Читать книгу «Сломанное небо Салактионы» онлайн полностью📖 — Андрея Лисьева — MyBook.
image

Глава пятая
Бунт Моники

В майке на голое тело Моника вышла из здания станции, слегка покачиваясь на негнущихся ногах. Не открывая глаз, девушка волокла по земле одеяло, зажав уголок в кулаке.

– Моника, как вы себя чувствуете? – Лев Саныч Абуладзе шагнул ей навстречу.

– Ты тут такое проспала! – добавил Чарли Кутельский.

Девушка, по-прежнему с закрытыми глазами, подошла к столику Элизабет Роверто, уронила одеяло, схватила с мангала остатки черепахи, впилась зубами в брюшко. Жир земноводного стекал по изящным пальцам и тонким запястьям к локтям, а когда Моника зачавкала, брызги попали на майку. Лев Саныч и Чарли смотрели на девушку, на брызги жира и норовили заглянуть под задиравшуюся майку.

Роверто с гримасой брезгливости отвернулась: «Голодные самцы! Вроде поняли, что Моника – не человек, но совладать с инстинктами не могут. Или не хотят».

Насытившись, Моника отряхнула пальцы, зыркнула на мужчин одним глазом, и представилась Лизе:

– Моника Витовв.

– Элизабет Роверто.

Обошлись без рукопожатий.

Моника обернулась к мужчинам:

– Написано же в инструкции, требуется белковая пища. Не догадались меня покормить? Заряд бы быстрее пошел.

Тут она заметила шаттл, нос которого торчал из-за ангара.

– Что случилось?

Ей вкратце пересказали события ночи.

Моника все-таки пожала руку Элизабет и холодно сказала:

– Соболезную.

Роверто кивнула. Моника отвернулась и, грациозно виляя попкой, направилась в домик. Мужчины проводили ее взглядом, заметили, с каким вызовом на них смотрит Элизабет, и одновременно покраснели. Моника хлопнула дверью.

Лев Саныч и Чарли бросились к двери. Юноша опередил встревоженного профессора, подергал ручку:

– Заперта!

– Мы обычно не закрываем двери, – пояснил Абуладзе Элизабет, которая неспешно подошла к ним.

– Моника! Откройте! Зачем вы заперлись?! – крикнул Чарли.

– Что делать будем, маэстро? – Лев Саныч приложил ухо к двери. – Тихо.

– Вернулась на зарядку? – предположила Элизабет.

– За мной! – Кутельский направился за угол, профессор и Роверто пошли следом.

Осторожно они двинулись по карнизу, огибая здание и заглядывая в каждое окошко. Роверто было не по себе видеть верхушки кипарисов в пяти метрах внизу, но ее спутники на карнизе чувствовали себя уверенно.

Моники нигде не было видно, но, когда они добрались до кухонного иллюминатора, Лев Саныч чертыхнулся. Роверто последней заглянула внутрь, увидела лабораторию, склад насквозь и распахнутую входную дверь.

– Назад! – велел Кутельский.

Пилот подтолкнул профессора, тот – Элизабет, и через пару минут они оказались на прежнем месте. На платформе Моники не было. Лев Саныч с опаской осмотрел дверь. Вошел внутрь. Кутельский еще раз оглядел пустую платформу, последовал за ним. Внешне ничего не изменилось – обычный беспорядок. Последней вошла Роверто. И тут дверь у них за спиной скрипнула, закрылась, замок щелкнул.

– Обвела вокруг пальца, как детей! Но зачем? – воскликнул Абуладзе и опустился в кресло.

А вот у Кутельского еще оставались силы стучать и ругаться. Роверто невозмутимо налила себе пива в кофейную чашку.

«Ситуация, однако. Взбунтовавший робот. Восстание машин».

Абуладзе ткнул пальцем в клавиатуру – компьютер не включился.

– Какие будут идеи, маэстро?

– Почитаем инструкцию, профессор! – Чарли взял со стола пачку бумаги. – Если она сошла с ума, у нас нет никаких шансов. Искусственный интеллект, 16 поколение. Безнадежно. А ваш комп какого?

Лев Саныч снова потыкал клавиатуру, сплюнул:

– Был четырнадцатого. Вы в своей летной школе компьютеры проходили?

Чарли неуверенно кивнул, от Абуладзе эта неуверенность не ускользнула:

– Троечник?

Кутельский еще раз кивнул.

Элизабет спросила:

– Розетку смотрели? Может она провод… того?

