Репетитор

В те времена поступить в институт без репетитора было практически невозможно.

Родители решили направить меня по папиным стопам и наняли бывшего доцента МИИТа, а ныне труженика репетиторского фронта, ударника «червонцев» и «четвертных», некоего уникального чела по имени Вадим Николаевич.

Его я запомнил на всю жизнь!

За полгода жесткого, как порно, репетиторства Вадим Николаевич вдолбил в наши мозги, засранные московским «Спартаком», сисястыми буфетчицами, портвейном, разбитными девками, «Дип Пеплом», «Лед Зеппелином» и прочими «Машинами времени», непреложные истины геометрии Лобачевского…

Эссе

Под «Лестницу в небо» Роберта Планта «моя рыдаль», причем перманентно.

В том же году, когда заканчивал десятый класс, мы с друзьями набрались наглости и прямо во дворе возле парка «Сокольники» построили настоящую «хибару» из дерева. Строили всем миром, по правилам строительной техники. Вечером после танцев приводили туда лимитчиц и драли как сидоровых коз – причем с особым цинизмом. Все это безобразие происходило под раздолбанный кассетник «Весна» и плантовскую «Лестницу в небо».

Но простояла «хибара» недолго – пришли менты с бульдозером и все снесли на хуй.

За нас заступились бабушки-старушки, что возле подъезда.

– Детишки фулюганють, но по-тихому, без фанатизма.

А участковый им говорит:

– Какие, в пизду, детишки? Там гондонов под лавкой больше, чем в аптеке!

Репетитор. Продолжение

…а также математики, основ высшей математики, физики, и – о Боже! – даже русского языка и литературы как сочинения на вступительном экзамене.

Гарантию поступления доцент давал 100 % и, как мы увидим в дальнейшем, не обманул.

Вместе со мной постигали азы и премудрости математики и физики такие же два долбака и придурка. Они мне напоминали знаменитых героев бессмертного романа Ильфа и Петрова: «Никеша и Владя были вполне созревшие недотепы».

Любимыми словами Вадима Николаевича были:

– Не волнуемся, смотрим по схеме.

К любым тригонометрическим функциям, уравнениям с тремя или двумя неизвестными у него был свой личный, специфический и индивидуальный подход. Он терпеливо, а главное, очень доходчиво разъяснял нам решение дебильных задачек про «из пункта А в пункт Б вышел поезд или пассажир», а когда он туда придет и придет ли вообще, хуй его маму знает.

Это же касалось мудреных задач по физике про сопротивление, напряжение, выделение энергии и прочей нудной и совершенно непонятной хуйни.

Короче, всего за шесть месяцев он сумел натаскать нас, что безуспешно пытались сделать учителя наших школ в течение долгих десяти лет. Именно натаскать, а не научить!

– Забудьте все то, чему вас учили в школе, – медленно вдалбливал в наши головы Вадим Николаевич.

«Не волнуемся, смотрим по схеме» – это оседало в наших мозгах, как «Отче наш».

Все его «схемы» в корне отличались от школьных, но позволяли щелкать физику и математику в пределах вступительных экзаменов в вуз, как орехи.

Плюс ко всему накануне экзаменов он достал нам пачку уже проверенных от ошибок фотошпаргалок сочинений на любые темы. И, призвав не волноваться и действовать по схеме, сказал, что одна из этих шпор обязательно будет темой сочинения.

И не ошибся.

Вид у самого Вадима Николаевича был довольно экстравагантный. Стрижен наголо (большая редкость по тем временам), на голове буддистская шапка, сандалии на босу ногу, парусиновые брюки. Эдакий Корейко начала 1970-х годов. Или диссидент, свободный художник, бард и менестрель своего времени.

Мало того, он сказал, как нам надо правильно сесть на вступительном экзамене по письменной математике – через ряд, чтобы получить три одинаковых варианта. Результат был ошеломительный! Мы все получили по пятерке. Вадим Николаевич предложил не волноваться и смотреть по схеме.

Наступил день устного экзамена по физике. Тут пришлось труднее, «схема» доцента дала непредвиденный сбой, и задачка попалась злоебучая, как старушка. Пришлось очень сильно напрячь мозги, но решение пришло в последнюю секунду благодаря магическим, вы не поверите, «смотрим» и «по схеме».

Четверка!!!

«Никеша» и «Владя» также отдуплились по четыре балла.

Далее мы все трое благополучно «сдули» со шпор сочинения, не доглядев по одной запятой, и дружно получили по четверке.

Наступил решающий день.

Экзамен по устной математике. У недотеп дела были получше благодаря средним аттестатам на 4,0 балла. А у меня только 3,0.

А проходной балл был 21,0. Их устраивала четверка, а мне нужно было кровь из носу получать пятерку. Но я с блеском решил тригонометрическую задачку, обсчитал логарифм и приговорил к смертной казни мудреное уравнение прямо у доски. Профессор только крякнул и спросил, что за схема и откуда я ее знаю, слегка прихуел, но вывел твердую пятерку.

«Ура, товарищи!» – как говаривал Левитан.

Я поступил на дневное отделение МИИТа – строительный факультет. Говорят, что когда об этом узнала седенькая математичка Мариванна, то она чуть не сошла с ума. Ебла она весь наш десятый «А» – мама не горюй, а я так вообще перебивался у нее с двойки на тройку. Рассказывали, что она бегала по учительской, прижав сухенькие ладошки к вискам, и раскачивалась, как лапсердачный еврей у синагоги. При этом Мариванна истошно причитала, пытаясь рвать седые волоса на отвисшей, как челюсть, жопе, и кричала:

– Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

А вот Вадим Николаевич светился от радости и не преминул срубить с моих предков, а также с родителей недотеп премиального бабла.

