Читать книгу «Капкан для пилигрима» онлайн полностью📖 — Андрея Владимировича Останина — MyBook.

Рукавом куртки под носом решительно мазнул, но тут же опомнился, по рукаву худенькой ладошкой суетливо зашаркал. Чай, не старая дранина, сопли-то по ней размазывать!

– Да и страшно одному-то, – добавил потише и острым взглядом из-под козырька зыркнул. – Уж я-то знаю.

– Ну и правильно, – добродушно прогудел Матвей, корявый посох поудобнее перехватил и легонько похлопал широкой ладонью по костлявой, пацанячьей спине. – Одному всегда плохо. Поэтому давай-ка, брат, вместе держаться.

– И так уж держусь, – пискнул тот и вцепился в рукав Матвеевой куртки.

Совсем немного успели по мягкому мху прошагать – непонятный предмет вновь высунулся из-за верхушек деревьев. Но на этот раз Матвей уже не удивился, лишь хмыкнул удовлетворённо, да губы скривил. Не зря мифическое чудовище знакомым показалось, теперь уже уверенно можно сказать – не зря. Едва ступили на полянку, сплошь заляпанную крупными, бирюзовыми цветами, Миха изумлённо охнул и даже зачем-то рот ладошкой прикрыл.

– Шар! – выдохнул сквозь тонкие пальчики.

– Точно, – подтвердил Матвей. – Старый знакомец. Не далее, как вчера, пока ты при смерти валялся, меня с этого шара чуть бутылкой не зашибли. Айда поближе, глянем на летунов невоспитанных.

По всему выходило, что горелка под шаром погасла, воздух внутри серой, грязной оболочки остыл и воздушный путешественник обессиленно опустился на эту самую полянку. Корзина, криво покосившись, замерла незыблемо – точно уж на века тут устроилась, а вот вялый, поникший купол всё не мог успокоиться, по привычке трепыхался, пытаясь взмыть в голубое небо. Сил хватало только на то, чтобы приподнять покатый бок над зелёной, зубчатой гребёнкой леса. Каждая попытка выглядела слабее предыдущей, и уже понятно, что гордый небесный странник вот-вот превратится в жалкую, грязную кучу тряпья в траве. У людей это называется – дух вон. Тот же результат.

Миха сочувствующе вздохнул.

– Как живой прямо… Жалко даже.

Матвей пожал плечами, промолчал. Экий попутчик романтичный попался! В своём-то организме от романтики даже остаточных явлений не сыскать.

Подошли поближе к корзине, Миха на цыпочки приподнялся, через плетёный край заглянул. И тут же шарахнулся, точно с той стороны ему в глаза гадостью какой брызнули. Отскочил резво, но запнулся, брякнулся на тощий зад и дальше уж на нём по траве заелозил, от корзины подальше.

– Мертвяки там, дядя Матвей!

– Да уж понял, – с досадой откликнулся тот. – А заметался-то чего? Живых бояться надо, а мёртвые – существа тихие, спокойные. Где положили – там и лежат.

– Вот и пусть лежат, – Миха торопливо поднялся и стыдливо поддёрнул штаны. – А мы лучше пойдём отсюда. Посмотрели и будет.

– Я не посмотрел ещё.

Матвей заглянул в корзину. Ничего странного или необычного там не обнаружилось. Прямо по центру, на затоптанном и заплёванном полу, развалился мужчина в добротном костюме, явно не из бедняков. Из-под задранной, седой бородёнки высунулся большой, острый кадык и именно его неподвижность больше всего убеждала – нет жизни в этом теле. Под боком у мужчины пристроилась миниатюрная женщина в пышном, белом платье, закрывающем тело от шеи до пят. Лицом уткнулась спутнику в бок, и от того не получалось понять: молодая или старая, красивая или не очень… Одно понятно – телосложение хлипкое. Матвей вспомнил, как эта пигалица вчера воплями небесный свод сотрясала, головой покачал. А впрочем, спьяну-то и в голову не приходит глотку жалеть, зато поутру только шипеть да хрипеть выходит. А то и лежать вот так вот.

