Минуя широкую многолюдную площадь, процессия свернула на какую-то тенистую улицу и, не замедляя хода, втянулась в распахнутые настежь ворота. Во дворе уютного особнячка, с цветочными клумбами и садом, кортеж уже поджидал тот самый, ехавший весь путь впереди всадник, а рядом с ним какие-то люди, по виду – рабы или слуги. Все кланялись чуть ли не до земли:

– Сальве, матрона, сальве!

Саша на миг зазевался – показалось, что над головой пролетел вертолет… фиг! Стрекоза… всего лишь стрекоза – лупоглазая тварюшка с прозрачно-голубыми крыльями… Напарник чувствительно ткнул его кулаком в бок – пора опускать носилки, одновременно всем, иначе господа рисковали вывалиться.

Выбравшись из портшеза, Феодосия и ее дети в окружении служанок и слуг поднялись в дом, туда же, чуть погодя, позвали и носильщиков, естественно, не в парадные покои, но и то, что предложили, на взгляд Александра, оказалось очень даже неплохим местечком – большая тенистая комната с террасой и увитыми виноградной лозою колоннами, мраморный, с цветными инкрустациями, пол, широкие ложа, циновки. И еще – прохлада, долгожданная прохлада, и холодное, принесенное хорошенькими служанками вино, и фрукты с пшеничными лепешками, и какое-то мясо – баранина, что ли? – и острый, восхитительно острый соус.

– А неплохо, парни! – вместе с остальными носильщиками молодой человек уселся на пол, за низенький, уставленный только что принесенными яствами столик.

Все четверо ели с аппетитом, а уж пили… Охоботили по кувшину на рыло, пусть даже и сухое винище, но в каждом кувшине – литра по три минимум.

Потом, конечно, сходили во двор, в уборную – отлить. Шикарный был туалет, тоже весь мраморный, с водосливом, но без всяких там унитазов, один сплошной каменный желоб, по которому время от времени и текла водичка. Шикарно – и не только по местным меркам.

Идти в город после сытного обеда и выпивки Сашке что-то не очень хотелось, больше хотелось завалиться спать, что уже не замедлили сделать его коллеги-носильщики, и теперь оглашали всю комнату заливистым богатырским храпом.

Подумав, молодой человек тоже улегся на свободное ложе, однако не уснул, так просто лежал, уставив взгляд в потолок, расписанный какими-то фресками на весьма вольные темы – сатиры, наяды, плеяды… впрочем, Плеяды – это, кажется, созвездие… или вообще – Галактика.

– Гхм, гхм! – кто-то кашлянул на пороге.

Александр лениво повернул голову: старик. В богатой тунике, сандалиях, с выбритой наголо – или просто от природы лысой – головой. Тощий, но жилистый… и не такой уж и старый, наверное, лет пятидесяти…

– Меня зовут Бромелий, я управитель этого дома, – наклонив голову, негромко представился вошедший. – Госпожа желает говорить с тобой… Ты понимаешь латынь?

– Понимаю, – молодой человек улыбнулся, он уже и вправду много чего понимал, – а как же, если все вокруг только на этой самой латыни и говорят, да еще на каком-то жутком германском наречии, которое, кстати, Саша тоже начинал понимать, благодаря Ингульфу.

– Вот и славно, – Бромелий улыбнулся и присел рядом, на край ложа. – Прежде я хочу кое о чем спросить тебя… Ты христианин?

Саша молча кивнул.

– Признаешь ли Никейский собор? Символ веры? Единосущную Троицу? – вкрадчиво осведомился управитель дома.

– Ед-диносущную Т-троицу? П-признаю, – несколько заикаясь после трех литров сушняка, тут же заверил Александр, после чего размашисто перекрестился на потолок. Хоть что-то… за полным отсутствием в доме иконок. Нет, распятие все же где-то в коридоре висело…

– Вот и славно, – мажордом явно обрадовался. – Признаться, не ожидал такого от вар… Прошу извинить – вырвалось нелепое слово. Тебя зовут Александр, ведь так?

– Так.

– Ты из народа рус?

– Угадал, красноречивый!

– Хочу спросить, из чистого любопытства, русы – они кто? В смысле к какому большому народу относятся. Вот, к примеру, силинги и асдинги – вандалы, а все вандалы – германцы…

– А мы – русские, – скромно признался Сашка. – Славяне, в общем.

– Склавины?! О! Я слышал об этом славном народе. Тоже хотите стать федератами?

– Сам ты педе… федераст то есть, – поднимаясь с ложа, обиженно воскликнул молодой человек. – Ты сказал, меня хозяйка искала? Ну, эта, матрена…

– О да, да, матрона.

– Ну так веди! Чего рылом щелкаешь?

Управитель пожал плечами:

– Пошли… Только это… сперва переодеться надо и вымыться, а то несет от тебя, извини, как от горного козла!

– А я б на тебя б посмотрел… потаскал бы носилки!

