Читать книгу «Сломанное небо Салактионы» онлайн полностью📖 — Андрея Лисьева — MyBook.
image

Глава вторая
Композитор

Вроде бы ничего особенного, но уснуть в первую ночь на новой планете способен только обладатель кожи слона и нервов, толщиной с канат.

Кутельский не имел ни того, ни другого. Наоборот.

Ворочаясь в своей постели, Чарли вспоминал о том, как его родители в один голос твердили, что у сына чересчур тонкая душевная организация.

«Очень может быть…»

Но пилотом истребителя космического флота Кутельский стал вопреки желанию родителей.

«Хотя зачем себя обманывать? Я же видел свое досье. «Неуравновешен. В экстремальной ситуации теряется. В быту склонен к меланхолии. В бою на Эгаро проявил героизм. Награжден медалью за храбрость». Медальку в утешение дали и списали по ранению. Но я им еще покажу меланхолика!»

Чарли вздохнул, сел: «Нет, уже не уснуть».

Пилот оделся и направился в ангар. После тщательной инвентаризации он навел порядок среди инструментов и оборудования. Теперь все было отсортировано по размеру, отмыто, вычищено. Все, что можно было упаковать, Кутельский аккуратно обернул в пластик. Несколько раз пилот обошел стеллажи, запоминая, что где лежит. Кое-что подписал маркером. Окинул взглядом плоды своего труда. Идеальный порядок.

Затем настала очередь техобслуживания флаера. Геолог не ухаживал за аппаратом, и, оставшись без хозяина, гидроплан местами заржавел. Кутельского удивили турбовинтовые моторы в гондолах, хотя данная модель обязательно оснащалась стандартными плазменными двигателями. «Плазма» позволяла покидать пределы атмосферы. Кутельский прикинул, что можно добраться даже до Салактионы-2. Пара «родных» движков в оригинальных ящиках отыскалась в дальнем углу между цистернами, полными топлива. Все – в заводской смазке.

«Разбудить Абуладзе, спросить, что за хрень?»

Вместо этого Чарли вооружился шлифовальным аппаратом. Уже счистив ржавчину, с опозданием понял, что жужжанием шлифмашины мог разбудить не только геолога, но и Монику.

Тут пилот испытал укол ревности: «Ей интереснее с этим старым козлом! Формулы, константы… А я что? Простой пилот. То взлет, то посадка… Анабиоз».

Кутельский укладывался спать в выделенной геологом комнате. Сон не шел, злость и ревность мешали отдаться в объятия Морфея, несмотря на усталость.

Чарли пошевелил раненой когда-то рукой. Она зажила и вызвать жалость у бесчувственной Моники никак не могла. «Ну вот, допрыгался. До любви через сочувствие».

За стеной спальни непрерывно и надоедливо журчало. Уходящая Салактиона-2 утягивала за собой лишнюю воду. «Какой тут к свиньям собачьим сон?! – Чарли Кутельский вскочил с койки, – я – боевой пилот, подумаешь, списан по ранению, теперь должен летать в этом медвежьем углу, да еще и на полставки, и на птичьих правах! Получался каламбур. Пилот на птичьих правах. Но на гражданке все так начинают. И приходится подчиняться непонятно кому. Все! Хватит! Выспался!»

Он извлек из рюкзака заветный сверток, выглянул в лабораторию. Абуладзе храпел так, что свет от непогашенного экрана дрожал. Чарли с неприязнью посмотрел на рыхлое брюхо геолога. «Накрылся бы он одеялом что ли? Для приличия. Какая тут гравитация? 87 процентов от земной стандартной? Значит, лишний вес без спортивных занятий скоро станет и моей проблемой! И Моники тоже».

Пилот распахнул дверь и обмер на пороге.

«Вот так рассвет! Кр-ра-со-ти-ща!»

Платформа плыла в розовом тумане. Как плот, на котором вместо флага на перилах сохли трусики Моники.

