Глава 3

Мы входим в пустую квартиру. В нашей комнате, на постели, разложено несколько костюмов в прозрачной упаковке. На прикроватной тумбочке красивым изгибом лежит золотой браслет, по всей его длине идёт несколько ответвлений, на которых висят разные фигурки. Мне даже страшно представить, сколько у неё украшений. И все они настоящие, одежда отутюжена в прачечной, а в комнате пахнет духами: я не знаю, что это за бренд, в нашем магазине такого точно не продают – скорее всего, индивидуальный аромат, составленный из эфирных масел – это очень-очень дорого. Никита прав, я завидую её деньгам. Точнее, она права. Только всё ещё хуже: я знаю, что даже если мне отдать все эти деньги, на меня надеть такую одежду и украшения, я не стану лучше ни на капельку. Я просто из другой касты, как сказал Лёша. Я – беспородная дворовая шавка. Посредственность, ничтожество.

– Давай я помогу тебе раздеться, – Никита выключает свет и подходит сзади, расстёгивает молнию на моём платье, целует меня в плечо. Я знала, что он сейчас так сделает. Он предсказуем для меня больше, чем я сама для себя.

Он осторожно стягивает платье с моих плеч, помогает моим рукам вынырнуть из длинных тесных рукавов, обхватывает мою талию большими тёплыми ладонями, и сам спускается вниз, ведёт руками по моему телу, пока платье не оказывается у моих ног. Я переступаю через одежду, а он целует мои ягодицы через колготки, обхватывает влажными губами складку сбоку, над тонкой резинкой в капроне. Его пальцы пробираются через прозрачную ткань, их трепыхание похоже на взмах крыльев мотылька, и эти движения щекотят меня. Его руки гладкие, мягкие, без заусенцев и мозолей, с коротко постриженными ногтями, с аккуратно подпиленными уголками. Ни единой зазубрены, ни одной неровности, будто даже линий, которые у каждого индивидуальны, нет. Ничего, что цепляет. Ничего, что может принести мне хоть капельку боли. Я почти не чувствую его рук, когда он прикасается ко мне.

Он высвобождает мои бёдра из капрона, стягивает колготки вниз, и целует красную линию, опоясывающую мою талию от нажавшей резинки. Я чувствую, как кожа нагревается и разглаживается под его тёплыми губами. Мне должно быть приятно, что каждый мой недостаток, каждый натёртый участок моего тела, и каждый изъян моей кожи он принимает. Он вкладывает столько заботы в свои поцелуи, что я физически ощущаю его привязанность ко мне, его желание сделать мне хорошо.

Он встаёт, осторожно разворачивает меня к себе, будто кружит в медленном танце. Берёт моё лицо в свои ладони, и слегка наклоняет мою голову так, чтобы я позволила ему поцеловать меня. Его пальцы полегоньку спускаются на мою шею, на грудь, он обнимает меня за спину, притягивает ближе к себе. Целует самый кончик мочки моего уха, шепчет:

– Будь со мной.

Мне должно это нравится.

Я томно выдыхаю, отвечаю ему поцелуем. Его руки всё ещё на моей спине, он проводит пальцами вдоль позвоночника вниз, снова вверх – его движения едва ощутимы. Расстёгивает лифчик, спускает бретельки с плеч, и моя грудь обнажается, вжимается в твёрдую ткань его пиджака голыми сосками, и они начинают набухать от трения.

Он снова целует меня, только одними губами. Я приоткрываю рот и просовываю язык через его губы. Мы соприкасаемся языками, поглаживаем друг друга ими по очереди. Я чувствую вкус свежей зелени, и грецких орехов.

