– Ну что, Миха? – усмехнулся Матвей, – порадовали тебя обновки?
– Богато! – восхищённо выдохнул малец, серую кепку о колено залихватски шмякнул и с размаху нахлобучил на вихрастую макушку. Вялые кепкины края тут же навесились на оттопыренные уши, а из-под широкого козырька, озорно и довольно, блеснули нахальные пацанячьи глазёнки.
– Вот уж удружил так удружил, дядя Матвей! У меня в жизни такой одежонки не было.
Деревенские жители, действительно, приодели пацана от души: сапожки чёрные, добротные; штаны и рубаха серые, крепкие; курточка с капюшоном и кепка. Понятное дело, куда порядочному сорванцу без кепки? Чистое позорище и никакой солидности.
– Вот и славно, – заключил Матвей и поддёрнул тяжёлую суму так, чтобы широкий, стёганый ремень ровнее на плечо лёг. Не давил чтобы, и одежду под собой не морщил, складками тело не терзал.
– Я как чуял, что монашья жизнь мне по сердцу придётся, – звонко сообщил малец, к Матвееву боку поближе пристроился и по дороге удобными сапожками засеменил. – Знай песни пой да жратву по сумкам трамбуй.
– Певец из тебя, – скептически хмыкнул Матвей.
– Зато пожрать – только меня позвать – с готовностью напомнил Миха.
– Да тебя и звать не надо. Не отгонишь ещё.
– Да ладно, – беспечно отмахнулся малец. – И вообще, я гляжу, прибедняются эти… деревняне. Деревенцы! Всё-то они бедные, несчастные да пропащие, а поглядишь, так рожи ни в какие ворота не лезут.
– Может, просто у них тут принято ворота узкие делать, – рассудил Матвей. – Чтобы жизнь сытнее казалась. Да и что это ты, брат, неблагодарный такой? Они нас накормили, напоили, спать уложили – всё честь по чести. Тебя вон приодели – любо-дорого поглядеть.
Паренёк презрительно сморщился.
– Кабы ты их от лютой смерти не спас – фиг бы мы чего дождались! Так бы и сказали из-за забора: а ступай-ка ты, мил человек, на… То есть с богом.
– Ну, с богом-то можно и на! – рассудил Матвей. – И вообще, ножонками перебирай почаще, философ-недоросток.
– Ты вон переросток – сильно помогло?
Деревенские поля быстро закончились, и дорога привычно юркнула в просветы меж деревьев, запетляла причудливо и часто. Матвею отродясь не доводилось раннее утро в лесу встречать, чисто теоретически только, а тут каждый день с этого начинается! На родной планете до ближайшего леса на атмосфернике часа три пилить над привычными, каменными джунглями. А тут наоборот – фиг до какого города быстро доберёшься. Пешком особенно. Служить раньше тоже всё больше приходилось в местах пыльных да каменистых. Там полудохлая, выжженная трава уже шикарными зарослями считалась, скотину разную туда на выпас гоняли. А тут…
Воздух, точно хрустальный бокал звенит – чистый, аж прозрачный. Словно специально чистили. Птицы поют самозабвенно, взахлёб, до жары всё сказать торопятся. На заказ такое не исполнишь, как ни старайся. От души всё, от сердца. Сами-то птахи невеликие, и не разглядеть, а сердца, похоже, большие. И души нараспашку.
Деревья в лесу высокие, стволы ровные, гладкие, один к одному. Точно специально с линейкой ходили, вымеряли. Шкура на них тонкая, нежная, светло-коричневая и блестит, словно намазали чем. Дорога под ногами твёрдая, а по пыльной, утрамбованной поверхности жёлтые блики зайчиками скачут. Красота!
– Ишь, солнышко-то разгулялось, – протянул Миха тонким голоском. – А ведь самое утро ещё только. К обеду так жарить начнёт – знай башку прячь.