Чарли уселся на край и опустил ноги в облачную реку. Туман не позволил увидеть отлив. Густое марево струилось, свертывалось в немыслимые жгуты и создавало иллюзию безбрежной реки.

Кутельский принялся чертить кончиками пальцев узоры на туманной поверхности. Они тут же исчезали. Чарли увлекся этим занятием как мальчишка. Осмотрел пальцы в надежде увидеть следы, но руки остались чистыми. Туман как туман. Облака как облака.

Потом пилот застучал пальцами по розовому покрывалу, как по клавиатуре.

«О! Вот оно! – Вдохновение было совсем рядом, – О, Моника!»

– Спите, зайчики, спите дальше, – прошептал Чарли и извлек из свертка саксофон.

Музыкальный инструмент отливал розовым, как и все вокруг. Кутельский осмотрелся. Окружающий мир отличался только оттенками. Розовое небо, река розового тумана стала чуть ниже, даже металлическая решетка платформы – розовая.

Чарли настраивал не просто саксофон, а вершину музыкальной электронной технологии. Инструмент сочетал в себе все виды звучания сакса от самых древних до новейших инструментов.

Пилот сунул в уши наушники, отключил на саксофоне звук, включил запись и сосредоточенно уставился на Хэнкессу. Именно эта ближайшая к Салактионе колонизированная планета отражала свет Гизы и окрашивала все вокруг в розовое.

«Теперь главное – очистить мозг от суетливой текучки и ждать… Оно придет. Вдохновение обязательно придет», – пилот робко дотронулся до клапанов и вдохнул в саксофон первый аккорд. Потом закрыл глаза и не увидел, и не услышал, как рассвет менял ландшафт вокруг. Даже сонный Абуладзе, грубо вторгшийся в чудное утро, чтобы помочиться с платформы, скептическим хрюканием не помешал Чарли.


Потом проснулась Моника, с любопытством обошла юношу, звука ее шагов Чарли тоже не слышал. Бесцеремонно уселась рядом – никакой реакции. Тогда Моника выдернула из уха пилота один наушник, вставила себе, прислушалась.

– Ух, ты!

Чарли посмотрел на девушку с благодарностью, но так, словно видел ее впервые. Моника была в футболке Абуладзе с длинными рукавами, надетой на голое тело.

– И что ты пишешь? – шепнула Моника, когда они снова встретились у кофейника. Она именно так и сказала не «сочиняешь», а «пишешь». При этом она вздохнула чуть глубже, чем нужно.

– Симфонию, – заговорщицки прошептал Чарли.

Он находился в таком творческом трансе, что призывно торчащих сосочков подружки даже не заметил.

– Здорово!

«Зря она это сказала. Да еще таким тоном». Восхищение девушки показалось пилоту неискренним тем более, что Моника услышала не самый лучший вариант мелодии.

И Чарли Кутельский рассердился.

– Я никогда не даю слушать свои работы, пока они мне самому не начнут нравиться, – и, наткнувшись на сожаление во взгляде Моники, отзеркалил его: – Обычно не даю…

Лев Саныч Абуладзе вышел из душевой в свежей майке и влажных после «стирки-сушки» шортах, фыркнул, вытирая распаренное лицо:

– Чарли, а вы этой дудкой серьезно увлекаетесь?

Кутельский задохнулся от гнева: «Назвать сакс дудочкой?» И сухо ответил:

– Мне врачи прописали. Чтобы нервы в руке быстрее срастались. Но на исполнении должностных обязанностей это не скажется. Обещаю.

– Чарли! Пишет! Симфонию!

Моника с восхищением посмотрела на пилота снизу вверх.

– И?

Геолог уселся в кресло.

– Что и? – набычился Кутельский.

– Толк-то есть? – Лев Саныч забросил ногу на ногу.

– Какой толк?

– Положительный денежный поток… Бабки, в общем и целом, капают?

Было сложно понять, завидует Абуладзе таланту Чарли Кутельского или просто издевается.