Расстёгиваю его пиджак, затем пуговицы на рубашке. Он обхватывает пальцами мои соски и поглаживает их, но я ощущаю лишь лёгкую щекотку, и никакого давления, будто он не сжимает их, а лишь проводит по ним подушечками пальцев. Его движения всегда так ласковы. Я каждый раз возбуждаюсь, я жду, что сейчас мне вдруг станет очень хорошо, но… И сейчас я очень возбуждена. Только мне так хочется немного больше силы от него. Я обхватываю его руки своими ладонями, сжимаю пальцы так, чтобы они больше сдавили мою грудь, но стоит мне отпустить его, как он ослабляет нажим, и гладит меня как прежде – нежно и ласково.

Я расстёгиваю его ремень на брюках, он помогает мне раздеть себя догола, остаётся только в носках. Обычно я ложусь на кровать и позволяю ему ласкать меня прежде, чем он войдёт. Но сегодня так хочется, чтобы всё было не как обычно. Чтобы было по-другому.

Я опускаюсь на колени. Сажусь попой на пятки. Обхватываю его ногу за щиколотку и тяну вверх.

– Что ты делаешь? – шепчет он.

– Я хочу снять с тебя носки.

– Я сам… я сейчас сниму – он наклоняется.

– Нет, – твёрдо говорю я. – Я всё сама сделаю.

Он поддаётся моим рукам, я ставлю его ступню к себе на коленку, запускаю пальцы между тканью и его ногой, и стягиваю носок. Глажу его пальцы. Я чувствую, как он подрагивает от моих прикосновений, и тянет ногу назад. Я позволяю ему поставить ступню на пол, потом освобождаю его вторую ногу от носка. Он тянет ко мне руки и хочет поднять, но я убираю их.

– Нет, я хочу взять твой член в рот.

Никита молчит. Я знаю, что он хочет возразить мне, но не осмеливается. Он не любит, когда ему делают минет. Он считает, что это унижает женщину.

Я поднимаю попу с пяток, тянусь вверх, к его члену. Осторожно обхватываю его рукой, провожу большим пальцем по головке – она такая чувствительная. Я ощущаю, как Никита подрагивает от моих прикосновений всем телом. Мне хочется, чтобы она стала блестящей от влаги, хочется облизать её, намочить слюной так, чтобы жидкость стекала по всему его члену струйкой, сверху вниз, щекотала его яички, и чтобы капля упала на паркет шумно в этой пустой комнате. Я хочу взять его член в рот тихо, водить по нему губами и языком неслышно, будто в квартире есть кто-то ещё, и он не должен ничего узнать. Я выталкиваю кончик языка, напрягаю его, и дотрагиваюсь до самого кончика головки. Никита так сосредоточен на моих движениях, что всё его тело вытягивается, твердеет. Я размыкаю губы и медленно погружаю его член в свой рот, я обхватываю его ягодицы руками, и тяну на себя. Я хочу, чтобы он помог мне, сделал движение навстречу. Но он так крепко стоит на ногах, будто врос в пол. Чувствую, как его головка упирается в моё нёбо, я подаюсь вперёд, чтобы продвинуть его член глубже, и он касается язычка у входа в горло. Мне хочется откашляться, но я терплю. Нет, не могу…

Выпускаю его, заглатываю воздух распахнутым ртом. Никита кладёт ладони на мою голову, я чувствую, как подрагивают его пальцы. Он хочет, чтобы я встала? Или он хочет сдвинуть мою голову вперёд, чтобы я снова взяла его? Вот бы спросить его… Хочу ещё облизывать его, хочу попробовать засунуть его поглубже, чтобы он целиком поместился в меня, чтобы я не смогла сделать вдох.

Я снова открываю рот, обливаю его член слюной, скольжу языком по всей его длине. Никита стонет, и этот звук в тихой комнате проливается на меня сладкой музыкой. Хочу, чтобы ему было хорошо. Тогда станет хорошо и мне.

