– Что-то я не пойму… Вы что, мальчики, поссорились? Что случилось?

– Нет! – одновременно выпалили оба.

И как раз в этот момент в гостиную вошла женщина в черном брючном костюме и с черной повязкой на кудрявых рыжих волосах. Судя по тому, как уверенно она двигалась по комнате и разглядывала все подряд, словно проверяя, всё ли на месте, стало понятно, что это и есть хозяйка. А траур успела надеть, как только ей позвонили и сказали, что в ее квартире совершено убийство. Как будто бы она была знакома с Троицкой.

– Людмила Петровна Охромеева?

И в тот же момент Журавлев, воспользовавшись тем, что Валерий направился к хозяйке, приблизился к Жене, схватил ее за руку и притянул к себе.

Она обмерла. Что это было, счастье или ее просто отпустило, и она получила ответ на мучивший ее вопрос? Она чувствовала, как Павел сжимает ее руку, и совсем потерялась. Вот от того, что он сейчас скажет, зависела, кажется, вся ее жизнь. Или признается в том, что у него другая и им не следует видеться, или…

– Соскучился страшно, – услышала она и нервно всхлипнула.

Они находились на месте преступления, в квартире, где недавно убили женщину, но почему же она не осознает всю серьезность и важность происходящего? Почему ее занимает только Журавлев? И это притом, что где-то в этой же квартире, кажется на кухне, с подозреваемым Хованским беседует ее муж! Вся компания в сборе. А ведь еще недавно все они гостили у них, и Ребров, которому в доме была отведена комната, и Павел, и Борис одинаково радушно принимал гостей, считая их своими друзьями.

– Паша, вот она – моя жертва, – вдруг сказала она, имея в виду свой возникший интерес к рыжеволосой хозяйке. Она говорила шепотом, отведя Журавлева к двери так, чтобы Людмила Петровна ее не услышала. – Вот чувствую, что она сплетница еще та. И она все знает об этой парочке. А что еще не знала, так ей расскажут соседи. И я просто обязана с ней поговорить, поближе познакомиться.

– А ты соскучилась? – спросил он, обдавая горячим дыханием ее ухо.

Сейчас самое время было спросить его, почему он сбрасывал ее звонки. Но нет, она не спросит. Выдержит. И ничего ему не ответит. Или ответит?

– Давай уже выйдем отсюда… – сказала она, уводя его в прихожую.

Дверь в кухню была приоткрыта, и Женя увидела беседующих за столом Бориса с Хованским.

Алексей Дмитриевич Хованский – крупный, представительного вида мужчина с сохранившимися к тридцати пяти годам густыми темными волосами. Очень приятный, с правильными чертами лица и полными чувственными губами. На его лице читалось страдание. Но, судя по манере разговаривать и порывистым движениям тела в сторону своего адвоката, словно он хотел быть к нему поближе и рассказать ему что-то, чтобы никто, кроме него, не расслышал, Борису он доверял и был с ним искренним. Во всяком случае, у Жени складывалось именно такое впечатление.

– Вот свиньи! – Женя достала из сумочки салфетку и с ее помощью подняла с пола примятый окурок. – Вот как так можно бросать окурки на пол, на драгоценный паркет! Мужчины…

Она постучала в дверь кухни и, не дожидаясь ответа, вошла, быстро нашла мусорное ведро и выбросила окурок. Борис следил за ней удивленным взглядом.

– Извините. – Женя перед тем, как выйти, бросила взгляд на Хованского.

Тот, поскольку его прервали, возможно, на самом важном месте, сидел за столом с разочарованным видом. Возможно, в этот момент он сожалел о том, что успел рассказать адвокату.

В квартире после того, как вынесли тело Троицкой, оставались только Борис с Хованским, Ребров с Журавлевым и хозяйка квартиры.

Женя, достав еще одну салфетку и подобрав с пола еще один окурок, вошла с этим вопиющим свидетельством беспорядка в гостиную и с возмущенным видом бросилась под ноги Журавлеву, рядом с ботинком которого, к счастью, нашелся еще один окурок. И на глазах хозяйки быстро подобрала его.

– Как не стыдно! – Она начала входить в роль, надеясь, что Ребров с Павлом поддержат ее желание завоевать расположение к себе Охромеевой. Все-таки на фоне кошмара, связанного с убийством, хозяйку немного порадует, что в этой суматохе кто-то еще думает о порядке и чистоте в ее жилище.

Охромеева взглянула на нее с любопытством и слегка кивнула. Означало ли это, что она благодарна ей или же она этим жестом дала понять, что ей важно знать, кто же так заботится о квартире, кто эта женщина и какое отношение имеет к Хованскому и его любовнице. Другими словами, она не прочь познакомиться с ней, поговорить.

