Цитаты из книг автора «Андрей Ланьков»

В 1940 году идея независимого Корейского государства для большинства корейцев выглядела утопией. Японская империя казалась неуязвимой, а сопротивление — бессмысленным, так что попытки приспособиться к ситуации представлялись наиболее разумным решением. Многие в Корее были готовы пожертвовать частью своей идентичности, если в качестве награды за такую жертву сулили равноправие с жителями самой Японии. Губернатор Минами Дзиро и другие вдохновители кампании, кажется, искренне считали, что успех их деятельности продемонстрировал факт, что ситуация под контролем и корейцы искренне поддерживают империю. Однако они оказались не правы. Взрыв восторга, которым в августе 1945 года корейцы встретили сообщение о капитуляции Японии, отчётливо показал, какого будущего для своей страны они желали. Американская военная администрация объявила об отмене закона о смене имён, и в течение нескольких недель после освобождения Корейского полуострова японские имена бесследно исчезли. Впрочем, иногда об их недолгом существовании приходится вспоминать и сейчас: когда корейцу требуется архивная справка, связанная с деятельностью предков в 1940–1945 годах, для её получения обычно нужно знать, какое именно японское имя взял себе тогда прадед (или прабабка).

После освобождения страны корейские имена появились не только у корейцев, но и у их столицы — в 1946 году, в ознаменование первой годовщины освобождения страны, город Кёнсон был переименован в Сеул — об этом, равно как о прежних именах корейской столицы и превращении Сеула в современный город-государство, пойдёт речь в следующей главе.

В 1910-х и 1920-х гг. некоторые японские чиновники критиковали введённый в 1911 году запрет на использование корейцами «имён и фамилий в японском стиле» и настаивали на том, что корейцам надо разрешать брать японские имена, а то и заставлять их делать это в принудительном порядке, однако до середины 1930-х гг. эта позиция была не слишком распространена. В 1930-х гг. ситуация изменилась. Автором новой политики имён и фамилий обычно считается Минами Дзиро, генерал-губернатор Кореи (1936–1942 гг.), но в целом она отражала изменения в общей японской политике тех лет: Япония быстро превращалась из единственной «почти-демократии» Азии в милитаристское и ультранационалистическое государство. Политика империалистической Японии по отношению к подданным колоний радикально отличалась от политики таких колониальных держав, как Британия или Франция. Британцы, например, прекрасно понимали, что им никогда не удастся превратить в англичан, например, индусов. В Японии же, особенно в 30-х гг. ХХ века, когда страну захлестнули радикально-националистические настроения, многие видные политические деятели и представители элиты пришли к мысли, что из корейцев (да и из тайванцев) не только можно, но и нужно со временем сделать японцев. Нетрудно понять, чем было вызвано такое различие в подходе к колониям и их обитателям. Население Индии численно во много раз превышало население самой Англии, в то время как корейцев было примерно в два раза меньше, чем японцев. Индия удалена от Англии на тысячи километров, а Корею и Японию разделяет не слишком широкое водное пространство Корейского пролива, которое даже тихоходный пароход преодолевал меньше чем за день. Индусы и британцы принадлежат к разным расам, а вот корейцев от японцев зачастую можно было отличить только по одежде и манерам. Индия и Англия — это две совершенно разные культуры, в то время как Корея и Япония в культурном плане имеют много общего. Всё это, вместе взятое, и натолкнуло японских националистов-государственников на мысль, что ассимиляция корейцев вполне возможна. В конце 1930-х гг. Япония отказалась от той своеобразной политики апартеида, которую проводила ранее, и взяла курс на насильственную ассимиляцию корейцев.

К счастью для колониальных властей, корейские имена в иероглифическом написании обычно очень сильно отличаются от японских, так что перепутать их или трудно, или вовсе невозможно. Не только в Корее, но и в Японии, в Китае и во Вьетнаме имена и фамилии, как правило, имеют древнекитайские корни или, по крайней мере, могут быть записаны китайскими иероглифами. Однако японцы для записи своих имён обычно используют такие сочетания иероглифов, которые жителям остальных стран региона кажутся довольно странными. Если записывать корейские и китайские имена не фонетическим письмом, а при помощи иероглифов (а именно так и только так они записывались в документах по меньшей мере до 1960-х гг.), то китайцев и корейцев часто действительно можно спутать друг с другом. Однако японские имена на их фоне будут выделяться сразу и недвусмысленно.

Ещё одним отличием являются, конечно, фамилии. В Корее фамилия — не сама по себе, а в сочетании с так называемым поном (названием места, откуда происходит предок определённого клана) указывает на принадлежность её носителя к большому клану, количество членов которого может достигать десятков и даже сотен тысяч, а то и миллионов человек. В Японии концепция фамилий больше напоминает знакомую нам западную: фамилия отражает принадлежность человека к одной конкретной семье.

1940 г. — корейцам насильно присваивают японские имена Когда в наши дни речь заходит о колониальной эпохе, самую негативную реакцию корейцев вызывают две акции колониальных властей — использование кореянок в качестве женщин для утешения и политика смены корейских имён на японские. Проблема женщин для утешения печально известна во всём мире. Этим термином называют корейских девушек, которых колониальные власти силой или — чаще — обманом набирали в военно-полевые бордели императорской армии. Политика смены имён за пределами Кореи куда менее известна, но вот для самих корейцев остаётся крайне болезненным элементом истории того непростого периода.

Много лет назад я задал вопрос советскому разведчику, этническому корейцу, который когда-то близко (очень близко) знал Чхве Сын-хи: «Так кем же она была, как она относилась к происходившему в стране?» Умный старик улыбнулся и сказал: «Она была удивительной красавицей и великой артисткой. Всё остальное — неважно». Я думаю, что полковник Т. был, как всегда, прав.

Разумеется, до начала 1930-х гг. кинематограф в Корее был немым. Любопытно, что в Корею попала традиция, в эпоху немого кино распространённая в Восточной Азии, но практически отсутствовавшая за её пределами, — традиция штатного рассказчика, который объяснял зрителям происходящее на экране. В большинстве стран считали, что для понимания сюжета вполне хватает интертитров (а также музыки в исполнении пианиста-тапёра). Однако и в Японии, и в Корее, и в Китае во время демонстрации фильма на сцене присутствовал профессиональный рассказчик (в Корее его именовали пёнса ), который в самом драматическом стиле, «с выражением» объяснял зрителям сюжет и комментировал происходящее на экране. Кроме пёнса на сеансе присутствовал и тапёр, обеспечивавший фильмам музыкальное сопровождение на пианино.

Новый закон, принятый в Корее в январе 1962 года, установил чёткие различия между табанами и прочими заведениями общественного питания. Согласно новым правилам, подавать в табанах еду (за исключением лёгких закусок) и спиртное стало противозаконным. Отныне в них можно было заказывать только кофе и безалкогольные напитки. В большинстве табанов подавали ещё и чай — как настоящий, листовой, так и корейские травяные «чаи», но кофе оставался там основным напитком.

Таким образом, корейцы, как и жители других стран Азии, где использовалась китайская иероглифическая письменность, называют бейсбол, если переводить дословно, «диким мячом» или «мячом на поле»