Солнце, значит, – отметил про себя Матвей, не очень-то и удивился. Коли здесь такие же люди живут, отчего бы им и местное светило тоже солнцем не называть? Хотя, предки так назвали; эти-то, пожалуй, и объяснить не смогут – что за слово такое странное? Не они название давали… Впрочем, всё к лучшему. Не путаться хоть.
– Дядька Матвей! – Миха дёрнул его за рукав, остроносое личико задрал и заморгал встревоженно. – Земля чего-то задрожала. Давай с дороги отойдём, от греха подальше. Как бы не стоптали. Стадо гонят, что ли?
– Да кому надо стадо по лесу гонять? – удивился Матвей, но на всякий случай с дороги убрался. Поди знай, что у них тут за порядки? Земля действительно равномерно вздрагивает, словно кто-то невидимый монотонно и старательно бумкает по ней огромным молотом. Причём, с каждой минутой удары становятся всё отчётливей и ощутимей, точно невидимый молотобоец не стоит на месте, а с каждым ударом ещё и шаг вперёд делает. Миха юркнул за Матвееву спину, притих там настороженно. Правильный пацан, – с одобрением отметил Матвей. Сдуру башку куда попало не суёт, жизнью битый уже, наученный. Носом шмыгнул и крепкими плечами зябко повёл. Всегда тревожно, когда непонятно. И чем непонятней, тем тревожней.
Меж деревьев мелькнуло что-то большое, несуразное, пёстрое и празднично-разноцветное. Точное ярмарочный балаган в дорогу отправился, устал на месте стоять. Через минуту яркое пятно вывернулось из-за деревьев и оказалось, что это просто человек на откормленном снежно-белом жеребце. Явно не для скачек животина, уж больно дородная. Конник тоже под стать: телеса алым обтянуты, стальной нагрудник нестерпимо блестит, на широкополой шляпе – разноцветный, пышный плюмаж. Вся фигура бантиками да рюшечками заляпана, флажками да ленточками.
Следом, аккуратными рядами по четыре штуки, потянулась бесконечная змея пехотинцев: одинаковые хмурые лица под блестящими тазиками касок, тёмно-красные, пыльные мундиры, сапоги до колен, сабли на поясе и огромные, длинные ружья на плечах. Матвей прищурился, оценил оружие. Судя по калибру – запросто можно атмосферники влёт сшибать. А вот конструкция… С утра до обеда заряжаешь, один раз выстрелил, а потом уж только саблей махать, если не лень. Ночью, понятно, спишь, а с утра опять заряжать принимаешься. Такая неторопливая война. Зато, судя по всему, шумная – страсть! И дымная настолько, что неба не видать. Весело, в общем.
– Эй, монах! – один из солдат призывно махнул рукой и вслед за тощим запястьем мотнулся над строем широкий обшлаг мундира. – Ты из какого Ордена?
– Орден Белого Духа! – зычно рявкнул Матвей.
– Вот свезло! – обрадовался служивый. – Ведь и я Белому Духу молюсь! Эй, командир! Дозволь душу молитвой освежить, коли случай удачный? Да благословение получить. Я быстро обернусь, не отстану.
Копна разноцветных перьев на командирской шляпе равнодушно мотнулась вперёд-назад, солдат деловито подтянул штаны одной рукой и выдрался из безликой, походной колонны. Неспешной трусцой подбежал к Матвею, ружьё прикладом в землю упёр, приветливо ощерился сквозь жиденькую бородёнку. Озорно подмигнул мутным глазом из-под козырька плоской, мятой каски. Матвей в ответ головой качнул, хмыкнул скептически. Только единоверца и не хватало!
– Это где же ты, служивый, к моему Ордену примкнуть сподобился? – и с подозрением прищурил правый глаз.
– Нужен ты мне, с Орденом вместе, – небрежно отмахнулся тот, добыл из сумки на поясе коротенькую, толстую трубку, похрустел странным, заискрившимся приспособлением и с довольной улыбкой пыхнул сизым, вонючим дымом.
