– Да, дорогая моя, – улыбнулась Кристина, – и такой заработок приносит солидный доход. Правда, сейчас он этим уже не занимается. Накопив денег на пирамидках, он по случаю прикупил пару литиевых заводов и теперь вся промышленность под ним. Может, Верховский хочет откусить от этого пирога, да не знает, как подступиться?

– Но зачем Верховскому лезть в дела Арсенюка? – покачала головой Ксения. – Ему своей химии мало?

– Да мало ли поводов? – пожала плечами Кристина. – Возможно, он во власть решил пойти, ну сделать что-то яркое, справедливое, чтобы народ поверил в нового губернатора или депутата. Знаешь, пару месяцев назад Верховский предложил мне стать его политтехнологом. Правда, не лично, через свою помощницу Александру Рыкову. Я тогда отказалась, мне показалось, что независимая работа интереснее, но я ещё подумала, зачем Верховскому политтехнолог? Он всегда держался в стороне от политики. Человек он закрытый, даже замкнутый. Непонятно.

Ксения задумчиво скрестила руки и с полминуты помолчала.

– То-то и оно, – сказала она, – люди склада Верховского если и делают что-либо, то только с определенным расчетом и смыслом. И потом, причем здесь убитая Кирсанова и две пропавшие девушки? Какая связь может быть между ними и всем этим?

Кристина задумчиво приподняла бровь.

– Так, может, связи нет? – спросила она. – Может быть, дело Кирсановой здесь не причем?

Ксения покачала головой.

– Нет, – сказала девушка, – должна быть. Уж слишком всё крутится в одной точке. Не верю я в такие совпадения.

Совпадений вообще не бывает, сказала себе девушка.

* * *

Всё утро следующего дня Алексей Соболь изнывал в крошечной комнатке, которая являлась предбанником районной управы Яснопольского района, и терпеливо ждал своей очереди. Можно было, конечно, вытащить удостоверение, растолкать просителей, нахамить секретарше, но это было не в его планах. Покровская, когда провожала его в управу, четко сказала, что не надо привлекать к себе внимание. Вот он и сидел, а точнее, стоял, не привлекая внимания…

– Мужчина, у вас совесть есть!? Вы меня раздавите сейчас, да еще и папкой тычете в лицо!

– Извините, пожалуйста, – сказал Алексей даме средних лет, к которой его придвинула толпа вновь пришедших людей.

Но дама не успокоилась:

– Вы что, пьяный, что ли?! На ногах не держитесь…

– Извините, – ещё раз сказал Алексей, стараясь сохранять спокойствие, – вы видите, сколько народа, если бы не это обстоятельство, я бы близко к вам не подошел.

– Что у вас под курткой? – продолжала негодовать дама, поправляя прическу и отпихивая Соболя как можно дальше от себя.

– Книга, – коротко сказал Алексей.

– Какая ещё книга?! У вас там что-то железное, – она шлепнула Алексея по руке и потрясла ушибленными пальцами, – небось народное добро тыришь, вот тебя бы в советскую власть. Там милиция с тобой живенько бы разобралась. Давно вас всех раскулачить пора. Небось курточку-то на ворованное у народа купил!

Алексею стало смешно, когда он понял, про что говорит его эээ… собеседница. Он наклонился к её уху и прошептал.

– Я вам покажу, – сказал он, – только вы меня не выдавайте!

Дама изогнула шею, чтобы смерить Соболя высокомерным взглядом, а Алексей приоткрыл полу куртки и показал висевший на предплечье «Макаров».

После этого её взгляд утратил высокомерие, дама стремительно выкрутилась со своего места и растворилась в очереди. Через несколько секунд Соболь услышал хлопок двери.

Разговор с дамой отвлек его от главного. Едва он обернулся в сторону заветной двери префекта, как из кабинета выглянула секретарша и деловито объявила обеденный перерыв. Ворча и расталкивая друг друга, просители ручейком начали покидать предбанник. Алексей решил остаться. При исполнении любой инструкции надо учитывать форс-мажор. В данном случае обеденный перерыв в управе. До которого, кстати, было ещё полчаса.

Дождавшись ухода последнего посетителя, Алексей встал и деловито постучал в дверь.

На стук никто не отреагировал. Соболь снова подергал дверь.

– Есть кто живой?