Снова облизываю его, теперь он достаточно мокрый, чтобы легко проскользнуть внутрь меня. И я погружаю его в свой рот, но не могу сдвинуть его дальше, чем в прошлый раз. Я поднимаю глаза на Никиту, он смотрит на меня. Его глаза широко распахнуты, рот полуоткрыт, и губы подрагивают от напряжения. Он смущённо отводит глаза. Тебе нравится. Ну же, скажи это! Скажи, что хочешь засунуть его поглубже. Обхвати мою голову руками крепко, и продвинь его дальше, чем я могу…

Он молчит, а между моими губами и основанием его члена ещё два пальца. Я отвожу голову назад, не выпуская его из себя полностью. Обвожу языком вокруг несколько раз. Я будто считаю секунды перед стартом. Пытаюсь немного вытянуть тело вверх, а голову опустить ниже, чтобы двигаться на него сверху вниз. Тогда член не будет упираться в нёбо, не будет натирать стенки горла, и я смогу протолкнуть его глубже. Три, два, один. Я начинаю двигаться, будто соскальзываю вниз. Он всё равно упирается в моё горло, и я не сдерживаю приступ кашля. Из меня вырываются отталкивающие звуки, будто я подавилась комком волос, и пытаюсь выплюнуть его. Я резко подаюсь назад, выпускаю член изо рта и откашливаюсь. Чувствую, что на мой лоб и волосы падают капли. Он кончил. На головке набухает последняя капля. Я прильнула к ней губами, приложила самый кончик языка. Она проскользнула в мой рот, смешалась со слюной, обволокла язык – солёная, с металлическим привкусом. Я чувствовала такое ощущение во рту, когда обжигала руки горячим маслом.

Прижимаюсь к нему щекой. Слушаю, как он дышит. Мне так приятно, что я смогла доставить ему удовольствие. Больше удовольствия, чем получила сама. Но я никогда не чувствовала себя такой удовлетворённой с ним, как сейчас.

Он нащупывает мои руки, как будто мы в кромешной темноте, и он не может разглядеть меня, и осторожно тянет вверх. Я встаю на ноги. Смотрю ему в глаза.

– Тебе понравилось? – я улыбаюсь.

– Мне… я… ты… – он замолкает, обнимает меня. Я утыкаюсь лбом в его грудь, и он целует меня в висок. Я чувствую себя немного разочарованной.

– Наверное, скоро приедет Ирина, – я отстраняюсь. – Давай оденемся. Ты не голоден? Я не успела ни кусочка съесть в ресторане.

Включаю свет. Ищу в шкафу Никитину футболку, которая, придя в негодность, перешла в ряды моей домашней одежды. Для меня его футболки как платья.

– Что это?

Я ловлю его взгляд в отражении прямоугольного зеркала распахнутой двери. Прикрываю грудь и правую ключицу серой тканью. Поздно. Заметил.

– Пустяки, – бормочу я.

– Дай посмотрю. Где ты так порезалась? А главное – каким образом?

– Неудачно упала.

– А можно удачно упасть? – он с обеспокоенным видом проводит большим пальцем в стороне от пореза.

– Можно и удачно. В твои объятия, например, – я растягиваю улыбку, быстро целую его в щёку, встав на цыпочки, и выскальзываю из его рук. Одеваюсь.

– И всё же?

– Да правда пустяки. В кладовке на работе свалилась, там как раз эти привезли… ну, новые уголки для колонн. Они металлические, и лежали острым ребром вверх. Так ты голоден?

– Нет, я не голоден, – Никита выравнивает брюки по стрелочкам, перекидывает их через основание вешалки, надевает сверху пиджак, смахивает ворсинки на рукавах, и убирает костюм в шкаф.

– Скажи мне хотя бы, что еда там невкусная. Я не так расстроюсь, – выхожу на кухню.

– Совсем невкусная! – кричит он мне из комнаты, пока я разогреваю себе ужин. – Но если хочешь, мы можем сходить туда вдвоём, и ты сама всё проверишь, – он выходит на кухню и ставит чайник. Садится на кушетку, а я встаю напротив и опираюсь на стол, смотрю на него.

Он молчит, и не улыбается. Разглядывает меня так, будто видит первый раз в жизни.