– Покурить припёрло до зарезу, – разъяснил простодушно. – В строю-то, кто ж позволит, а тут ты! Поневоле уверуешь. Кто там у тебя, говоришь? Белый Дух?
– Неважно, – Матвей облегчённо выдохнул. Уж испугаться успел – откуда бы взяться последователю придуманного культа?
– Да и молчим что-то давно, – спокойно и рассудительно взялся толковать солдат. – Сейчас у командира засвербит песню послушать, так я уж лучше подальше отойду. У нас песни всё больше про верных баб, которые солдат с войны ждут, а у меня от этой темы с души воротит.
Скривился, точно гадость какую вспомнил, под ноги сплюнул смачно и жёлто, остро зыркнул из злобного прищура.
– Известно, как они ждут. Как разлягутся по кустам – за ноги не растащишь.
Матвей смущённо кашлянул, с опаской глянул на мальца. Миха глазёнки выпучил, рот приоткрыл и уставился на солдата в нетерпеливом ожидании – рассказ обещал быть интересным.
– Чего это ты на баб-то осерчал, служивый? – снисходительно спросил Матвей. – Разошёлся, не остановить. Как будто раньше про них только хорошее думал, а тут вдруг прозрел внезапно.
– Раньше я про них вообще не думал, – неожиданно успокоился тот и усмехнулся криво. – Была нужда, думать ещё. Просто праздники подошли, мы отметить собрались, очередь уж расписали – кому, когда отдыхать… И на тебе! Из-за какой-то суматошной дуры пришлось в поход выдвигаться. А теперь что? Пока туда-сюда ходим и праздники пройдут, а следующие не скоро.
Вздохнул душераздирающе и снова длинно, тягуче сплюнул. Матвей поморщился, но промолчал. Только головой сочувственно покачал и языком негромко поцокал.
– Обидно, конечно.
– А с бабами-то что? – нахально влез в мужской разговор Миха, солдата за штанину нетерпеливо дёрнул.
– С какими ещё бабами? – удивился тот.
– По кустам которых… За ноги!
– А ну иди отсюда! – вызверился служивый, но тут же повернул к Матвею худое, бородатое лицо и одобрительно ухмыльнулся. – Резвый у тебя пацанёнок.
– Сам не рад, – хмуро буркнул Матвей.
– Ему, с таким характером, к нам надо, – рассудил солдат, – а не к монахам.
– Подрастёт – разберётся. Так чего ты там про бабу-дуру толковал?
– Монах, а туда же! – изумился бородатый и даже дымом поперхнулся. – О бабах! А я ещё удивляюсь, где мальчонка такого похабства нахватался?
– Да нет! – осадил солдата Матвей. – Про бабу, которая вам праздники испортила. Я как раз ищу одну такую любительницу праздники портить.
– А тебе она зачем? – лукаво прищурился служивый. – Грехи отпустить и к богу проводить?
– Уж как пойдёт, – смиренно вздохнул Матвей. – Может прямо с грехами и отправлю. Пускай там сами разбираются.
– Это верно, – одобрил солдат, трубку о каблук старательно выколотил и в сумку аккуратно сунул. Нужная вещь, страшно подумать – потерять. Да у солдата вообще вещей негусто, и все важные. Мелочей нет.
– Говорят там, – и взглядом по небу шаркнул, – целая канцелярия, почище нашей полковой. Вот пусть головы и ломают. А нам лишь бы отсюда эту напасть спровадить.
– Спровадим, – успокоил Матвей и локтем бородатого нетерпеливо в худой бок подтолкнул. Вышло неловко, вроде как даже хрустнуло там что-то.
– Так что за баба-то?
– Не знает никто, – сокрушённо выдохнул тот. – Взялась из ниоткуда и как давай воду мутить! И жизнь плоха, и власти не те, и менять надо всё…
– Точно она! – возбуждённо воскликнул Матвей. – Как зовут паразитку?
– Таких и звать не надо, – фыркнул солдат. – Они сами приходят, фиг выгонишь потом.