«Никеша» и «Владя» тоже набрали проходной балл и даже зарделись, точь-в-точь как в романе «12 стульев».

Его советы мне пригодились по жизни – не волноваться, внимательно на все смотреть.

Только вот действовать по «схеме» не получается, жизнь – она штука сложная и ни в какие «схемы» не вписывается.

Даже у такого уникума, как Вадим Николаевич…

Больничка два

Незадолго до окончания школы я второй раз попал в больницу. Мне предстояло удалять гланды. Ангины так замучили, что в пятнадцать лет пришлось лечь в детскую больницу на операцию.

В огромной палате лежало человек 15–20 детишек. Шум и гвалт стоял страшный. Детки носились на головах и стояли на ушах, пыль вилась столбом. Вместе со мной в палате лежал переросток-второгодник Вадик, лет шестнадцати от роду. Ему предстояла такая же операция, и мы с ним договорились поддерживать друг друга – гасить малолеток, соблюдать тишину: знали уже, что после операции боль страшная и любой шум бьет по ушам, как молоток.

Первого прооперировали Вадика. Когда его привезли в палату, вид у него был бледный и синий.

Детишки пытались начать галдеть, но тут же получили от меня хороших бздян и приумолкли. После этого я в торжественной тишине зачитал малолеткам манифест «О тишине, правилах хорошего тона и охране спокойствия Вадика». Под страхом физического воздействия детки все поняли, и в палате водворились тишина и порядок.

Молоденькая – лет восемнадцати – и симпатичная медсестра Ольга пришла в палату и сильно удивилась: все безропотно мерили температуру и принимали таблетки. Ольга чуть задержалась у моей койки, а когда таблетка случайно упала, она нагнулась ее поднять, и я увидел, что она была без трусов. Аппетитная «пелотка» так зазывно поигрывала между двумя половинками не менее аппетитной задницы, что «шляпа» в момент задымила.

У меня уже был сексуальный опыт после пионерского лагеря, и я решил добиться Ольгиного расположения во что бы ни стало.

Тем временем Вадик быстро оклемался, и настал мой черед идти под нож хирурга. Приятель проводил меня почти до операционной и напутствовал словами:

– Не ссы, все будет хорошо.

Ага, во время операции – а она шла под местным наркозом – женщина-хирург задела мне вену прямо в горле, кровь хлынула, как из ведра. Тогда мне прямо в рот вставили огромный кохер – кровоостанавливающий зажим, названный так по имени его изобретателя, знаменитого хирурга Теодора Кохера. Об этом мне чуть позже, в перерывах между минутами любви, расскажет Ольга.

Но мы отвлеклись от операционной, дорогой читатель, а там докторша буквально кричит мне:

– Зажми зубами как можно плотнее и держи кохер до посинения.

При этом лицо у нее было сине-бледное, только потом до меня дошло, какому риску я подвергался.

Зажим зажал сосуд, а я держал во рту эту штуку еще полчаса, после чего вену зашили мне прямо в глотке, практически наживую – наркоз уже отошел. А новое обезболивающее мне почему-то не вкололи.

Операционная вся в крови, как в фильмах ужасов, но меня уже везут в палату. Там меня встречает Вадик, как рота почетного караула у Мавзолея Ленина.

Боль страшная – это отходняк, но в палате гробовая тишина. Все лежат по струнке и очень тихо шепчутся вполголоса. Между койками ходит мой товарищ и отвешивает страшные оплеухи и подзатыльники тем, кто пытается «колбаситься» или повысить голос.

Через пару дней я пошел на поправку, Вадика выписали, и тут закрутилась интрижка с Ольгой.

Сестричка дежурила ночью, а я пришел в ординаторскую и стал объясняться в любви. Ольга недолго сопротивлялась, и опять почему-то оказалась без трусов. Мы занимались любовью всю ночь, после этого гланды стали заживать значительно быстрее.

Она напросилась на ночное дежурство еще на одну ночь, но меня вскоре выписали.

Этот роман в больничке я еще долго вспоминал, но в школе все мои мысли занимала сисястая одноклассница с Преображенки – любительница минета и «лиц кавказской национальности», которые, благодаря ее пышным формам, вились вокруг нее, как мухи.

«Ты уже вытер задницу?»

Но куда же без футбола – вроде и роман не о нем, но игра в ножной мяч так плотно окружала мою школьную жизнь, что без нее никуда.

«Генерал уделял отхожим местам столько внимания, будто от них зависела победа Австро-Венгерской монархии.

– Ты уже вытер задницу? – спросил генерал-майор Швейка».

Ярослав Гашек, как всякий гениальный автор, заглянул в будущее.

В далекие 1970-е годы не то что поссать, но и посрать в «Луже» в перерыве матча было архисложно и архиважно. Немногочисленные кабинки для сранья были пожизненно заняты, и оттуда неслись нечленораздельные крики то ли о помощи, то ли о…

– Мужики, выручайте, меня сильно пронесло, а бумаги нет, – вдруг раздался вопль из крайней кабинки.

Народ шуганулся, а самый сердобольный отодрал наклейку от пива «Жигулевское» и сунул ее мужику через верх кабинки.

Героический поступок мужика имел непредсказуемые последствия. Многие во время справления малой нужды еще и умудрялись посасывать пивко из горла. Несколько десятков наклеек пива «Жигулевское» потянулось к кабинке безымянного мужика. А самый отчаянный отодрал кусок газеты, в которую была завернута вобла. Поступок по тем временам сверхгероический – руки вытирать было катастрофически нечем, не говоря уже о жопах.