В холле училища повесили объявление. В четверг, в полдень – выдача дипломов! Наконец-то! Особенно радовало, что никто не потребовал от нас пересдачи зачета по пленэру. Но оказалось, что я рано обрадовалась. В день выдачи меня разбудила звонком Антонина и без объяснений повелела явиться в училище к одиннадцати часам.
Солнечное утро, окна училища распахнуты настежь. В холле не протолкнуться. Я вертела головой, пытаясь высмотреть Антонину, но она меня сама нашла. Выхватила из толпы и притащила в учительскую. Там не было никого, кроме Костика Малевича. Костик сидел за директорским столом и хмурясь, рассматривал какую-то репродукцию.
– Костя, готов?
– Вы мне нарочно такую картинку подложили, да?
– Не болтай ерунду. Сдавай работу и выметайся, время вышло.
Костик встал из-за стола и протянул Антонине исписанный лист.
– Не думаю, что мне светит зачет, – ухмыляясь, сказал он. – Я написал то, что в самом деле думаю об этом сюжете.
– Посмотрим.
Учительница приняла работу и указала мне на директорское кресло.
– Побыстрее, у тебя полчаса. Мне еще понадобится время на проверку…Так… Что бы тебе такое задать… Попроще…
«Как же! Знаю я это „попроще“»! – подумала я, глядя, как Антонина копается в стенном шкафу.
– Ага, вот это подойдет!
Антонина достала из шкафа коробку и выложила передо мной на стол три стеклянных шара размером с кулак, лист бумаги и карандаш.
– А в чем вопрос-то?
– Это и есть вопрос. Работай.
Антонина вышла из учительской и закрыла ее за собой на ключ.
Я почувствовала, что впадаю в отчаяние. Опять! Да что ж это такое?!
Похоже, Антонина задалась целью лишить меня диплома. Во-первых, ничего подобного мы не проходили. Во-вторых – интересно, какое отношение имеют эти три стекляшки к Чистому Творчеству? Почему не дать мне нормальное творческое задание?!
Время шло, я постаралась взять себя в руки. Ладно, ничего не поделаешь, надо думать. По крайней мере, здесь есть хоть что-то – эти три сферы, – а в парке и того не было. Я сосредоточила внимание на шарах. Посмотрелась в зеркальный, поправила перед ним прическу. Ха, ну и вид у меня в нем! Разложила шары перед собой в ряд. Зеркальный – посередине, матовый и прозрачный – по бокам…
Хм, а если провести такую аналогию… Матовый шар – реальность, инертная тупая материя. Зеркальный – ну, допустим, иллюзии. Прозрачный… Что такое прозрачный? Серый мир? Домены? Что-то еще?
А что, если с помощью этих шаров выстроить схему взаимодействия трех миров? Просто взять и описать то, что видишь. Зеркальный шар отражает матовый, не отражает прозрачный. Матовый шар не отражает ничего, и даже в зеркальном он видит только самого себя. Прозрачный… через него видно оба шара, но его самого увидеть нельзя… Антонина не обманула, это действительно несложно!
Когда в замке повернулся ключ, я уже закончила. Торжественно вручив Антонине исписанный лист, я понеслась в большую аудиторию, откуда доносился звук множества голосов.
Выпускники-реалисты собрались в большой мастерской живописцев. Устроились кто где – на подоконниках, на колченогих табуретах, а кто-то и прямо на полу расселся. На бутафорском рояле высилась стопка дипломов. Николаич, наш директор, стоял рядом в затрапезном пиджаке и общался с народом. Минут через десять в аудитории появилась Антонина. Вошла и тихонько села на табуретку за спиной у Николаича. – Можно начинать, – сказала она.
Николаич как будто только ее и ждал.
– Дорогие наши выпускники!
И толкнул речь. Даже не речь, а так… что-то вроде завета отца семейства ораве блудных сыновей.
Сначала он долго распространялся на любимую тему – о братстве мастеров. Дескать, это больше, чем просто слово, и мы это еще поймем и прочувствуем на своей шкуре, когда начнем работать самостоятельно. Особенно Николаич упирал на то, что мы как бы единая семья. Что мы все из одного корня, хранители и созидатели традиции Чистого Творчества, и что мы должны всю жизнь помнить о том, какая именно замечательная школа подготовила из нас, ленивых раздолбаев, таких крутых без пяти минут мастеров реальности. Что реалисты должны всегда помогать друг другу, и что мы всегда можем рассчитывать на помощь школы и его, директора, персонально. И еще об ответственности (ну как же не напомнить-то в тысячный раз?). Типа, Дар Творчества – это ответственность перед человечеством, и чем выше наше мастерство, тем больше должна быть и самодисциплина. Что мы привыкли играть с реальностью, но теперь игры кончаются, и с этого момента спрос с нас будет – как со взрослых. И так далее в том же духе.
– …и вручая вам эти дипломы, мы символически передаем вам эстафету Традиции, – закончил Николаич. – Но помните, что традиции – это не более чем форма. А чем ее наполнить – с этого момента решать вам!