На тонком, аристократическом лице мужчины отчётливо проступили красные пятна и уже начали темнеть, тяжелеть, наливаться смертельной чернотой.

– Не ушли от мора летуны, – со вздохом заключил Матвей. – В небе, конечно, заразы нет, но вот с собой притащить – это запросто. Даже в самом чистом месте грязь появится, если с собой её таскать. Тут уж куда не приди…

– Это мудрость житейская, дядя Матвей? – наивно поинтересовался пацан. – Или заповедь монашеская?

– Одно другому не мешает, – усмехнулся тот. – И сапоги, и душу в чистоте держать надо.

Миха задумался было, но не успел. Незваные гости вспугнули высокие, чистые мысли.

– Эй, монах! Что на нашей земле лежит – то наше. Так что, от корзины-то отойди, не доводи до греха.

Матвей степенно, нарочито медленно обернулся. Четверо мужиков, откровенно-зверского вида расположились полукругом так, что и бежать оказалось некуда: за спиной корзина воздушного шара, перед лицом внимательные, разбойничьи глаза. Впрочем, и не собирался, бежать-то. Не к лицу монаху такая резвость, да и возраст не беговой.

Густой, хриплый голос принадлежал, судя по всему, предводителю лесного воинства: угрюмому мужику, заплывшему дурным жиром, огромному и мощному. Серое, разлохмаченное тряпьё в качестве одежды, борода чёрной каймой на круглом лице, в ухватистых, грязных лапах – большой, тяжеленный топор. Точно не рабочий инструмент, таким много не наработаешь, очень уж не прикладист. А вот башку с плеч смахнуть – аккурат. Даже размахиваться сильно не придётся, так, махнуть небрежно.

Остальные предводителю под стать, но, понятно, габаритами поменьше, объёмом пожиже. Среди них и бабёнка затесалась, правда в неженской одежде: штаны, рубаха навыпуск, едва ли не до колен, растоптанные сапоги не по размеру – уж чересчур велики. На вид лет двадцать, но неухоженная донельзя: запачканная, затасканная, поношенная и подержанная. Словно за двадцать лет все пятьдесят прожить успела. А то и больше. Голосок соответствующий: тонкий, визгливый, под бесконечный скандал заточенный.

– Чего ты с ним разговариваешь?! – бросила в широкую спину предводителя. – Видишь, в корзину полез нюхаться, чем бы поживиться! Монах, туда же!

Матвей болезненно сморщился. По ушам словно ладонями с размаху хлопнули, настолько противный голос. Как до своих лет дожила – уму непостижимо. Ведь только рот открыла – уже убить хочется.

– Мёртвые там, – пояснил как можно спокойнее.

– Это хорошо, что мёртвые, – довольно пробасил вожак. – С ними возни меньше.

– Похоронить бы надо, – напомнил Матвей. – Люди, всё-таки… были.

– Сейчас барахло соберём и уйдём, а ты хорони. Кто тебе мешает? На то ты и монах, чтобы с дохлятиной возиться. А нам дохляки без надобности.

Матвей тяжело вздохнул. Да провалитесь вы, со своими лесными законами! С покойниками и сам бы возиться не стал, да положение обязывает, будь оно неладно. Служитель, блин, Белого Духа, блюститель нравственности. Зашибить бы того, кто легенду придумывал!

Совсем уж собрался в сторону отойти, но девка не унялась ещё. Встрепенулась, взвизгнула так, что даже привычные сообщники невольно в сторону шарахнулись.

– Куда это ты собрался? А ну, вытряхивай, что там у тебя в суме?

– Да что ж у монаха может быть в суме? – непритворно удивился Матвей. – Какие богатства?

– А вот и поглядим – какие.

Матвей почувствовал, как тяжёлой, свинцовой злобой захлестнуло мозг. Аж в ушах зазвенело, и на глаза пелена пала, взгляд замутила. Даже покачнулся, словно голова закружилась.

