Глотнув воздуха, отрок нырнул под ряску и затаил дыхание, намереваясь поторчать там, под водою, как можно дольше… Долго, правда, не смог – слишком уж грудь сдавило. Пустив пузыри, беглец осторожно вынырнул с другой стороны пня, бесшумно вдохнул, уцепился за корни. Язычников он не видел… как, верно, и они его. Осталось лишь надеяться да молиться святому Николаю Угоднику.

Еще какое-то время слышались голоса, похоже – ругательства. Потом все стихло – видать, злодеи все же сочли отрока утонувшим. Проверять, не спрятался ли беглец за пнем, никто из парней не решился – оно им надо? Все одно, кроме как по гати, с островка никакого пути нет. Так что не так уж и повезло Кольше. Одно из двух – либо помрет отрок на этом чертовом островке с голодухи, либо в болотине сгинет, попытавшись выбраться. Что и говорить – невесело.

– Помоги, святой Николай Мир-Ликийский!

Выждав некоторое время, беглец мысленно осенил себя крестным знамением, отцепился от пня и поплыл к острову… Поначалу плыл ходко, а потом едва не утонул, запутавшись в ряске, ну да святитель Николай помог. Выбрался Кольша на мысок, к кусточку… выполз, улыбнулся радостно… и ту же услышал издевательское, с едва уловимым акцентом:

– Ну и зачем ты, дурень, в болото сунулся? Навсегда здесь захотел остаться? Клянусь Перкунасом – теперь останешься! Один отрок у нас уже есть… второй не особо и нужен…

* * *

Через пять верст пути князь со своими людьми и разбойниками вышли к болоту Маточкин Мох. Трясина начиналась сразу за лесом и тянулась неизвестно куда, исчезая в предвечернем тумане. По краю болотины густо росли желтоватые камыши, осока и рогоз. Где-то неподалеку гулко кричала выпь, носились над самой ряской какие-то стремительные черные птицы. Полчища жадно зудящих комаров атаковали путников, так что пришлось намазаться особой мазью, что нашлась у Рогнеды в переметной суме.

– Запасливая ты, – улыбнулся Довмонт, глядя, как юная атаманша ловко втирает мазь в шею и кисти рук.

Девушка покивала:

– А ты как думал? Здесь ведь кругом одни леса да болота. Комарья с мошкой – жуть! Говорят, в старину, в языческие еще времена, казнь такая была. Привязывали голого человека в лесу, оставляли комарам да мошке на съедение. Вот за ночь-то всю кровь из него и выпивали.

– Зря это все, – посматривая на своих спутников, неожиданно промолвил князь. – В это болото мы точно не сунемся.

Передав мазь Степану, разбойница подбоченилась:

– Почему ж нет? Коль уж начал делать – делай!

– Так ведь трясина непроходимая!

– Непроходимая? Ну, это кому как.

– Так ты знаешь путь! – потер руки надежа и опора Пскова. – Раньше-то что молчала, негодница? Ну, ладно, ладно, не дуйся. Знаешь – так пойдем. Там, за болотом – что?

– Сначала, по гати, небольшой островок – Комариный.

– Хорошее название, доброе.

– Там и отдохнем, а к ночи ближе на Черный остров выйдем. Он большой, длинный, – Рогнеда развела руки в стороны, словно хвасталась пойманной рыбой. – Если супостатов твоих там увидим – нагоним. Если нет – уйдем. Дальше я там тропинок да гатей не ведаю. Чужая земля.

– Так и сделаем, – согласно кивнул Довмонт.

На краю болота оставили лошадей и с ним двух парней из шайки – стеречь. Дальше зашагали по гати, вслед за Рогнедою. Тайная болотная тропа почти вся скрылась под ряскою, так, что совсем не было видно, куда ставить ноги. Однако юная атаманша шагала вполне уверенно и быстро, вовсе не пользуясь слегой. Видать, неплохо знала путь… или условные знаки. К примеру – вон тот большой серый камень, или вот ту кривую сосну… одинокую высохшую осину с алой ленточкой на верхушке. Над путниками тучами вились комары… правда, не кусали – мазь оказалась весьма действенной.

Гать постепенно поднималась, вот уже и показались, стали видны бревна. Настил вел прямо на островок, поросший чахлыми кустами и ельником. Верно, это и был Комариный.

– Всем – отдохнуть, оправиться, – выбравшись на берег, Довмонт улыбнулся. – Мальчики – налево, девочки – направо. Впрочем, у нас тут лишь одна девочка…

Разбойница отмахнулась, но послушно пошла направо, в заросли можжевельника, за которыми виднелась приземистая кривая сосна. Вернулась юная атаманша очень даже быстро, весьма озабоченная. Подошла, взяла князя за руку:

– Ты должен это видеть. Идем.