Бромелий лишь улыбался и гадостей больше не говорил, наоборот, прямо лучился любезностью: даже простынку подал, после того как Сашка вылез из бассейна. И две туники – голубую, нижнюю и широкую, длинную, верхнюю, ядовито-желтого цвета, лютиками, что ли, красили или какими-нибудь там кувшинками. Вот в таком вот виде чистый и вымытый Александр и отправился в гости к почтенной матроне: по цветовой гамме сразу и не поймешь – то ли милиционер, то ли националист-украинец.

Шли недолго, покои хозяйки располагались на втором этаже, сразу над бассейном, огромные, как детский сад – в чем, в чем, а в квадратных метрах здешние сектанты себя не ущемляли, Сашка это давно уж приметил.

Куда делся мажордом – черт его знает? Вот только что был, что-то негромко говорил, кланялся – и вдруг как провалился! Исчез беззвучно и бесследно. Ну и ладно, не больно-то он здесь и нужен.

Феодосия возлежала на широком, устланном разноцветными покрывалами ложе, как какая-нибудь одалиска, Олимпия со скандально известной картины Эдуарда Мане, только Олимпия была голая, а матрона – одетая… в какую-то полупрозрачную хламиду с тонким золоченым поясом. Такие же тонкие, золоченые ремни от сандалий высоко оплетали икры стройных хозяйских ножек. Под хламидой явственно вырисовывалась грудь, довольно большая и, должно быть, упругая, с небольшими сосочками… которые так и хотелось поцеловать со всем жаром, а потом долго-долго ласкать языком.

Наверное, желание сие настолько явственно обозначилось на лице Александра, что женщина вдруг рассмеялась, ничуть не обескураженно и вовсе даже не зло, наоборот… жеманно, что ли…

– Я видела, как ты бился, Рус! Славно! Ты такой крепкий, красивый… не стой же, садись вот сюда, рядом.

Ну, ясно, чего дамочка хочет – вполне.

Взглянув Феодосии прямо в глаза, молодой человек протянул руку, оголив женщине плечо… погладил, притянул к себе…

– Меня зовут Александр, милая…

Матрона припала к нему с такой страстью, что казалось, будто взорвалось небо – а это всего лишь был затяжной поцелуй. Пока еще поцелуй…

– Ах, как ты целуешься… Варвар! Настоящий варвар! – вырвавшиеся из уст Феодосии слова выражали явное восхищение и ожидание чего-то большего, чего-то того, что вот-вот – сейчас – должно было меж ними случиться. Что это случится – знали, нет, скорее – чувствовали – оба… и сознательно оттягивали момент… чтоб он был еще слаще!

– Ты… ты… – срывая с гостя тунику, шептала женщина. – Ты должен быть почтителен ко мне, помни!

– О, госпожа моя! – лаская рукой упругую грудь, Сашка от волнения перешел на русский. – Мы к вам, Матрена Ивановна, со всем нашим уважением… Как скажете! Хотите – сначала вина попьем… или сразу приступим к делу? То есть я хотел сказать – к телу… Черт возьми! Какое у тебя шикарное тело, Матрена! Тьфу… Феодосия… Ммм… Как ты красива… как обворожительно красива… Умх!

Обнаженная женщина стонала, закатывая глаза, отдаваясь новому варвару с такой непреходящей страстью, что бывает, наверное, лишь у нимфоманок. Александр тоже не скрывал своего наслаждения, это волшебное чувство, наступающее от осознания прикосновения к влекущей шелковистости кожи, от прикосновения к большой и упругой груди, от поцелуев, жарких, как знойный ветер пустыни.

Эта женщина, Феодосия, была неистовой, как океан, океан любви, океан колдовских грез и самых необузданных фантазий. Казалось, в эту ночь любовники проделали друг с другом все, что только могли проделать, но и этого матроне оказалось мало…

– Ты только не спи, Александр, только не спи!

– Ага, заснешь тут с тобою…

– О, друг мой… Как мне с тобой хорошо!

– Да и мне с тобой тоже неплохо… Ну, иди ж ко мне – поцелую…

Вот это любовница! Просто неистощимый фонтан, кладезь…

– Подожди… Мы еще с тобой кое-что попробуем… Халина, Карина!

Приподнявшись на ложе, Феодосия хлопнула в ладоши… и тут же, словно только того и ждали, в комнату впорхнули две девушки, две юные обнаженные грации, одна – с кожей белой, как снег… нет, чуть тронутой ласковой бронзовостью загара, вторая – черная, как пантера… подбежав, обе встали на колени пред хозяйкой, принялись ласкать ее, так, что даже уставший было Александр почувствовал прилив новой силы.

– Возьми их! – стеная и хохоча, выкрикнула матрона. – Возьми по очереди, обеих…

Сашка не стал строить из себя пионера: дают – бери! Вот у них, оказывается, что за секта – с эротическим уклоном. Так ведь и завербуют, сволочи… Он, Александр Иваныч Петров, уже ведь почти поддался на происки… ах, почаще бы были такие происки… А эта беленькая – ничего, ишь как выгибается… стонет… ах… Попробовать потом и черненькую? Почему бы и нет?

Впрочем, кто потом кого пробовал, сказать было трудно – скорее черненькая Халина – Александра… А две остальные – Феодосия и Карина, госпожа и служанка – смеялись, лаская друг друга…

Такая вот вышла оргия!