– Я сейчас тебе по голове постучу, – раздалось из кабинета, – обед.

– А написано, что обед через полчаса будет, – упорствовал Алексей.

– Мало ли что где написано, – сказал голос, – я говорю обед, значит, обед, ясно?!

– Яснее некуда, – согласился Алексей, – а если я вам книжечку волшебную покажу, пустите?

Некоторое время голос молчал, потом вновь заговорил. Только не женский, а мужской.

– Какую ещё книжечку? Что вы несёте?!

– Красненькую, – сказал Алексей, – с всадником посередине и называется она удостоверение сотрудника МВД. Так я жду или табельное оружие вынимать?!

Внутри кабинета послышался шорох, а затем дверь открылась и в проеме через цепочку показалась голова девицы лет двадцати.

– Чего надо? – поинтересовалась она, одергивая юбку и поправляя выбившуюся рубашку. – Не видно, что обед?

– Да уж вижу, – заметил Соболь, – мне необходимо выяснить имя и адрес владелицы одной расселённой коммуналки. У вас же имеется такая информация?

– Имеется, – ответила девица, – но вам этих сведений я не предоставлю.

Сказав это, девица захлопнула дверь. Соболь вздохнул и снова постучал.

– Вы, наверное, не поняли, я из милиции, – сказал он.

– Да мне-то что, хоть из администрации Президента, – прокричала девица сквозь закрытую дверь, – без письменной санкции ничего показывать не буду!

– Понятно, – сказал Алексей, – закон превыше всего. В таком случае я тоже буду действовать по закону. Вызову «Сокол», они вам ящички повыворачивают. Как вы думаете, сколько я там паспортов липовых найду?

Снова послышался шорох и дверь открылась. Только уже полностью.

– Удостоверение покажите! – уже на полтона тише сказала девица.

Алексей, подчиняясь, вытащил удостоверение. Вся конспирация насмарку.

Девица, ничего не говоря, подошла к компьютеру.

– Адрес? – отрывисто спросила она.

– Чкалова 9-а, – сказал Соболь, – квартира 38. Девица что-то почикала и пощелкала на компьютере.

– Квартира была расселена полгода назад. Принадлежит теперь единолично Левицкой Инге Евгеньевне.

Соболь от удивления чуть папку не уронил.

– Как-как? – переспросил Алексей, торопливо достав блокнот, – Левицкой?

– Да, – ответила девица, – а вы что хотели услышать? –

Алексей покачал головой.

– Нет, нет, всё в порядке, – сказал он, – спасибо за помощь следствию.

– Не булькает, – отозвалась девица, – дверь за собой закройте.

Алексей так и поступил. Надо сказать, что выходил он в довольно недоумённых чувствах. Если жена Левицкого хозяйка квартиры, где её муж встречался с таинственным некто, почему она не сообщила об этом?

Околоточный достал мобильник и набрал Покровскую.

– Это Соболь. Новость из серии невероятно, но факт. Хозяйкой нашей квартиры является Левицкая Инга Евгеньевна.

– Это жена? – уточняющее осведомилась Наташа.

– Ага, – сказал Алексей, – именно она.

– Так, – Соболь услышал звук падающей ручки, – а это значит? – спросила Покровская.

– А это значит, – сказал Алексей, – что жена наврала про то, что не знала, зачем её муж ездил в Яснопольский район.

– Как минимум, – сказала Наташа, – а ещё это значит, что нам нужно ехать заново опрашивать Ингу Левицкую.

– Понял, – сказал Алексей, – за вами заехать?

– Нет, – сказала Наташа, – на перекладных доберусь.

А ты не теряй времени. Прямо сейчас и выезжай.

– Понял, – сказал Соболь, – еду.

* * *

Александр открыл глаза и с односекундным удивлением увидел свое отражение на зеркальном потолке спальни в квартире Шурочки. Девушка лежала рядом с ним, слегка прикрыв одеялом свое обнаженное тело, её волосы, обычно аккуратно уложенные, теперь были разборсаны по подушке. Она была настолько прекрасной, что Александр некоторое время не мог оторвать от неё глаз. Он наслаждался запахом её волос и кожи, её кротким дыханием. Александр поймал себя на мысли, что он хочет её, прямо сейчас. Молодой человек тряхнул головой. Нет, это неправильно, подумал он. В том, что они были вместе, было что-то неправильное, неестественное.