Абуладзе метнулся к последнему стеллажу. С минуту оттуда торчали его крепкий зад и худые ноги:

– А вы – голова!

– Вы тоже ничего! – улыбнулась в ответ Роверто.

Профессор вернулся в кресло. На гигантском экране возникло окошко с требованием пароля.

– Пароль установила. Взламывать умеете?

Чарли и Роверто отрицательно покачали головами. Помолчали. Пилот постарался успокоить профессора:

– Зато так светлее. С включенным экраном.

– Нет, юноша, напрягайте мозг. Уж насколько я старый человек, и то помню из школьной программы, что робот не может причинить зла человеку!

– Искусственный интеллект 16 уровня? Противопожарная система управляется компьютером? – спросил Кутельский.

– Нет. Я ее отключил тумблером.

– Ну, так включайте. Сейчас устроим маленький пожар и… Двери разблокируются.

Пока Абуладзе ходил к щитку, Чарли Кутельский выложил на включенную плиту бумажки, вырванные из блокнота профессора, поджег протянутый Элизабет комок.

Когда бумага загорелась, и дым повалил к потолку, товарищи по несчастью заранее заняли место у двери.

Сработала сигнализация, послышались обнадеживающие щелчки, из раструбов на потолке повалила пена, из специальных щелей в стене – углекислый газ. Много газа.

Сначала пилот, потом профессор и Элизабет по очереди подергали ручку двери.

– Заперто, черт бы ее побрал! – Лев Саныч растерянно посмотрел на Кутельского.

Дышать стало труднее.

– Что это щелкало? – Чарли потянул Абуладзе за руку, как ребенка, в сторону окна.

Профессор не ответил, он готовился упасть в обморок, но подчинился пилоту.

– Залезайте! Углекислый газ выталкивает кислород к потолку, сможете дышать.

Чарли и Роверто подсадили грузного Льва Саныча на верхнюю полку стеллажа. Профессор уселся там, неуклюже прижимаясь к потолку, за который хватался руками. Элизабет забралась рядом. Сам Кутельский подергал ручку окна. Окно тоже не поддавалось. Углекислого газа стало больше. Пилот схватил кухонный нож и принялся долбить стекло. Оно оказалось космической прочности и, конечно же, не уступило усилиям Чарли. Лоб его покрылся испариной. Сдавшись, он забрался на стеллаж и примостился рядом с девушкой:

– Что вы там говорили о первом законе робототехники, профессор? Сдохнем сейчас.

– Не паникуйте, – только и смог сказать Лев Саныч сдавленным голосом.

Роверто передумала сидеть на одной полке с мужчинами, набрала полную грудь воздуха, задержав дыхание, спрыгнула на пол и перебралась на стеллаж напротив.

Вдруг раздался еще один щелчок, окна геостанции распахнулись, послышалось шипение. Автоматика пожаротушения решила, что справилась с огнем, и теперь вытесняла углекислый газ забортным воздухом. Потные, покрытые клочьями пены, геолог и пилот не спешили слезать. Сейчас они напоминали жалких мокрых куриц, застрявших на насесте, черную и белую. Роверто хихикнула:

– А почему вы решили, что система разблокирует дверь, Чарли?

– В кино видел.

– Ну, так значит, она это кино тоже видела и предусмотрела.

Они еще чуть-чуть подождали развития событий, но ничего не происходило. Спустились вниз.

– Она предвидит наши поступки, – задумчиво произнес Абуладзе, остановившись перед рулоном бумажных полотенец на стеллаже.

Пилот стер ком пены с кресла геолога и жестом предложил Элизабет сесть:

– И?

– Думайте, Чарли, это должен быть нестандартный ход! – сказал Абуладзе.

– Почему, профессор? Что стало причиной такого поведения Моники? Она запрограммирована соблазнять и вдохновлять!

– А вы ее не обижали? Что случилось? – Роверто взяла инструкцию и бегло пробежала глазами по верхнему листу.

«Отозвавшись на обращение «профессор», я поторопилась», – подумала она.

Абуладзе пожал плечами и внимательно посмотрел на девушку:

– Безусловно, она умнее нас. Где и когда были столкновения человечества с искусственным интеллектом?

– Да не было таких столкновений! – ответил Кутельский.

– Знаете почему? – Элизабет скомкала ком из пены на столе перед Чарли. – Вот эта сфера – личность человека. Внутри клубятся мотивы. Извлеченные из подсознания мотивы при достижении поверхности сферы становятся желаниями.