Женя должна была выдать себя за подругу Валентины Троицкой, но такую подругу, которая о ней практически ничего и не знает. Женя скажет ей, что они познакомились «с Валечкой» недавно, в клинике, где лежали в одной палате. Так часто бывает, что женщины сближаются, лежа на соседних больничных койках, их роднит горе, боль, болезнь, схожий диагноз и тому подобное.

Такой прием Женя использовала не первый раз, пытаясь войти в доверие к женщинам. Ведь, будь она настоящей подругой Валентины, она знала бы о ней многое, а соседка по палате может не знать вообще ничего, а просто подружиться на время, и так меньше риск быть разоблаченной.

Теперь Женю мучил вопрос: зацепила она хозяйку окурком или нет? Успела та заметить Женю в первый момент, как только вошла в гостиную и увидела двух следователей и женщину, успела ли их связать как коллег или не обратила на нее внимания?

Будем надеяться, что нет, а если и заметила, то можно придумать, будто бы она тоже свидетельница и просто ждала, когда ее допросят. Вот как-то так.

Не зная, куда себя деть, поскольку надо было дождаться, пока освободятся и Борис, и ее друзья, допрашивающие хозяйку, Женя вернулась в спальню, откуда только что вынесли тело Троицкой. Села в кресло. Осмотрелась.

Спальня была просто создана для любви. Просторная, светлая, с красивыми прозрачными занавесками, под ногами паркет и небольшой ковер, кровать широкая, деревянная, панель изголовья украшена резьбой, постельное белье белоснежное, похоже, что новое… На туалетном столике всё, что необходимо иметь молодой женщине: духи, кремы, щетка для волос и разные мелочи. И вазочка с увядшей розой. Теперь шкаф.

Женя осторожно, чтобы не производить звука, открыла шкаф и увидела там, несмотря на то что Валентина здесь как бы не жила, довольно много ее вещей. Но в основном это были халаты, пеньюары, шелковые пижамы и два платья. Пара туфель – розовые и салатного цвета. И еще одни домашние туфельки – близнецы тех, голубых, с помпоном, которые лежали на ковре. Все вещи и обувь были дорогие, как и духи с кремами.

Обследовала Женя и прикроватные тумбочки. В одной, которой пользовался мужчина, лежали мужские носовые платки, бумажные салфетки, пачка сигарет Winston, зажигалка, презервативы и лубрикант…

В женской тумбочке в нижнем отделении было сложено нижнее белье, в верхнем – помада, салфетки, веер, болеутоляющие таблетки, визитки, крем для рук, кредитная карта и немного наличных.

Женя вдруг представила, что подобную квартиру могли бы снимать и они с Павлом. Интересно, как бы выглядела их спальня? Что положила бы Женя в тумбочку? Или повесила в шкаф? Квартира для свиданий, здесь все должно было быть подчинено сексу.

Память подсунула Жене картинку: содержимое прикроватной тумбочки Бориса – сплошные документы и томик «Судебных речей» Федора Плевако. Очень сексуально, конечно.

Визитку Валентины Троицкой, мастера маникюра, она положила к себе в сумочку. Запомнила наизусть адрес ее личной мастерской. Ясно, что это был жилой дом, потому что номер квартиры был трехзначный. И это Осенний бульвар. Далековато.

Так кто же позвонил в полицию? И почему с телефона убитой? А что, если этот человек не слышал крики женщины, он мог это придумать, чтобы только вызвать полицию? Он мог проходить мимо, увидеть распахнутую дверь, мог услышать стоны умирающей, войти туда и увидеть ее, возможно, уже мертвую. И чтобы не светить свой номер, он взял ее телефон, с помощью ее пальца же разблокировал его и позвонил в полицию. Потом стер отпечатки своих пальцев и ушел с чувством выполненного долга, зная, что его не привлекут даже в качестве свидетеля. Он выполнил свой гражданский долг, сообщил об убийстве, и на этом всё!

Но тогда получается, что это все-таки убийство, а не несчастный случай. Потому что если бы это был несчастный случай, то никаких криков бы не было ну, может, один вскрик… Да и дверь была бы закрыта, поскольку, если предположить, что свидетелем этого несчастного случая был Хованский, он вряд ли бы распахнул дверь и выбросил сумку и телефон своей мертвой любовницы. Хотя в порыве стресса человек способен и не на такие глупости.

Поскорее бы уже Борис поговорил с Хованским. Да и хозяйку сколько еще ждать?

Но Бориса она так и не дождалась. Увидев выходящую из гостиной Людмилу Петровну, Женя, сделав знак Реброву и даже не дождавшись появления Журавлева, сразу же последовала за ней.

– Людмила Петровна, какой ужас… – начала она. – Мне бы с вами поговорить… Очень нужно.

Но хозяйка и не собиралась, оказывается, никуда уходить. Она сначала открыла дверь на кухню, увидела там своего квартиранта, беседующего с кем-то, поняла, что надо ждать, повернулась к Жене и, пробормотав: «Ну что ж, пойдемте тогда сюда, Господи помилуй!» – вошла в спальню.