Тогда зачем ты делаешь это, зазвучал внутренний голос, она ведь тебе нравится? Ты же хочешь её. Она дала тебе утешение и ласку, которые были тебе нужны. Разве не так?

Молодой человек повертел головой. Ерунда, подумал он, разве это любовь? Разве это то, что я чувствую к Анастасии? Так, простая физиология. Надо все прекратить и забыть, а ещё лучше взять и уехать. Уехать, пока не поздно.

Уехать не получится, сказал внутренний голос, разве ты не пытался? Ты до сих пор не понял? Зачем ты нужен и для кого? Ты не имеешь права отступать.

Я не хочу, не хочу больше никого травмировать, сказал сам себе Верховский.

Ты всегда можешь отказаться, ответил голос, у человека всегда есть выбор.

Чушь, чушь. Александр встал и, перешагивая через разбросанные вещи, зашел в ванную. Заглянул в зеркало и увидел свое лицо. Оно было как всегда спокойным и ясным. Его лицо никогда не выдавало эмоций, наверное, он мог бы стать неплохим политиком.

Его всё время спрашивали, что он чувствует. Красивый, умный, мужественный, успешный. Чего ещё нужно было желать? Может быть, немного реальности. Ведь его сделали таким. Ему придумали его образ. Реальность же всегда сложнее. В реальности его грыз страх. Липкий, ползучий, который забирался в самые дальние уголки сознания, путал и рвал мысли. Какой это страх? Александр знал. Он холодный, мертвый, но недостаточно мертвый. Он просыпается в его душе и поедает сердце, и он знал имя этого страха. Она была его страхом, его любовью и его страхом, и он не мог и не хотел убивать этот страх. Если он убьет этот страх, он убьет её. Страх – вот что он чувствует. Страх привел его к тому, что произошло в Женеве. Страх разорвал его и Анастасию. Он всё время испытывает страх. Потому что в этом мире всё и всегда умирает. Умирает и ничего не остаётся. Никогда, даже песчинки. Даже звезды сгорают. Страх – вот что правит миром, не любовь, а страх.

Женева, восемь лет назад

Тусклое свечение зеленых ламп. Запахи табака и пота в душном помещении паба вызывали у Александра тошноту. Натирая свой кий, он смотрел, как его соперник отправляет красный шар в угол стола и как шар этот медленно закатывается в лузу.

Александр неожиданно почувствовал, что устал. Он всегда знал пределы возможностей своего тела и мозга. Это помогало ему не выдыхаться до конца и избегать притупления чувств, плодящего ошибки.

Но сегодня всё было по-особому.

Александр никогда не играл на деньги. Он, безусловно, был азартен, но считал себя выше того, чтобы собирать банк и делать ставки. Игра (любая игра) интересовала его, как сама цель, а не как средство к достижению цели.

А сегодня Александр играл не на деньги. Сегодня он играл на жизнь. Не впрямую, конечно. Но сама мысль о подобной ставке поднимала его уровень адреналина. А он помогал в игре.

Игре, которая могла наполнить его жизнь смыслом, а могла и сломать, если он сделает ошибку.

Александр не делал ошибок.

Плавно опустив кий на сукно, Верховский прицелился и ткнул один из шаров. Тот весело покатился по зеленой поверхности стола и, опрокинув в лузу два других, закатился вслед за ними.

– Партия! – довольно сказал он. Для Верховского это была шарада. Увлекательная, интересная, но шарада.

– Красиво играешь! – отметил Чилуэлл. – Но я подумал и решил, что одного бильярда для доказательства любви к Анастасии будет недостаточно. Любовь надо связывать кровью. Вот и свяжи.

Александр нахмурился. История набирала обороты. И по мере набирания этих оборотов она нравилась ему всё меньше.

– Я не Фауст, а ты не Мефистофель, – ровно сказал он.

– Скреплять узы своей кровью способ устаревший – заметил Чилуэлл, – и довольно грубый. Я же предлагаю тебе проверить свою силу духа. Если ты пойдешь на это, я поверю, что ты её любишь.

– Ты пьян, – сказал Александр, – неужели ты думаешь, что Анастасия сможет меня принять, если я совершу подобный поступок?