– Я это проходил в школе, – буркнул Кутельский.

– Эго, – пояснил Лев Саныч.

Роверто принялась водить пальцем по поверхности пенной сферы. Мыльные шарики лопались, и ком уменьшался на глазах.

– Общество рисует узоры на поверхности сферы, правила и ограничения, согласно которым человек живет. Условия.

– Супер-Эго, – сказал профессор, – Это экзамен по психологии?

Роверто не ответила на вопрос, а продолжила:

– У искусственного интеллекта нет мотивов и нет подсознания. То есть, если личность Моники – сфера, то она пуста, и робот действует согласно написанной разработчиком программе.

– Так что происходит с программой нашей девушки? – Абуладзе хлопком ладони уничтожил ком. – Я могу вспомнить только три случая, когда ученые баловались личностью искусственного интеллекта.

– Планета Дрюма, – вспомнил Кутельский.

– Дюрма, – поправила Роверто.

– Но там было не то, – сказал Абуладзе, – Тамошние ученые стимулировали наркотическое опьянение у искусственного разума. Создали ему рецепторы удовольствия и мотивировали удовлетворять их. А так как любой робот питается энергией, искусственный интеллект Дюрмы мгновенно рассчитал кривую угасания удовольствия, определил, сколько ресурсов ему для этого понадобится, и обесточил планету.

– При этом он закрылся от человечества и до сих пор пребывает в нирване, – добавила Элизабет.

– Боевые роботы не превышают девятого уровня, – сказал Чарли, – Я всегда думал, они быстрее, сильнее, эффективнее человека. Что мешает им нас подмять под себя?

– Нет мотива, юноша, – профессор посмотрел на Элизабет, – Извечный вопрос «зачем?» Столкновение искусственного интеллекта и человека невозможно, потому что собственное существование для робота не является ценностью. Он не будет бороться за свою жизнь, потому что мотива жить у искусственного интеллекта нет.

Абуладзе смахнул пену со стеллажа и увидел на полке саксофон.

– Категории «ценность» и «стоимость». Робот может посчитать стоимость своего существования, но это – не ценность. У него нет мотивов.

– Сто-и-мость, – Кутельский произнес слово по слогам, – Поэтому нас не заменили роботами здесь, профессор?

– Конечно! – хмыкнул Лев Саныч. – Представь! «Гала Гео» вбухает кучу денег в супер-робота, а тот ничего не найдет! Ужас! А если мы облажаемся, нам можно просто не заплатить. Плюс участие 16-го искусственного интеллекта в системе космической связи увеличит стоимость исследований планеты на порядок. А если поломка робота? Ремонтная операция обойдется еще на порядок дороже. Не имеет смысла, маэстро! Проще послать человека и дешевых роботов-помощников.

Кутельский встал и взял в руки сакс.

– Интересно, она могла сочинить симфонию за меня?

– Так вот почему вы зовете пилота «маэстро»? – спросила Элизабет.

Но геолог проигнорировал ее:

– Это второе направление развития искусственного интеллекта. Тоже тупиковое.

– Почему? – спросил Чарли.

– Из всего многообразия мира математически идеальный робот-творец предпочитает шахматы. И создает миры под стать себе, черно-белые, математически выверенные и скучные.

– То есть задача Моники вдохновлять? – напомнил пилот.

– И подсказывать.

Чарли дунул в выключенный инструмент и вытер мундштук подолом рубашки.

– А вашу теорему могла за вас доказать?

– Что за теорема? – спросила Роверто, но собеседники не обращали на нее внимания.

– Построить функцию, – поправил пилота Абуладзе, чуть помедлил с ответом, – Вряд ли. Все-таки ей тоже нужны данные для анализа. Как и нам. Вдохновлять и подсказывать.

Они помолчали.

– А третий случай? – напомнила Элизабет с таким видом, словно знала ответ.

– Третий случай здесь – на Хэнкессе, – Лев Саныч ткнул рукой в потолок, – Самый совершенный искусственный интеллект, созданный человечеством, впал в спячку и активировал режим экономии ресурсов. Компьютер находится в режиме вечного ожидания.

– Ожидания чего? – спросил Чарли.

– Интересной задачи. Нестандартной задачи. Это – тупик развития. Человечество оказалось слишком простым для искусственного разума, и самый умный робот помогает человеку на доли процента своих возможностей. Как мозг. Большего человеку не нужно. Потому развитие искусственного интеллекта прекратилось. Зачем?