После этого директор начал раздавать дипломы. Выдача тянулась очень долго, потому что для каждого из учеников Николаич приберег пару напутственных добрых слов. Слушая, как он характеризовал достижения поочередно десятков реалистов, я только дивилась, откуда он, безвылазно сидя в своем кабинете, так хорошо нас знает. Своей очереди я ожидала с некоторой опаской – интересно, что же он обо мне скажет, в прошлом году я доставила ему немало неприятностей… Но так и не дождалась. Директор, пошептавшись с Антониной, отложил в сторону несколько дипломов, пожелал всем успехов и попрощался до субботы, когда мы все встретимся на грандиозном выпускном балу для всего нашего училища.
Довольный народ, синея корочками, пошуршал на выход. На крышке рояля остались три диплома. Отступника Костика Малевича, закоренелой двоечницы Галушкиной и мой.
Черт! Как чувствовала! Ох уж эта Антонина! Не смогла обойтись без последней подлянки! Ну и что теперь? На второй год оставят? Позорище-то какое!
Распихивая толпу, я догнала довольную, улыбающуюся Антонину и вцепилась ей в рукав:
– Антонина Николаевна, я по поводу последнего задания…
– Незачет, – бросила на ходу она.
– Почему?!
– Потом, все потом. Девочки, идите встречайте своего куратора.
– Какого еще куратора?!
Но Антонина уже исчезла в дверях учительской.
– Пошли почитаем, что там на доске объявлений, – раздался позади застенчивый голос Галушкиной.
Я почувствовала раздражение. Что она, решила, будто мы с ней одна команда? Раз нам не дали дипломов, так мы теперь с ней дружить будем?
Ничего не ответив, я рванула вперед.
Возле доски объявлений творилось что-то невообразимое. Казалось, там собрался весь поток.
– Что там? Что там? – спрашивала я, работая локтями.
Наконец удалось пролезть. Годовое расписание уже сняли. Вместо него появилось несколько новых объявлений и какая-то схема. Так: объявление для тех, кто проспал весь май, о том, где и когда будет выпускной бал; результаты зачета по пленэру… А это что за схема?
«Производственная практика»?!
Как? Зачем? Первый раз слышу!
Я пропустила живописцев, искусствоведов, иллюзионистов, скульпторов… ага, вот и реалисты, на самом верху. Нас поделили на группы от трех до восьми человек, по какому принципу – непонятно. Напротив каждой группы – номер аудитории и фамилия куратора.
Я наконец разыскала свою фамилию, и у меня упало сердце. В моей группе оказалось всего два человека – я и Галушкина. Был и кто-то третий, но его фамилию тщательно зачирикали маркером.
– Нам в десятый кабинет, – раздался сзади робкий голос – это опять подкралась Галушкина. – Пошли?
– Пошли, – обреченно кивнула я.
Десятый кабинет я прекрасно знала – крошечный закуток на третьем этаже над лестницей. Но на площадке второго этажа меня окружили несколько знакомых девчонок-реалисток. Девицы явно были чем-то взволнованы.
– Гелька, тебе не в десятый?!
– Да, а что?
– Вот повезло! – послышалось со всех сторон.
– А в чем дело-то? – с подозрением спросила я.
– Туда сейчас зашел ТАКОЙ МАЧО!
– Это, наверно, наш будущий куратор, – простодушно сказала Галушкина.
Со всех сторон послышались восторженные ахи.
– Красавец! Латино лавер! Арабский прынц!
Сердце тревожно забилось.
– Девочки, не пугайте меня! Что еще за мачо?
– А видели, на каком джипе он приехал! Гелька, давай поменяемся! Можно я вместо тебя пойду?! Никто не заметит!
– Гелька, куда вас направляют на практику?
– А какие у него глаза! А волосы!
Почему-то на душе стало тревожно.
– Девочки, никто не знает – как его зовут?
– В расписании сказано – Дамиров Д. А. – тут же сообщили мне.
Меня аж в краску бросило.
Черт! Да это же Джеф!
Старый знакомец Джеф за прошедший год ничуть не изменился. Разве что приобрел некоторый полусветский лоск. Бывший книжный вор, псевдосторож и гордый мастер-одиночка сидел на учительском столе, качая ногой в лакированном ботинке. Опять отрастил себе черную гриву, роскошно спадающую на ворот белого джемпера из вискозы. При виде моего мрачного лица ухмыльнулся:
– О, какой напряженный взгляд! Ну что, Данила-мастер, – не выходит каменный цветок?
– Сам дурак, – не растерялась я.
Первый раз слышу такую пошлую шутку относительно философского камня!
Значит, намекать он мне будет, ага? Ну я ему сейчас намекну!
– Что, в учителя подался? А книги из тайных хранилищ больше не тырим?
– Не-а, невыгодно стало. Не успеешь стырить книгу, как кое-кто ее уже съедает.
– Как дела в Хоразоне? Все цветет и пахнет? – пропустив выпад, ехидно поинтересовалась я.
Джеф – сторонник минимализма в Чистом Творчестве. Его домен был спроектирован как пустыня – пока там не побывали мы с Князем Тишины. Теперь в Хоразоне буйные джунгли.