– Тебе не понравилось, – догадываюсь я. – То, что я для тебя сейчас сделала.

– Понравилось.

– Зачем обманываешь?

– Нет, правда. Мне очень-очень понравилось, просто… ты же знаешь…

– Не понимаю, что в этом такого? – я отхожу к плите и переворачиваю мясо на другую сторону, закрываю сковородку крышкой. Хорошо бы нам купить микроволновку.

– Дело не в этом. Я сейчас о другом думаю, – осторожно протягивает он.

– О чём?

– Ты какая-то не такая.

– Давно?

– Нет. С тех пор как Ира приехала.

– Вот ты сам и ответил на свой вопрос, – я выключаю газ и перекладываю мясо на тарелку. – Точно не проголодался? Могу поделиться.

Он мотает головой и замолкает. Всё рассматривает меня.

– Ну перестань, а! – не выдерживаю я.

– Вчера ты не так реагировала на неё.

– Значит, я поменялась. Что, разве так не бывает?

– За одни сутки?

Раздаётся звонок в дверь. Никита идёт открывать. Я слышу её голос в коридоре: звонкий, дребезжащий, распиливающий воздух. Не буду выходить к ней.

Я доедаю мясо как можно медленнее. Мне не хочется видеть её, и я готова заняться чем угодно, лишь бы у меня была причина не выходить из кухни. Мою посуду. Поправляю стол, чтобы он стоял ровнее. И плита как назло чистая. Может, помыть холодильник?

– Всё, я поехала. Завтра увидимся, – она говорит это Никите, и дверь захлопывается. Мне теперь обидно, что она не попрощалась со мной. Я снова чувствую себя пустым местом.

– Мы будем работать вместе, – заявляет Никита, переступая порог кухни.

– Мне прыгать до потолка от радости?

– Вот, я об этом говорю. В тебя будто демон вселился.

Он подходит ко мне, обнимает меня, и опять целует в висок. Как же меня раздражает эта его манера целовать меня в висок! Как будто я больна, и он знает о том, что я скоро умру, а я не знаю.

Никита теперь пропадает по вечерам то по делам в офисе, то по каким-то поручениям своей ненаглядной сестры. Я никак не могу понять, почему она позволяет Лёше кататься на машине, аренду которой оплачивает, неизвестно где и с кем, а сама требует от Никиты возить её: за продуктами, за шмотками, в магазин бытовой техники. Больше всего меня раздражает то, что во время этих поездок они обсуждают нашу с Никитой жизнь. Я уверена, что она убеждает его бросить меня. Я уверена в этом на сто процентов. Я даже могу точно сказать, какие именно фразы, которые он говорит мне, до этого ему говорила она. Он начал упрекать меня…

Вот, например, вчера. Я как обычно включила перед сном телевизор. Никита вытянулся вдоль кровати на животе, и что-то искал в интернете. Я легла поперёк, положив на его ноги подушку, и облокотилась на него. Мне тепло, уютно – всё было замечательно. И вдруг.

– Зачем ты это смотришь? – спрашивает он. Я поворачиваю к нему голову. Никита с грустью рассматривает актёров, выясняющих отношения в одном из тех редких сериалов, которые я смотрю. – Они совершенно не умеют играть. И эти глупые сюжеты – чему ты научишься, если будешь смотреть такие… низкопробные вещи?

– Я не понимаю, почему я обязательно должна чему-то учиться, когда смотрю телевизор? Я просто хочу отдохнуть после рабочего дня. Ни о чём не думать.

– А когда ты думаешь?

Вот такая фраза, например, точно ему не принадлежит. Это всё Ирина.

– У тебя же не интеллектуальная работа, – продолжает он. – И досуг ты могла бы использовать для чего-нибудь более полезного. Читать, например.

– Я не хочу читать, я устала.

– Понятно.

– Раньше тебя не раздражало, что я смотрю эти сериалы. Что изменилось?