– Вы считаете, что искусство существует только ради денег? – Кутельский приготовился к длительной дискуссии.

Геолог пожал плечами, посмотрел на Монику, которая в этот момент наливала себе воду, и предположил:

– Ради восторгов поклонниц?

– Это – большая форма, не могу сказать, вот окончу, будет видно.

– А мне кажется, Лев Саныч прав, – Моника поднесла стакан к губам и поверх него со смешинкой посмотрела на Кутельского, – Зачем биться над симфонией начинающему композитору, если можно сочинить гениальный шедевр на шесть аккордов?

«Ей не понравилось», – решил Чарли и взглянул на девушку глазами побитой собаки.

Геолог удивленно умолк и уставился на Монику.

Она повернулась лицом к Чарли и боком к Абуладзе. Грудь четко обозначилась под футболкой, а голос зазвенел колокольчиком:

– Вот смотрите, кто-нибудь помнит авторов древних рождественских песенок? А ведь они принесли авторам состояния! И кормят их наследников до сих пор!

– Вы хотите оставить от моей симфонии шесть аккордов? – Кутельский чуть не заплакал, он даже перешел с Моникой на «вы».

– Но пусть это будут шесть гениальных аккордов! Только представьте, что твоя… мелодия будет играть при открытии миллионов лифтов по всей вселенной! Например…

– И приносить полпенни за тысячу проигрышей! Сможете купить Салактиону. Или даже обе, – добавил геолог.

Кутельский недоверчиво посмотрел на Абуладзе, потом на Монику.

– Что вы на меня так смотрите? Разве мы прилетели сюда не ради денег? – разошелся геолог. – Вот я честно признаюсь, чтобы все мои долги вернуть, я должен работать на «Гала-Гео» еще 478 лет! Если чуда не произойдет. А чудес в наши прагматичные времена, увы, не бывает. Салактиона – рай, но даже здесь я не чувствую себя свободным из-за долгов!

– Чарли, а давай, я тебя зарегистрирую в облаке композиторов-любителей? Их музыку иногда покупают. И даже по чуть-чуть платят! – смешинка из голоса Моники никуда не делась.

Кутельский обиженно пожал плечами и не ответил.

– Ладно, Чарли, полетаем сегодня? Все позавтракали? – Лев Саныч оттолкнулся обеими руками от подлокотников кресла и пружинисто встал.

Подошел к комплексу связи и взглянул на пустой экран входящих сообщений:

– Моника, странно, но вас почему-то не хватились. Дела-а-а…

* * *

Добиться полного слияния с техникой. Дождаться момента, когда начинаешь чувствовать себя частью гидроплана. Его деталью. Лишь после этого ты можешь называть себя пилотом и не опасаться того, что флаер тебя подведет.

Чарли Кутельский всегда ждал этого сладостного ощущение, которое приходило само по себе, и которое нельзя было вызвать по своему желанию.

Пока симбиоза не произошло, но он был уверен: еще немного и…

Чарли крутанул штурвал, и легкий флаер, послушный пилоту, выполнил вираж.

– Ого!

Только после возгласа Моники Кутельский вспомнил, что девушка не пристегнута, а стоит между парой сидений и грузовым отсеком.

– Прошу прощения, увлекся, – он скосил глаза на равнодушное лицо геолога.

Моника отпустила спинку кресла Абуладзе и посмотрела побелевшую руку на свет. На девушке были вчерашний топик и шортики, в которых она выглядела очень спортивной и подтянутой.

Чарли выровнял гидроплан и выглянул в боковое окно.

Вертикальный мир Салактионы, освещенный Гизой, был виден как на ладони. Воздух над морем оставался чистым. Береговой черты не было, там клубился густой зеленый туман, из которого торчали исполинские скалы.

– Эта зеленая гадость и есть зигрит? – уточнил Кутельский.

Он слышал дыхание Моники. Девушка тоже смотрела в окно у него за спиной.