Бросив беседу, Довмонт послушно зашагал сзади. Рогнеда никогда слов на ветер не бросала. Если сказал – «должен», значит, нужно было идти.

– Вот, – протиснувшись сквозь можжевельник, разбойница указала на сосну…

К ее корявым ветвям был привязан голый по пояс отрок, и тучи зудящих комаров не оставляли никаких сомнений, зачем это было сделано.

– Казнь, – тихо промолвила девушка. – Похоже, он мертвый уже. Помоги снять.

Князь вытащил нож и, подойдя к сосне, перерезал связывающие мальчишку путы… Несчастный вдруг дернулся, застонал, бледное лицо его скривилось от боли…

– Мазь! – Рогнеда бросилась обратно.

Уложив отрока на траву, князь достал плетеную баклажку:

– Пей! Вот так… во-от… Не подавись только.

Отрок принялся жадно пить, быстро звучно глотая. Тут подоспела и разбойница, обмазала мазью грудь и спину мальчишки, улыбнулась…

– Волдыри спадут скоро, ага… Князь, я думаю, ему поспать надо. Хотя бы чуть-чуть…

– Не надо, – слабая улыбка тронула побелевшие губы. Светлые глаза распахнулись, насколько могли. – Я спать не хочу… А вот попить… и еще – поесть бы…

– Пей, отроче. – На этот раз мальчишка взял баклажку сам. Приложил к губам и блаженно зажмурился…

– Вкусный-то квасок! Благодарствую.

– Пей-пей… Сейчас еще и похлебкой попотчуем. Любишь, поди, гороховую-то, да с салом?

– Угу! Только у меня ложки нет. Потерял.

Услыхав про ложку, Довмонт невольно вздрогнул и повнимательней присмотрелся к спасенному. Тощий – одни ребра торчат. Узенькое бледное личико, синие большие глазенки… совсем как у святых на греческих иконах. Ресницы длинные, как у девицы, волосы грязные – копной… так что и ушей оттопыренных не видать.

Ложка… уши… Так это ж… Ну, сразу же догадаться можно было!

Князь вскинул брови:

– Тебя ведь Кольшей зовут?

– Угу. Кольшей. Я на Застенье, у Мордухи-вдовицы, живаху.

Парнишка даже не испугался – не было сил. Не дернулся, лишь моргнул глазами, скромно попросил похлебки.

– А то чую – пахнет уже, спасу нет!

– Кушай, кушай, – Довмонт ласково потрепал отрока по голове и прищурился. – А потом расскажешь мне все. Очень и очень подробно.

– Зачем – потом? Я и сейчас могу. Похлебки только еще налейте.

– Нальем, нальем, отроче. Кушай.

Спасенный рассказал всё. Что знал, конечно. Про то, как побежал в лес за хворостом – что его и спасло. Как увидел из-за деревьев чужих людей и немецкую барку. Как убили чужаки отроков – Еремеевых братцев и Овруча Микитку.

– Быстро так убили, ловконько. Ножиком – р-раз – и всё.

– Так злодеи, значит, с барки явились? – уточнил тиун.

Кольша дернул шеей:

– Не-а, не с барки. Барка-то и не подошла еще. Лиходеи из лесу вышли, к костру.

– А выглядели? Выглядели они как?

– Как обычно. Одного я больше запомнил – плечистый такой здоровяк.

– И узнать сможешь? – не поверив, переспросил Степан.

– Этого плечистого – смогу. Я его потом у нашей усадьбы видел. А вот второго… второго – может, и узнаю, а, может, и нет. Не разглядел толком.

После всего прочего дошла очередь и до людокрадов.

– Не-а, никакие они не людокрады – язычники! – облизав ложку, отрок тряхнул падавшей на глаза челкой.

Довмонт резко насторожился – самые худшие его опасения, похоже, сбывались.

– Язычники? С чего ты взял?

– Так кусты ленточками украсили. И еще идол у них был – они его кровью мазали.

– Идол?

– Идол, идол. Плюгавый такой, мелкий.

Кольшу оставили на островке. Не одного – с тиуном Степаном Иванычем, получившим задание еще разок отрока разговорить и, вообще, побольше с ним болтать – может, еще что и выплывет. Ну, тиуна учить не надо было. С другой стороны, и сам-то парнишка был еще слишком слаб, чтобы куда-то идти, тем более – по болоту… да и дорогу на материк знала одна лишь Рогнеда.