– А кто ей скажет? – фыркнул Чилуэлл. – Я буду молчать. А если ты боишься легавых, то я же тебе не посла грохнуть предлагаю. За этим баром большой выбор кандидатов. Трупом больше, трупом меньше.

Чилуэлл вытащил из-под полы куртки серебристый пистолет.

– Действуй, – сказал он, – покажи, на что способен.

Они вдвоем вышли из паба на промозглый Женевский «Бист». Зашли за угол. Там действительно сидели, закутавшись в одеяла, пара-тройка людей, скорее всего румыны или цыгане.

Александр достал пистолет. Он уже плохо соображал, что делает. Адреналин зашкаливал. И вдруг он остановился. Сам не понимая почему, словно кто-то перехватил его руку. Александр глубоко вздохнул. Короткое затмение спало. Молодой человек развернулся и с презрением посмотрел на Тома.

– Нет, – отрезвленным голосом сказал он, – этого не будет! Не получив желанного, ты хочешь мешать другим. Этого не будет!

Том пронзительно засмеялся.

– Замечательно, – сказал он, – пересилить себя ты не можешь, а значит, ты проиграл. Но попытка засчитывается.

Больше Александр ничего не помнил. Пала тьма. Очнулся он от запаха тлеющих дров. Сколько времени пролежал он на снегу, так и осталось загадкой. Один из румын настойчиво совал ему в лицо жестяную чашку с каким-то отваром, а заодно показывал на нос. Александр прикоснулся к своему носу и убедился, что он сломан. Дав румынам денег и поблагодарив, Верховский встал и, пошатываясь, вышел со двора. Идти особо было некуда. В полиции его рассказу всё равно не поверят, а что касается Анастасии, то не хотелось рвать её чистую душу. Оставалось одно место – Шурочка. Она его примет и поймет.

* * *

В реальность из образов прошлого его вернуло гудение мобильного телефона. Номер был незнакомый.

– Доброе утро, Александр Владимирович, – услышал он сухой мужской голос.

– Адашев, подумал Александр, только его сейчас не хватало. Политикой Александр особенно не интересовался, но когда бывал по необходимости на разных светских мероприятиях, то пересекался с экс-генералом, правда, близко они никогда не общались. У Адашева всегда были сомнительные знакомые и весьма темное происхождение капитала, однако, поскольку открыто воротить нос в понти́йском бомонде было не принято, то Александр всегда был с ним вежлив, но аккуратен.

– Доброе утро, Сергей Александрович, – сказал Александр, – чем обязан вашему столь раннему звонку?

Адашев усмехнулся в трубку.

– Это смотря в какой стране находишься, – заметил экс-председатель, например, в Кранцберге, уже десять часов утра.

– Вы прилетели в Кранцберг? – осведомился Верховский. – На саммит или как частное лицо?

– Возможно, и то и другое, – сказал Адашев, – все зависит от того, как пройдут эти выходные. Кстати, я устраиваю завтра коктейль в своем загородном доме, по поводу создания нового общественного движения, и приглашаю своих друзей.

Ах, вот оно что, понял Александр, значит, лига Тополевича активно действует и ищет спонсоров.

– Я ценю, что вы считаете меня своим другом, – сказал Верховский, – однако, вы ведь знаете, я далек от политики. Разработки моей фирмы нужны любой власти в любой стране, и мне всё равно, кому их продавать. Вы же знаете, что политика интересует меня только на предмет шуток.

– Давайте пошутим вместе, – предложил Адашев, – общество, которое я приглашаю, будет незатейливое, смешанное и бесхитростное, и ваше остроумие окажется весьма уместно.

Александр с полминуты помолчал. Вряд ли Адашев собирает гостей только для коктейля. Тополевич, скорее всего, отчитал Адашева за недостаточное финансирование новой избирательной кампании. Александру это было действительно безразлично, но на этой встрече он мог узнать что-то, что могло помочь Анастасии.

– В таком случае премного благодарен за приглашение, – сказал Александр, – обязательно приеду.

Верховский отключил мобильный. В конце концов, это дополнительный прилив адреналина. Он будет получать эстетическое удовольствие от грызни понти́йской элиты. Это во-первых, а во-вторых, ему было интересно, кто из людей его круга согласится дать Тополевичу деньги.

Александр почувствовал на своей шее руки Шурочки и жаркий поцелуй её губ.