Один только вопрос тревожил Сашку под утро: а что, ежели обо всем этом веселье прознает муж, Нумиций? Наверняка ведь среди слуг имеются стукачи…

– Нумиций? – красавица Феодосия вскинула брови и потянулась. – Он сам сейчас с другой женщиной… не хватает наложниц… грешник! Меня он давно не любит и вряд ли когда-нибудь любил.

– Вот даже так? – молодой человек покачал головой.

– О, не переживай, друг мой, – Бромелий – мой человек, как и все оставшиеся в этом доме слуги, – матрона лукаво прищурилась. – Не первый раз я здесь так развлекаюсь… не первый…

Они тронулись в обратный путь утром, рано, едва только забрезжил рассвет. В чем, в общем-то, не было ничего удивительного: Александр давно приметил, что здесь поднимались рано. Дул свежий морской ветер, развевая одежды носильщиков и охраны, впереди все так же скакал всадник на белом коне, а под ногами стелилась дорога, дорога без разметки, без дорожных знаков, без автомашин.

Неужели старик антиквар прав? Нет, это было бы слишком невероятно! И все же у Саши было такое ощущение, что вся цивилизация вдруг куда-то исчезла, причем внезапно. Или это он сам исчез?

Хотя, с другой стороны, лет пять тому назад Саша гостил у одного приятеля в деревне, в давно заброшенной, лишенной всяческих цивилизационных благ деревне, где не было ни электричества, ни мобильной связи. Так вот там, глядя на серые избы, на смотрящий пустыми глазницами окон клуб, можно было смело представить себя жителем семидесятых или даже пятидесятых, а, ежели убрать клуб – то и вообще начала девятнадцатого века. Как вот примерно и здесь. Если уж в России-матушке таких дыр полно, то уж тут, в Африке…

Носильщики исполняли свою работу молча, а идущие позади охранники негромко переговаривались, иногда на латыни, иногда на каком-то своем языке; из этих разговоров Александр понял, что кортеж ближе к обеду должен добраться до деревни, где хозяйка и ее люди намеревались переждать полуденный зной, а уж потом, когда жара чуть спадет, продолжить путь. Что и говорить – разумно. Саша посмотрел в небо – белесое, словно бы выжженное зноем. Солнце забиралось все выше, а морская прохлада чувствовалась все меньше, и липкий противный пот уже начал покрывать тело. Да-а, переждать зной в деревне, под каким-нибудь навесом или под тенистой пальмой – это хорошая мысль.

Примерно часа через два пути показались пшеничные поля и оливковая рощица… за которой поднимался в небо серый столб дыма! Не такой уж и густой, но вполне заметный, и даже очень заметный… и еще вдруг налетевший ветер принес свежий запах гари!

Ехавший впереди всадник натянул удила, оглянулся.

– Скачи! – быстро распорядилась матрона. – Посмотри, что там?

Почтительно кивнув, всадник умчался… и он вовсе не пользовался стременами, их просто не было – Саша очень хорошо рассмотрел. Как-то вот так обходился… циркач…

Повинуясь повелительному знаку хозяйки, кортеж между тем продолжил путь, продвигаясь все так же неспешно. Минут через двадцать вернулся всадник, что-то возбужденно сказал…

Матрона велела остановиться, сошла с носилок:

– Воины, оставайтесь здесь – с детьми. Ты, ты… и ты… – палец ее уперся в грудь Александра. – Со мной.

Да, до деревни оставалось уже совсем близко, может, метров сто, только вот выйти из рощицы. Ускоряя шаг, путники пошли вслед за всадником – Феодосия, двое вооруженных копьями воинов и Саша. Шли недолго… вот уже последние деревья… вот поворот, холм…

И ничего!

Деревни не было!

Лишь дым пожарищ, лишь сожженные дома, и вороны, деловито выклевывающие глаза у убитых – а таковых было в достатке, вся площадь была залита кровью.

– Господи Иисусе! – матрона потрясенно перекрестилась на церковь – только лишь она одна и уцелела. – Господи… Я слышала о разбойниках, их опасаются многие… Но чтоб вот так, нагло!

– Госпожа! – громко позвал один из воинов. – Я только что слышал стон. Кажется, в тех развалинах кто-то есть.

– Посмотрите! – распорядилась хозяйка.

Охранники – а с ними и Александр – вытащили из-под обуглившихся балок мальчишку, обгорелого, с вытекшим глазом и перебитой рукой… видно было, что он не жилец уже, однако уцелевший глаз парня вдруг приоткрылся…

– Кто? Кто это сделал? – Феодосия наклонилась без всякой брезгливости. – Кто?

– Паруса… – собрав все силы, пробормотал несчастный. – Серые паруса…

Сказал, дернулся… и умер. Прямо на глазах у всех.

Особого впечатления его смерть ни на кого не произвела… разумеется, исключая Сашу – тот-то был отрясен.

– Серые паруса, – тихо повторила хозяйка. – Разбойники пришли с моря… Но как же они осмелились?! Тут же везде войска!