– Насколько я помню физику, – поддержала она разговор. – Прилив должен выталкивать зигрит выше, ближе к станции. Но этого не происходит. Почему?

– Зигрит легче воздуха только на солнце. Едва Гиза уходит за горизонт, даже незначительного понижения температуры достаточно, чтобы зигрит выпал в виде осадков.

– А если Гиза затянута облаками?

– Зигрита нет.

– Значит можно спуститься вниз без скафандра?

– Какая вы любознательная девушка! Нам спускаться без дыхательной маски запрещено инструкцией.

Лев Саныч был чем-то недоволен, и Кутельский обернулся к нему, чтобы понять чем.

Моника не унималась:

– А если зигрит выпадает в море в виде дождя, почему вода не ядовита?

– Зигрит опасен только для дыхания, а растворенный в воде – нет, – процитировал путеводитель Чарли.

– Он присутствует в воде в незначительных дозах, но наш опреснитель справляется, выводит его вместе с солью, – пояснил Абуладзе, – А когда вторая Салактиона уходит на другую стороны первой, уровень океана опускается, растения оказываются на солнце и генерируют новую порцию зигрита. Круговорот. Все! Лекция окончена.

Чарли Кутельский убедился, что гидроплан скользит в атмосфере Салактионы ровно, и откинулся в кресле:

– Какие будут указания, шеф? Машинка работает безупречно. Послушная. Обещаю не лихачить.

– Опуститесь пониже.

– Есть опуститься пониже!

Геолог вывел на экран навигатора часть знакомой схемы планеты – было видно, что он уже летал здесь с предшественником Чарли. Лев Саныч посмотрел на Монику, словно ожидал от девушки одобрения, и ткнул пальцем пустую область ниже пометок:

– Сегодня будем собирать образцы грунта вот здесь. Слепым полетам обучены? – И, не дожидаясь ответа пилота, скомандовал: – Моника, меняемся!

По-медвежьи тяжело геолог выбрался к боковому окну – легкий корпус флаера покачнулся в воздухе, но Кутельский удержал его на курсе. В дружественных человеку атмосферах вместо окна обычно оборудовался пулемет, в салактионском исследовательском флаере из-под правого окошка тоже торчал ствол.

Абуладзе пропел:

 
Все выше, и выше, и выше,
Стремим мы полет наших птиц!
 

И начал по одному выстреливать сейсмодроны, целясь между плывущих в тумане скал. Вокруг клубились зеленые облака, и проследить полет дронов до конца не удавалось.

– Неужели вы так хорошо видите? – восхитилась Моника.

– Дроны – роботы. Приблизившись к скале, они самостоятельно сканируют грунты и находят, куда присосаться.

При слове «присосаться» Моника облизнулась. Лев Саныч прекратил стрельбу и посмотрел на пухлые губки девушки.

– Але! – напомнил о себе Кутельский. – Долго еще? Видимость ухудшается.

Все посмотрели в лобовое стекло – по курсу флаера стали появляться отдельные массивные глыбы. Теперь пилоту приходилось маневрировать между скалами и берегом.

Лев Саныч вернулся к работе, регулярно отвлекаясь на часы и экран компьютера.

– Осталась три дюжины дронов, рискнем потратить все? Сейчас берег уйдет вправо.

– Где наша не пропадала?! – Кутельский снова заложил лихой вираж, и лобовое стекло покрылось брызгами.

– Ой, мамочки! – воскликнула Моника.

– Идем на бреющем, а с этой стороны острова зыбь. У нас же остров, а? Лев Саныч? – уточнил Чарли, не отрываясь от приборов.

Геолог не ответил, а скомандовал:

– Пару часов болтаемся здесь, надо позволить дронам хорошенько вгрызться, и ложимся на обратный курс.

– Есть! – Кутельский нажал на кнопку, и винты флаера повернулись вверх, превратив его в вертолет.

 







1
...
...
10