и роскошные часы. Теперь она сядет с ним на переднее сидение, и он из водителя превратится в её спутника. Он сам будет ощущать эту перемену, и гордо поднимать голову. Теперь он ведёт машину неспешно, крутит руль, надавливая на него лишь кончиками пальцев. Он будет знать, что она посматривает на него украдкой, и он очень-очень нравится ей. Они войдут в здание театра под руку. Поднимутся по широкой лестнице в отдельную ложу. В её руках будет золотом переливаться тяжёлый бинокль. Лёша будет смотреть на неё больше, чем на сцену – ведь она самое притягательное создание на свете. И когда она будет прикладывать к своему лицу бинокль, он про себя отметит, что не хватает разве только диадемы на её голове – ведь она королева.