– Мы во всю вашу монашескую чушь не верим, – добродушно, и даже доверительно поведал вожак. – Монахи тоже люди. И пожрать и вина полакать не отказываются. И что ценное тоже на дороге лежать не оставят, приберут. Так что, вытряхивай барахло, божий человек, и ступай с богом. Он тебе ещё подаст, по-свойски. Или думаешь, твой бог тебе сейчас поможет?

– Поможет, – глухо пробормотал Матвей.

– Дядька! – пискнул Миха из-под Матвеевой руки. – Отдай ты им всё. Что там осталось-то, крошки одни. Пусть подавятся.

– Крошек не жалко, – выдохнул Матвей, и с облегчением заметил, как посветлело в мозгу, взгляд прояснился и мысли в голове появились здравые. Значит, схлынул приступ ярости. Детский голосок в чувство привёл. Это что за потеря контроля? – удивился было, но тут же себя одёрнул. Чего ты хотел? Полжизни на кафедре форменные штаны протирал, весь боевой опыт коту под хвост. Да и не только боевой, весь остальной – в то же место.

– Не в крошках дело, – продолжил уже спокойно, размеренно, – а в совести. Совести у них нет: служителя ограбить, мёртвых обобрать – куда уж дальше?

Голос повысил, рявкнул зычно, на всю поляну.

– Слушайте!

Мелкие, полосатые жужжалки заполошно снялись с пахучих цветов, и, недовольно гудящей тучкой, подались в сторону.

– Пало проклятие на ваши головы! – громыхнул Матвей таким страшным голосом, что у самого по спине перепуганные мурашки рванули кто куда. – Никто из вас до утра не доживёт. Незачем вам жить, предназначенья в вас нет. Да и чашу терпения вы переполнили уже. И божьего, и человеческого.

– Ну всё, – выдохнул детина с топором и решительно шагнул к Матвею. – Кончились разговоры.

– И то верно, – согласился тот и коротко выдохнул – точно перед рюмкой. Легко взмахнул рукой и огромную тушу звероподобного вожака откинуло назад, словно тряпичную, безвольную куклу. Здоровяк попятился, потом качнулся вперёд, рухнул на колени, повалился на бок и вдруг взвыл неожиданно тонким, бабьим голосом. Массивные ноги в безразмерных сапогах задёргались, точно их хозяина кто-то взялся пытать беспощадной щекоткой; голова запрокинулась, а из широко раззявленного рта потекла бесконечной струйкой вязкая слюна. Остальные разбойники, успевшие забраться в корзину, перестали перетряхивать разноцветное тряпьё и замерли с раскрытыми ртами. Матвей действо затягивать не стал, махнул рукой и в их сторону. Посыпались в корзину, точно перезревшие фрукты.

Трубочку нейробича зажал в кулаке, усмехнулся криво.

– У каждого живого существа совесть имеется. Только будить надобно уметь.

Глянул на сжавшегося, оробевшего мальчонку, улыбнулся ободряюще.

– Я умею.

Женщина единственная не получила разряд нейробича. Замерла, глазёнками мутными таращится, рот беззвучно разевает, точно рыбёшка в кулаке удачливого рыбака. Гадский голос, похоже, пресекло напрочь.

– Что это с ними, дядя Матвей? – недоумённо протянул пацанёнок, осмелел и даже шею вытянул – получше обездвиженных разбойников разглядеть. – Ты их убил?

– Ещё не хватало, – недовольно поморщился тот. – Проучили их просто, сейчас в себя придут, встанут. И не я их проучил, а Белый Дух. По моей, правда, просьбе.

– А эту чего ж не проучил? – удивился Миха. – Самая зловредная же, шире всех тут орала.

– Будет и ей наказание, – твёрдо заверил Матвей. – Не знаю какое, но будет обязательно. Заслужили-то все, это ты верно подметил.

Как и предполагал Матвей, первым тяжело завозился в траве вожак. Икнул, уселся, запустил пальцы во всклоченные космы на голове и уставился на Матвея осоловевшими, точно со сна, глазами.