– Здесь ее, голубушку, значит, и убили? И угораздило же меня купить этот столик! Подумала, что он вечный, вот и купила. Мрамор все-таки! Вот дура! И что теперь с ним делать? Выставлю на «Авито», может, кто и купит за полцены…

– Да я бы и купила… – сказала Женя, чтобы расположить к себе женщину. – Но, поверьте, дело-то не в столике. А если бы вместо него стоял другой столик, деревянный, кто знает, может, и он стал бы причиной смерти… Это уж как судьба распорядится.

Как всегда, она в такие волнительные минуты несла настоящую околесицу. Важно было разговорить Охромееву.

– А вы кто? Кем приходились этой женщине?

– Понимаете, мы познакомились с ней недавно, в больнице лежали в одной палате… Она рассказала, что делает маникюр, дала мне свою визитку, вот. – Женя достала из сумочки и показала хозяйке визитку Троицкой. – Назначила мне встречу сегодня утром здесь, сказала, что мы вместе поедем в ее мастерскую, она же принимает на дому… Приехала, а здесь такое.

– Что за больница-то? Она что, больная была? – Охромеева слегка поморщилась. – И чем же она болела?

– Да по-женски…

– Тра…ться поменьше надо, и никаких болезней не будет. Устроили здесь… Я, конечно, предполагала, зачем Алексею Дмитриевичу квартира, и даже обрадовалась, что не каждый день он здесь будет, что мужчина вроде приличный, состоятельный, но кто ж мог знать, что так оно все выйдет? Он же сразу за полгода мне заплатил, как тут было не согласиться? Да и какая мне разница, что он здесь будет делать, диссертацию в тишине писать, как это делал прежний жилец, или в постели кувыркаться. Это личное дело каждого. Но кто ж знал, что такое случится? И за что он ее убил?

– Да с чего вы взяли, что он ее убил? – сделала вид, что возмущена, Женя. – Он же любил ее.

– Любил не любил, какая теперь разница? Видимо, вспылил мужик, что-то она сделала не так, может, жене все рассказала, он же женат, вы знаете?

Людмила Петровна наконец присела на краешек кровати.

– Вы заметили, что простыни нет? Взяли на экспертизу. Подушка есть, одеяло, наматрасник, а самой простынки нет. Но это все равно не мое белье. Я в шкафу простой комплект оставила, дешевый. Это она, женщина эта, видать, купила дорогущее белье…

Какая внимательная, подумала Женя. А вот сама Женя не заметила отсутствия простыни, приняла за нее наматрасник. Тоже новый, белый.

– Да, я слышала, что у Вали был женатый любовник, но не она первая, не она последняя. Мужчины, они все такие – им всегда мало жены.

– Вы правы – мужики такие. А как насвинячили здесь! Я еще удивилась, что кто-то подбирает окурки с пола. Спасибо вам. Но мне сейчас, честно говоря, не до этого. Подожду, пока все не уедут, и тогда примусь за уборку. Но вы хотели со мной поговорить. О чем?

– Но это точно этот мужчина снимал у вас квартиру? Это Хованский?

– Ну да, а что? Его же сейчас и допрашивают.

– Просто он брюнет, а Валя рассказывала мне, что она встречается на квартире с блондином с голубыми глазами. – Она придумывала на ходу. – Я почему об этом говорю-то… Может, она встречалась здесь с двумя мужчинами по очереди? Знаете, как это бывает, понедельник, среда, пятница – один, вторник, четверг – другой.

– А почему вас это так интересует?

– Блондин мог и убить ее. Из ревности.

– Глупости! У меня же здесь своя агентурная сеть. В квартире напротив живет моя подруга, соседка Верочка, она мне все про них рассказывала. Они почти всегда приезжали сюда вдвоем. Редко когда она приходила раньше и ждала его. Он же всегда с цветами, с полными пакетами. Такой щедрый мужчина. Скажу по секрету, Верочка время от времени прибиралась в квартире, когда Хованский ее просил, подрабатывала. И все, что оставалось у них от ужина, сыр там, фрукты, конфеты, всё, говорит, Вера, забирайте, чтобы не испортилось. И постель стирала. Хорошо, скажу, парочка проводила время. Так что, если бы здесь появился другой мужчина, Вера бы мне сказала, да и Хованскому бы донесла, я думаю. Все-таки он же всё оплачивал. Нет-нет, никаких блондинов с голубыми глазами здесь не было.

– Быть может, ее убил муж? Узнал обо всем, приехал, застал их вдвоем, да и убил ее прямо на глазах Алексея Дмитриевича?

– А разве она была замужем? – Людмила Петровна нервно поправила на голове черную траурную повязку.

– Точно не знаю, я просто предполагаю… Знаете, от ревности сколько убийств происходит! Люди не могут совладать со своими чувствами. Муж убил любовника или жену – это классика!