Снова потянулась трясина, зачавкала под ногами путников зыбкая, едва видная, гать. Шли все так же быстро, но долго, дольше, чем до островка. Уже небо сделалось синим, уже заблестела прозрачным серебром молодой месяц, красуясь среди танцующих звезд. Темнело, болото прямо на глазах затягивалось зыбким туманом, со всех сторон слышались какие-то жуткие звуки – громкие и не очень. Кто-то кричал, выл утробно… а вот – гулко и злорадно захохотал! Настолько резко, что сыскной парень Кирилл Осетров вздрогнул и едва не завалился в ряску. Зря испугался. Конечно же это была обычная болотная выпь.

Идущая впереди Рогнеда вдруг замедлила шаг и остановилась. Обернулась, махнула князю рукой:

– Ну, вот он, Черный остров. Пришли.

Он и впрямь выглядел черным, это остров посреди бескрайней трясины, тянувшейся до литовских непроходимых пущ. Черные деревья, казалось, вставали прямо из тумана, полусгнившие бревна гати торчали из-под ряски черными перебитыми ребрами, а впереди угрюмо чернели огромные валуны.

– Осторожней надо, – на всякий случай предупредила разбойница. – И тихо всем. Не болтать.

Да болтать никто и не собирался, окружающая обстановка как-то не особенно-то и располагала к милой и приятной беседе. Скорее, наоборот. Черные угрюмые ели словно сдавили путников, густой промозглый туман заползал под одежду, где-то невдалеке вдруг послышался звериный рык. Кто тут мог быть, интересно? Волки? Росомаха? Рысь?

– Тут полянка недалеко – заночуем, – Рогнеду сейчас и сам князь признавал за главную – понятно, почему.

Выйдя на поляну, усталые путники наскоро подкрепились разбойничьими припасами и повалились прямо в мох. Лишь кое-кто не поленился наломать лапника, большинство же обошлось собственными плащами. У кого, они, конечно, имелись. Впрочем, было довольно тепло, клубившийся над болотом туман тянулся только до леса, а здесь, на полянке, и вовсе исчез, растаял, словно речной лед поздней весной.

Довмонт с Рогнедою улеглись рядом, укрылись одним плащом… и тут же заснули – умаялись. Перед тем как провалиться в зыбкое марево сна, князь вдруг услышал донесшийся неизвестно откуда крик. Жалобный крик боли и ужаса, скорее даже – стон.

Впрочем, может быть, показалось, ну, а не показалось – так что? Шастать по незнакомому лесу во тьме оказалось решительно невозможно. Так или иначе, нужно было дождаться утра: так лучше уж отдохнуть, как следует выспаться, а не прислушиваться ко всяким там воплям.

Довмонт выспался и распахнул глаза рано. Еще только лишь начинало светлеть, низкое небо алело зарею, и первые лучики солнца окрашивали золотом мягкие подбрюшья редких кучевых облаков.

Что-то сразу же показалось не так… Ну, конечно! Разбойницы рядом не было. Видать, поднялась уже… да пошла по своим женским делам… естественного плана. Скомандовав подъем, надежа и опора Пскова подался к болоту – со сна хотелось умыться. Примятая, со сброшенною росою, трава, красноречиво свидетельствовала о том, что в этом вопросе князь вовсе не был первым. Кто-то из воинов… Нет! Ну, конечно – Рогнеда! Кто же еще-то, а?

Юная красавица стояла на самом краю острова, на узкой полоске песка. В подвернутых узких портах, босая, в одной лишь нижней рубашке. Каштановые локоны ее, обычно распущенные по плечам, на этот раз были стянуты в тугой узел. Чтоб не мешали! Ибо Рогнеда не просто стояла… О, нет! Девушка активно махала руками, подпрыгивала, имитировала удары… А растяжка у нее оказалась такая, что обзавидовалась бы любая балерина!

Ох, как… Удар! Еще удар! Прямо каратистка какая-то! Игорь и не знал, что в то время уже практиковали подобное… Оказывается, практиковали. Впрочем, и сам князь кое-что умел.

Вышел из зарослей, улыбнулся:

– Здесь бы порезче надо.

– Не пошел бы ты лесом, князь!

– Тебе тоже доброго утречка.

