Плещут волны Флегетона,
Своды Тартара дрожат...
ФЛЕГЕТОН — (греч. phlegethon, от phlegetho жгу). Река подземного царства, текущая огнем вместо воды.
Я совершенно не помню, как эта книга попала ко мне в вишлист. Но если бы не задание в Долгой прогулке про автора с именем/фамилией на "Валентин-", я бы до нее не добралась, и думаю, это была бы потеря.
Вообще до этого я знала лишь, что автор - современный фантаст. Но это единственная его книга (согласно "Википедии") без каких-либо элементов фантастики. Автор - историк, археолог из Харькова пишет роман о другом археологе из Харькова (возможно, своем предке), жившем за сто лет до нас.
"Флегетон" - это псевдовоспоминания офицера (он подполковник, но все должные бумаги о назначениях пришли уже после поражения, поэтому воевал он все время штабс-капитаном) уже разбитой и разметанной по углам армии Врангеля (рассказчик называет его Бароном, у него вообще много кодовых имен в тексте) - Владимира Пташникова. Человек мирной профессии, который занимался раскопками в Крыму и Турции, ушел воевать в 1915 и вот итог - в 1921 он во временном лагере в Галлиполи (Голое Поле, как называют его русские), больной, с разбитой жизнью. У него не осталось ни семьи, ни сослуживцев, ни коллег. Он показывает редким оставшимся товарищам развалины древней Трои, они цитируют поэзию и мифологию (некоторые в оригинале - образованнейшие люди были эти "недобитки") и размышляют о развалинах своей страны и своей жизни.
Параллельно с этим Пташников листает свои старые записи и описывает нам конец 1919 - середину 1920 года в Крыму и на юге России - бои, скитания, невзгоды, оборону и наступление, надежды и их крах.
Мне понравилось это описание войны - без соплей и романтизации, но и без кровькишок. Пташников - тактик, он умеет продумывать неожиданную расстановку войск и техники, чтобы застать врагов врасплох. Но как бы ни была хороша тактика, красные берут числом. Тут есть все - перебежчики, пленные, которых заставляют сразу же воевать против своих, партизаны-подростки и свежеобученные выпускники военных училищ - как белые, так и красные. Пташников - хороший офицер, но по сути он мягкий, штатский человек. Он не может приказать расстрелять восемнадцатилетних парней, потому что вспоминает своих же товарищей.
Я тем же тоном поинтересовался, сколько им лет. Обоим оказалось по восемнадцать. Изобразив досаду, я заявил, что несовершеннолетних, то есть не достигших двадцати одного года мы не расстреливаем, а отправляем в лагеря для военнопленных. Это была, разумеется, чушь, но они поверили сразу. Поверили – и тут же превратились их твердокаменных большевиков в смертельно испуганных, но счастливых оттого, что останутся живыми, мальчишек. Я вызвал конвой.
Тут, однако же, появился поручик Успенский и спросил, что я собираюсь делать с красными юнкерами. Я сообщил, что отправляю их в тыл, как живое подтверждение очень важной информации, которую только что удалось получить. Стало ясно, что главный удар краснопузых наносится на флангах, а у Мелитополя производится демонстрация. Кроме того, у бывшего поручика Уборевича появились свежие части. Например, эта курсантская бригада во главе с бывшим штабс-капитаном Около-Кулаком.
Поручик Успенский свирепо посмотрел на пленных и заявил, что их надо немедленно расстрелять. Я предложил ему сделать это самолично. Поручик подумал и предложил их не расстреливать, но хотя бы надрать уши.
Судьбы его товарищей - как след от уже пролетевших комет. За год некоторые из них успевают появиться и погибнуть. Яркие образы, в которых есть горечь - поручик Успенский, автор приключенческого романа про альтернативную историю, прапорщики Немно и Михнис, делящие внимание одной девушки, стамбульская эмигрантка Татьяна, которую судьба сразу толкнула на панель - и многие другие, вплоть до самого батьки Махно, в стан которого заносит Пташникова с переговорами.
Если у Булгакова - очевидца событий тех лет белогвардейцы были скорее в тупике и не понимали, как им действовать, если советский писатель Пикуль изображал "положительного офицера" нейтрально относящимся к политике, у Валентинова, который писал свой роман уже после падения советской власти, герои всегда очень ясно выражают свою ненависть к большевикам.
Эти минуты под Уйшунью я вспоминаю всегда, когда в моем присутствии господа умники начинают говорить о смысле Белого движения. Я тоже умею произносить словечки вроде «братоубийство», «русская кровь» и прочего подобного, но когда перед тобою толпа, орда, прущая, чтобы затоптать тебя и твоих товарищей, у тебя есть только один путь – взять в руки винтовку системы господина Мосина. Вот и все Белое движение в самом сжатом виде. Ну, а касаемо «русской крови», я всегда отвечаю, что эта орда под Уйшунью не была для меня ни русской, ни какой-либо иной, китайской, например. Это были бизоны, мамонты, бездушная материя, желающая одного – смерти.
Но уже сейчас мы можем гордиться не только своей гибелью. Мы, белые, не смогли спасти свою Россию. Зато спасли всех остальных. Да, нас не хотели принимать всерьез господа союзнички, лакавший свой какао и заигрывавшие с большевичками. Но мы, потеряв Россию, все же не выпустили красную чуму за ее границы. «Мировой пожар», задуманный полоумным бухгалтером господином Карлом Марксом, так и не состоялся. И это сделали мы, белые!
Это определенное политическое высказывание автора, с которым можно соглашаться или нет, но он свою точку зрения высказал.
Также в книгу входит сборник стихов "Ловля ветра". Я честно прочитала все, но не скажу, что они сильно меня впечатлили. Стихи 90-х гг написаны почти все в форме сонетов (два катрена и два терцета) и посвящены Херсонесу и Крыму в общем (что меня заинтересовало, я люблю эти места). Автор размышляет о судьбах родины во время новой Смуты. В других стихах есть отсылки к Великой французской революции, Крымской войне, Гражданской войне и репрессиям.
«Плещут волны Флегетона, своды Тартара дрожат...» Да, своды Тартара дрогнули. Дрогнули, рухнули – и мы обрушились в бездну, где бродят тени, цветут асфодели и текут реки с мертвой водой. Флегетон, Коцит, Лета. Огонь, Лед, Забвение. А кони бледного Плутона уже несут нас прочь. За спиной остался огненный Флегетон, а впереди – только Коцит и Лета. Лед и Забвение.