– Имя, говорю, какое? – раздосадовано взмахнул руками Матвей, едва мальца случайно не зашиб.
– Мне-то откуда знать? – пожал худыми плечами солдат. – Всем им одно имя – саранча! Она воду замутила, а желающие глотку драть всегда найдутся. Под хорошие лозунги чего ж не поорать? Сам люблю, когда не на службе. Вот и пошли в городке лавки трещать. Винные особенно. А уж как народ вина хлебнул, самая смута и началась. Теперь без хорошей трёпки в ум ни за что не войдут, дело проверенное.
Внезапно, тонко и визгливо, прозвучала невнятная команда. Строй солдат одновременно тяжело выдохнул и потекла из-под блестящих касок тягучая, тянущая душу, песня. Слов не разобрать, но мотив такой, что только за гробом шаркать, слезой давиться.
– И верно, – едва заметно вздрогнул Матвей. – Такое лучше издалека слушать. А лучше и не слушать вовсе – дольше проживёшь.
– Не знаю, насчёт дольше, – хохотнул служивый, – но веселей-то уж точно. А такую тягомотину слушать – удавиться впору.
– Ну так и пели бы правду! – тоненько пискнул Миха.
– Да кого ж с такой правдой на войну-то загонишь? – снисходительно спросил солдат. – Пошли бы толпой по кустам шастать, с бабами своими разбираться. Уж лучше так.
– Кому лучше? – не понял малец.
– Бабам, кому ж ещё? Им при любом раскладе лучше. Дома мужик – хорошо, а нет так ещё лучше.
Миха вздохнул, кепку на ушах поправил и подмигнул ухмыляющемуся солдату.
Врёт, похоже, служивый. Если всё так плохо – чего ж ему весело тогда? Ржёт вон, любой конь от зависти удавится.
* * *
Матвей задрал лицо к прозрачному небу, прикинул что-то, хмыкнул, но промолчал. Давно уже улеглась дорожная пыль, потревоженная тяжёлой, солдатской поступью, а он всё не мог решить, что делать. Обогнать солдат, чтобы первым встретиться с Лилой? Или сначала позволить служивым порядок в городе навести, а там уж и с девчонкой разбираться? Оба варианта спорные, и чем дольше Матвей думал, тем больше сомнений плодилось в бедной голове.
– Дядька Матвей! – изумлённо воскликнул Миха и привычно, изо всех невеликих силёнок, вцепился в Матвееву руку. – Что это из-за леса вылазит? Может, помолиться на всякий случай?
Матвей пацану кепку небрежно на глаза надвинул, усмехнулся. Разумный человек на всякий случай оружие готовит, а молитвы в таком деле плохая подмога. Молитвы позже, за упокой.
Из-за верхушек деревьев, действительно, показался бок неведомого существа, покачался и опустился обратно, словно только на это сил и хватило. Что-то смутно знакомое померещилось Матвею в этом явлении, а что – не понял пока.
– Айда, малой, – решительно махнул рукой в ту сторону, где спряталось странное создание, и радуясь, что не надо прямо сейчас задачку с Лилой решать. – Всё равно спешить некуда. Глянем, что за штуковина там такая, диковинная?
– Экий ты отчаянный, дядька, – жалобно проблеял Миха и острым носиком слабо шмыгнул. – Что мы там не видали? А если это зверина страшная? Ведь сожрёт!
– Не бывает таких зверин, – уверенно заявил Матвей, хоть и сам не понял – откуда такая уверенность на чужой планете? Поди ж знай, что тут бывает? Может и не такие ещё твари водятся.
– Но, если хочешь, здесь меня подожди, – буркнул примирительно. Ишь, смелый какой выискался, – укорил себя беззвучно. Лоб здоровенный, а мальцу десять лет всего!
– Ещё чего! – немедленно взвился Миха и обеими руками, с отчаянием в карих глазёнках, нахлобучил кепку поглубже. – Разве можно тебя без присмотра оставлять? Я с тобой.
О проекте
О подписке