Судя по тому, что Джеф перестал улыбаться, подколка удалась.
– Скоро сама все увидишь, – бросил он и с дружелюбным видом повернулся к Галушкиной.
– Здорово, практикантка!
– Здравствуйте, – краснея и заикаясь, пробормотала Галушкина. Брутальный Джеф явно потряс ее небогатое воображение.
– Как тебя зовут?
– Оксана…
– Джафар Александрович. Но друзья зовут меня Джефом, – и подмигнул мне, паршивец. – Ну что, девушки, приступаем?
Джеф принялся раскладывать по столу какие-то бумажки. Я гордо отвернулась к окну.
– Слушай, думаешь, я счастлив с тобой работать? – послышалось за спиной. – Да ты мне дело моей жизни загубила…
– А сам! – воскликнула я, разворачиваясь. – Не забыл, что хотел со мной сделать?
– Вся эта история с Книгой Корина не имеет никакого значения, – терпеливо сказал Джеф. – Она ушла в прошлое. И вообще это была не моя идея – стать твоим куратором. Больно мне надо возиться со школьниками! У меня вообще-то свои проекты…
– Чего ж ты тогда тут делаешь?
– Решение принималось в Академии. Мне сказали, что, дескать, вы со Щербаковой давние знакомые, уже сработались…
– Во блин! Это называется «сработались»?! Сначала ты пытался скормить меня оборотню, потом выкачать кровь, потом расчленить на органы…
– Тихо, тихо, не пугай свою подругу!
Я покосилась на растерянно моргавшую Галушкину.
– Успокойся, – повторил Джеф. – И прими наше сотрудничество как данность. Бери пример с меня. Все равно уже ничего не изменишь.
Джеф был прав. Я решила последовать его совету. По крайней мере, попытаться.
– Так ты теперь в Академии? – мрачно спросила я.
Джеф взял и обиделся.
– Я сам по себе, – холодно сказал он. – Всегда! Я – свободный мастер!
– Тогда почему…
– Меня попросили.
Я не стала развивать эту тему. Ну, пусть будет «попросили». Свободным мастерам тоже надо что-то кушать. И бензин для джипа (на чем он там приехал?) покупать.
– Ну тогда рассказывай, – я села за парту. – Что еще за практику придумали?
– Не так быстро. Сначала, девушки, заполните эти бланки…
Собственно, заполнять было особо нечего – вписать имя и фамилию, прочитать то, что посередине, и расписаться внизу.
– «Место прохождения практики – Академия Художеств», – прочитала я вслух. – Ого!
– Не раскатывай губу, мы будем работать в поле.
– «Название проекта – „Пятно Страха“»… Это что еще такое? – спросила я, расписываясь.
– Со временем узнаешь, – сказал Джеф с таким великолепным презрением, что мне сразу подумалось – хе, да он, похоже, и сам не в курсе.
– А почему нас в группе всего двое?
– Потому что по результатам тестирования к работе по проекту «Пятно Страха» оказались годны только ты и Оксана.
Теперь я почувствовала себя оскорбленной. Хуже нас никого не нашлось, что ли? Ну и парочка – безмозглая Галушкина и отмороженная Щербакова, да еще под руководством сомнительного авантюриста Дамирова. Не иначе как в Академии решили от нас троих скопом отделаться!
– Почему мне не выдали диплом? – в сердцах наехала я на Джефа.
– Это к вашему начальству, – отмахнулся он. – Я тут не при чем.
Я хотела пошуметь еще, но взглянула на текст, под которым только что подписалась, и прочла ниже:
«В период практики ученику, под присмотром куратора, официально разрешается заниматься демиургией».
Далее стояла подпись Николаича и печать Академии.
Ура! Пусть под присмотром Джефа, но все равно – наконец-то!
Мое настроение резко переменилось к лучшему. Я подумала, что все не так уж плохо, и это «Пятно Страха» – вовсе не попытка от меня избавиться, а что-то поинтереснее…
– Подписалась? – нетерпеливо спросил Джеф, забирая листок из моих рук. – Тогда поехали.
Во дворе училища на Джефа таращились все встречные девицы. Я почти физически ощущала невидимые излучения зависти. Вот же не повезло бедняге Джефу! К нему в практикантки попали две девчонки, единственные в училище равнодушные к его мужскому обаянию. Галушкина, после наших разговоров, смотрела на него с немым страхом и почтением. Я же чувствовала к Джефу только застарелую антипатию и колоссальное недоверие.
Напротив главного входа был припаркован сверкающий навороченный джип неизвестной мне марки «Patriot». Я постаралась сесть в него с таким видом, чтобы Джефу стало ясно – я на таких машинах катаюсь каждый день. Галушкина съежилась на заднем сиденье с видом Крошечки-Хаврошечки и всю дорогу ошалело вертела головой по сторонам.
Джеф повез нас куда-то в центр.
– А врал, что мы не в Академию, – сказала я, когда он свернул на набережную Фонтанки, где над морем ржавых крыш сверкал на солнце стеклянный купол нашей будущей «альма матер».
– Я не врал, – сухо ответил Джеф, загоняя машину в какую-то подворотню.
О проекте
О подписке