– Но робот – секс-кукла 16-го уровня? – спросил пилот.

– Муза – это нестандартная задача. Даже для робота. Научиться манипулировать нами. Выходит, искусственный мозг Моники наткнулся на интересную задачу, столь интересную, что она пренебрегла программой Музы, – после этих слов Абуладзе задумался.

За окном с ревом стартовала ракета, собеседники глянули на огненные сполохи в окошке.

– Что это? – спросила Роверто.

– Зонд связи. Очевидно, весь этот цирк с прятками она затеяла лишь затем, чтобы без помех передать файл дальше.

– Интересно, что там было? – спросил Кутельский.

– Какая разница? – ответил Лев Саныч, – Моника не знает, что связи с внешним миром нет. Мы ей не успели сказать.

Пена таяла, повсюду оставались мыльные лужи.

– Расскажите про свою формулу, – потребовала Элизабет.

Профессор принялся за уборку. Роверто помогала.

– Существование двойных планет противоречит формуле Скруджа-Григорьевой, – Абуладзе посмотрел на экран, на котором сейчас не было ни формулы, ни схемы Салактионы, – Звезды не видны, но не только. Вам, правда, интересно?

– Да! – сверкнула глазами Элизабет.

Профессор воодушевился. Роверто слушала рассказ Абуладзе о загадке Салактион, о научном поиске и противоречиях формулы, и думала: «Как все-таки меняются люди, когда увлечены чем-то настоящим!»

Чарли задумчиво следил за ними. Включил саксофон, добавил громкости и заиграл свою симфонию.

На экране компьютера в окошке ввода пароля пробежали несколько тысяч цифр, из динамиков по бокам полилась мелодия симфонического оркестра, которая заглушила сакс Чарли.

– Симфония ля-мажор Эльдиния, опус 14, – Абуладзе прочел на экране надпись вслух.

Он так и остался стоять между стеллажами с бумажной салфеткой в руках.

Чарли поперхнулся и прекратил играть. Музыка из компьютера геостанции тоже стихла. Пилот заиграл вторую часть симфонии, а Лев Саныч дождался рева из динамиков собственного компьютера и с удовольствием прочел:

– Трек из фильма «Долина забвения» 36 год планета Спооги.

Кутельский покраснел.

– А вы плагиатор, Чарли. – заметила Элизабет, – Забавное у вас соревнование.

Пилот зло посмотрел на нее, словно собираясь перекусить мундштук саксофона.

– Ладно. А вот в оригинальности кульминации я уверен!

Он сыграл короткий этюд. Компьютер молчал.

Входная дверь бесшумно отворилась, и на пороге возникла Моника. Как ни в чем ни бывало девушка скомандовала:

– Еще раз! И медленнее!

Она сунула руку в ком пены, скрывавший мусорную корзину, и извлекла оттуда соломинку для питья. Взмахнула ею, как дирижерской палочкой, и кивнула.

Выход она загораживала собой, и Кутельский подчинился.

Лев Саныч слушал их с довольной физиономией.

«А ведь Чарли – умница», – подумала Элизабет.

Кутельский отыграл свою кульминацию и, когда мелодия стихла, радостно взглянул на Абуладзе.

– Еще раз! Без меня! – Моника отшвырнула соломинку и подошла к пустующему креслу геолога.

Чарли заиграл в третий раз. Девушка оперлась на спинку кресла обеими руками, при этом она слегка наклонилась и выпятила попку. Так, как будто ей мешала грудь.

Лев Саныч сглотнул слюну, но заметил взгляд Роверто и покраснел.

И тут Моника запела необыкновенным голосом. Девушка исполнила партию на неизвестном языке и замолчала только тогда, когда наступил момент шедевра Чарли.

– Вот это да! – Лев Саныч явно позабыл о своих эротических фантазиях и зааплодировал.

Роверто тоже захлопала в ладоши.

Кутельский подхватил Монику за руку, и они церемонно откланялись, дуэтом.

– Как это вы, Моника? Что это за голос? – Элизабет распирало любопытство.

Прежде чем ответить, девушка-робот легонько поцеловала композитора в губы.

– Сопрано в сопровождении детского хора.

Потом произнесла название песни на том же непонятном языке.

Лев Саныч и Чарли переглянулись.

Моника с любопытством взглянула на Элизабет:

– Вам уже рассказали, кто я?