– Чем это ты меня так, монах?

– Это не я, – с готовностью пояснил Матвей. – Это совесть твоя. Она всегда с тобой была, спала только. Вот, проснулась.

Разбойник тяжело помотал огромной башкой, икнул ещё раз.

– Чего ей не спалось? – протянул недоуменно.

С оханьем и кряхтеньем вернулся к жизни ещё один разбойник. Тяжело перевалился через край корзины, брякнулся в траву, словно безвольный мешок. Следом второй и третий, а женщина вдруг сорвалась с места, бросилась к ним, сбивчиво зашептала что-то тихим, свистящим голосом. Умет и шептать, оказывается, не только верещать оглушительно. Один из её товарищей поднялся на колени и вдруг, сочно и влажно, шмякнул боевую подругу кулаком по лицу. Та сложилась вдвое, беззвучно осела в траву и затихла.

Вожак поднялся на слабые, дрожащие ноги, хрипло дух перевёл, словно крутой подъём только-что осилил.

– Что ж ты, божий человек, не предупредил, что в тебе сила такая? – промычал едва понятно, как будто слова во рту приходилось сквозь густую кашу языком пропихивать. – Разве ж мы… Я… Ведь и в голову бы не пришло!

– Какая сила? – наигранно удивился Матвей и нейробич незаметно в кармашек запихал. – Умение совесть пробуждать?

– Она, – сокрушённо покачал вожак лохматой башкой. – Страшная сила. Уж лучше оглоблей по хребту получить, чем такая напасть в кишках заведётся. Не уснёт, говоришь, теперь?

– Нет, – безжалостно подтвердил Матвей.

– Конец мне, – горестно выдохнул разбойник и рухнул задом в траву. – Не жилец отныне.

Матвей подошёл, присел рядышком, по обвисшему плечу мягко похлопал.

– Брось! Ты сейчас только жить начинаешь. Скоро самому противно будет вспомнить, каким мерзавцем до этого был.

– Да что мне делать-то теперь? – в отчаянии воскликнул детина. – Я ж не умею ничего!

– Жить, – твёрдо отрезал Матвей и плечо бывшего вожака стальными пальцами крепко сжал. Тот поморщился, но не отодвинулся и не дёрнулся даже. Так и остался сидеть, голову повесив.

– По совести жить, коли уж проснулась. И всё у тебя будет хорошо.

Подумал, головой покачал и честно поправился.

– Вернее, совести твоей будет хорошо. А жить не очень, по совести-то. Уж так заведено.

– Эй, божий человек!

Матвей резко встал, развернулся сразу всем телом, пригнулся и напрягся, точно перед броском. Тут же спохватился, расслабился. Чуть не выдал себя, балбес! Поведение-то не монаха, а хорошо натасканного бойца. Ладно, все в расстроенных чувствах, не обратили внимания, не подметили прокол.

– Чего тебе? – спросил недовольно и царапнул острым взглядом подошедшего лесного брата. Тоже крепко сбит, но до предводителя далеко, конечно. Иначе сам попытался бы предводителем стать. Стоит, моргает и глядит, точно виноватая псина. Ладно хоть ножкой не шаркает.

– Мы бабу наказали, – забормотал сбивчиво. – У самих-то ведь и в мыслях не было. Всё она, змеища! А мы и не помышляли даже.

Матвей глянул на край поляны, отшатнулся, в глазах потемнело. Показалось: передумал вожак, по совести жить, за старое взялся, и засветил огромным топором прямо Матвею в лоб. Круги фиолетовые в глазах расползлись, мир собой заслонили. Спасибо, хоть рассосались быстро.

На ближайшем дереве, на самой нижней ветке, безвольно повисло женское тело. На шее петля, руки за спиной разлохмаченной верёвкой стянуты, ноги болтаются. На одной ноге сапог чудом удержался, а со второй обувка слетела и по кривым, грязным пальцам стекает на землю тоненькая, желтоватая струйка.

1
...