Довмонт подошел ближе… улыбнулся ее шире… и вдруг обнял рассерженную девчонку за талию, прижал к себе и с жаром поцеловал в губы. Разбойница не стала разыгрывать из себя ни злобную фурию, ни скромницу. Просто прильнула, обняла молодого человека за шею… Князь развязал тесемки, стягивающие сорочку Рогнеды, скинул рубаху и, взяв девушку за руку, повел за деревья…

С внезапно нахлынувшей страстью любовники покончили быстро – следовало спешить. Уже стало достаточно светло для того, чтобы попытаться отыскать язычников и схватить их…

– Лучше просто убить, – одеваясь, посоветовала Рогнеда. – Все равно они ничего тебе не скажут. Разве ты сам не литвин?

– Знаю, что не скажут, – Довмонт согласно кивнул, прислушиваясь к утреннему щебету птиц. – И все же – хочу поговорить. Сам им кое-что расскажу и, может быть, предложу службу.

– Язычникам?!

– Ну, лиходейка же у меня есть!

– Я тебе не служу! – юная атаманша осклабилась, фыркнула, словно рассерженная кошка. Красивая – не оторвать глаз! Особенно когда сердится. Эх, был бы фотоаппарат…

Все же Игорь-Довмонт не любил Рогнеду по-настоящему. По-настоящему он любил лишь одну Оленьку, Ольгу. Любил и знал: он встретится с ней не только во снах, но и наяву, здесь, в этой жизни. Так предсказала когда-то юная куршская жрица по имени Сауле-Солнышко. Много чего пережившая в этом мире дева, к которой князь испытывал самые светлые и теплые чувства… такие же, как и к этой безбашенной атаманше. Впрочем, в воинских и разбойничьих делах Рогнеда вовсе не казалась безбашенной. Наоборот совершенно!

– Что мы должны искать? – когда все собрались вместе, спросила разбойница. – Становище, новую гать, место, где содержат пленников… Что?

– Капище!

Князь сказал, как отрезал – коротко и ясно. Тем не менее Рогнеда все равно не постеснялась уточнить:

– Что там должно быть? Берег, деревья, пустошь?

– Скорей, опушка, – пожал плечами Довмонт. – И какая-нибудь рощица. Березовая, а лучше – дубовая. Язычники-литвины очень уж любят дубы.

– Варяги тоже… – девушка усмехнулась и сухо, по-деловому, кивнула. – Есть тут, недалече, одна дубрава. Подходит?

– Вполне, – довольно протянул князь. – Думаю, взглянуть стоит.

– Тогда идем.

Все вновь пошли следом за Рогнедой. Разбойники, Довмонт с шестопером, сыскные парни с короткими метательными копьями-сулицами…

Подул верховой ветер, принес прохладу, потащил по небу темно-серые кустистые облака-тучи. Потянуло на дождь, но еще не дождило, да ветер и не унимался, дул, пусть не сильно, но уверенно, постоянно, разносил тучи, не давая пролиться ливнем. Небо все так же синело, как и ранним утром, только уже не случилось зноя, и это было очень даже хорошо.

– Вот! – останавливаясь у орешника и колючих зарослей малины, Рогнеда указала рукой.

В просветах меж ветками виднелась залитая солнечным светом опушка, зеленая от высокой травы. За опушкою дружно шумели листвою молодые дубки, а перед ними… перед ними, на врытых в землю столбах висели люди. Судя по всему – уже мертвые.

– Стоять! – свистящий шепот князя напрочь перекрыл воинам все их желание немедленно подойти, глянуть.

– Рогнеда, – не повышая голоса, Довмонт перевел взгляд на юную атаманшу и поинтересовался тропинкой: – Всегда ль она такая заросшая – едва пройти.

– Ест и другая тропа, пошире, – столь же тихо отвечала разбойница. – Я же вела вас напрямик.

– Хорошо. Сейчас посмотрим.

Взяв с собой Рогнеду и Осетрова, князь вышел на широкую тропинку, натоптанную следами множества людей.

– Однако тут их вовсе не четверо и не полдюжины, – покачал головой надежа и опора Пскова. – Гораздо, гораздо больше… Рогнеда, хорошо ль твои парни управляются с луками?

Девушка фыркнула:

– Да не хуже меня! Хочешь проверить?

– Думаю, что придется… Вот что, оставим-ка их в орешнике. Пусть будут наготове и ждут…

– А чего ждать-то, княже? – это уже спросил лупоглазый разбойник с добрым и каким-то наивно-детским лицом. Спросил, как только вернувшийся после осмотра тропы Довмонт сказал, что им нужно делать.

Князь инструктировал недолго:

– Чего ждать – сами увидите. Чай, не малые дети уже. Предупреждаю только, стрелять, как рукой махну.