– Доброе утро, – проворковала красавица, – кто звонил?

– Адашев, – сказал Александр, – пригласил меня на коктейль, завтра.

Шурочка вопросительно сдвинула брови.

– Коктейль!? – настороженно спросила она, мгновенно превратившись из подружки в юриста компании. – С чего бы Адашеву интересоваться тобой, он же знает, что ты вне политики?

Верховский пожал плечами.

– Его не только деньги интересуют, – сказал он, – скорее возможность показать, что его движение, наоборот, поддерживают люди, такие, как я.

– Ты пойдешь?

Вопрос профессионала. У неё всегда получалось лучше выглядеть, чем у Анастасии.

Верховский кивнул.

– Думаю, что мне удастся, что-то узнать о том, почему убили Андрея, возможно, это как-то связанно с убийством той девушки в пансионате.

– Почему ты так решил? – настороженно спросила Шурочка.

– Мой начальник службы безопасности сумел добыть фотки с убийства Левицкого, так вот удар, которым умертвили Андрея, очень похож на тот, которым убили Кирсанову.

Шурочка флегматично хмыкнула.

– Похожий это не значит, что один и тот же, – заметила девушка.

Александр вздохнул.

– Удар редкий, – сказал он. – Резкий и снизу-вверх, индейцы в Канаде медведей таким образом убивают.

– Но причём здесь Анастасия? – спросила Шурочка. – Зачем труп подбрасывать ей?

– Возможно, она вообще не причем, – сказал Александр, – а вот Дмитрия Борисовича таким образом пугать могут, вот я и хочу посмотреть, будет он завтра на коктейле или нет, а чтобы ты не волновалась, пойдешь со мной.

Их губы снова слились в поцелуе. Всего лишь физиология, напомнил себе Александр, развязывая халат девушки.

* * *

Ксения сидела на кровати в комнате убитой Екатерины Кирсановой. Она осматривала светлые её стены, полки, заставленные мягкими игрушками, разбросанные на полу девчачьи журналы и пыталась вспомнить, каково быть подростком. Екатерине было семнадцать. Она только начинала жизнь. Строила планы, заигрывала с мальчиками, а потом всё оборвалось. В один миг.

Странная штука судьба. Каждый день девочка просыпалась на этой кровати, наряжалась, красилась, надевала какие-то украшения и выходила в мир, где очаровывала всех своим умом и красотой, которыми она обладала в избытке, судя по рассказам. У Кирсановой было всё то, чего не было у большинства её сверстниц. Она должна была прожить совсем иную жизнь, но теперь её тело лежало в морге.

Немотивированных преступлений не бывает. Где-то под толстым слоем лжи и уверток её окружения должна быть ниточка, которая ведет отсюда, из этой комнаты, к тому пансионату, где Кирсанова встретила свой страшный конец. Мотивы всегда оставляют следы.

Ксения стала перелистывать фотоальбом, который держала в руках. На снимках была девочка. Разного возраста, с разными интересами: отец сажает дочь на первый велосипед, семья лепит снеговика, девочка идёт в первый класс, а вот фотография, где она постарше, уже накрашена, уже в мини-юбке, уже в обнимку с мальчиком. По фотографиям было видно, что с определенного возраста она любила быть в мужской компании и не стеснялась этого.

Не найдя ничего для себя особенного в вещах девушки, Ксения принялась осматривать её платяной шкаф.

Предметы одежды Кирсановой были отражением её жизни: мини-юбки, узкие джинсы, короткие платья, шорты… Вещи, которые могла носить девушка с очень хорошей фигурой. Но эти вещи она не могла носить в школе, значит, она ходила в них куда-то ещё. Ксению этот момент заинтересовал, поскольку, когда обнаружили её тело, на Кирсановой была школьная форма. Она как-то не придала сразу значение этому факту, а зря. Если бы Кирсанова после вечеринки шла на свидание, она бы не надевала школьную форму, если, конечно, не учитывать некоторых мужских предпочтений, значит, встреча или была не с мужчиной, или была спонтанной. Щеку что-то больно кольнуло, зарывшаяся в одежду Ксения инстинктивно выдернула голову а затем аккуратно достала оцарапавший её предмет. Это оказался бежевый багет-бег с какими-то металлическими нашлепками. Сумка висела глубоко сзади остальных вещей.