1. Возвращение.

Наше время

За окном мелькали фонари, утопая в свежести апрельской зелени.

Город изменился до неузнаваемости за те годы, что Александр мотался по свету. Полузабытые, родные улицы и подворотни часто снились по ночам; так же, во снах приходили знакомые лица друзей и подруг ушедшего детства и юности. Но с годами сны потеряли краски, знакомые теплые оттенки, и лишь когда снилась первая любовь, он даже по окончанию сна чувствовал на губах вкус ее помады и запах сандала от ее волос. Только она была еще ярка в его памяти. Оноре де Бальзак сказал по этому поводу точно: «По своей силе с первой любовью мужчины может сравниться только последняя любовь женщины»…. Но эта любовь давно ушла, от нее осталась лишь нежность и память о том беззаботном времени.

Самолет приземлился всего шесть часов назад, и как только его шасси коснулись взлетно-посадочной полосы, Александр Свечкин понял, что он дома. Дом являлся таковым только номинально. Вся ирония заключалась в одном обстоятельстве – в этом городе, где он некогда появился на свет, его никто не ждал, ему не к кому было возвратиться, и единственным местом, где он мог увидеть знакомые лица, было лишь кладбище с фотографиями на памятниках. Он сам когда-то сделал выбор, и этот выбор был обоснованным…. Через неделю ему исполняется тридцать лет, и у него никогда не было семьи. В России он не был девять с половиной лет….

За окном мелькнул знакомый дом, в котором когда-то жил его друг, Вовка, и память вернула Александра назад, в пору его юности. Родители разбились, едва ему исполнилось пятнадцать, горе от переживаний он утопил в водке. Добраться до наркотиков не дала Мила, его девушка. Только одна она и вытянула его из омута. Он любил ее сильнее всего на свете. Когда-то. Слез Александр не показывал никому, хотя они и были. Только юность позволила не сойти с ума от горя, всеобъемлющего и страшного. Это и есть ее преимущество. Именно в необходимом эгоизме, что в будущем перекрывается жизненным опытом, под который так легко упрятать нарастающий с годами цинизм. Тогда Саша забылся на полгода. На полгода он почти выпал из этой жизни, и из школы за прогулы его не выкинули лишь благодаря матери Милы, занимающей довольно высокий пост в городском комитете по образованию. Мила, ночные компании, драки, возлияния и беспорядочные знакомства сделали тогда тоже, что могла дать квалифицированная помощь психолога – позволили смириться с потерей. Но это давно прошло.

Воспоминания давались с трудом. Тогда он был мальчишка, сейчас он мужчина, переживший многое и видевший столько, что некоторым хватило бы на всю жизнь просыпаться по ночам от страха. После смерти родителей, опекуном Александра стал дядя. Он был хорошим мужиком, по большей части, но жизнь обозлила его и вся эта злость требовала выхода. Выход был в водке. Традиционным алкоголиком опекун Саши не был, но пил часто, по многу, и водка всегда пробуждала в нем агрессию. Бывший инструктор рукопашного боя, воевавший в Афганистане, дядя Александра был крепким и сильным мужиком, который умел драться, и хуже того, любил это дело. Поэтому Саша часто выходил из дому с синим лицом. Соседи ни о чем не спрашивали, участковый боялся влезать в это дело, и справиться с положением Свечкин мог только в одиночку. Он и справился….

В бокс Саша пришел, когда ему стукнуло девять лет, к пятнадцати он был кандидатом в мастера спорта. Занять это звание позволила победа на чемпионате России для юниоров. С гибелью родителей со спортом он завязал, не хватило силы воли продолжить тренировки, да и смотреть после перерыва в глаза тренеру, давшему Саше все в спорте, было сложнее, чем проглотить горящую головню…. Но в память о спорте осталось умение постоять за себя, и Саша как мог старался всем это доказать. Поэтому-то поединки с дядей не выглядели простым избиением подростка, это были настоящие бои. Дяде доставалось немного, он всегда укладывал племянника буквально за минуту; все-таки армейский рукопашный бой несколько другая культура в спорте. Но племянник учился, учился потом и кровью на своих ошибках. Уже через четыре месяца после появления в жизни Саши дяди, один из боев закончился для Свечкина-старшего переломом трех ребер и челюсти. В больницу бывший десантник не пошел, зализал раны дома, но к племяннику он проникся неподдельным уважением. Так началось обучение Саши основам рукопашного боя. Дядя забыл о водке, а племянник вышел из состояния суицидальной депрессии, в котором находился полгода со смерти родителей. В жизни все потихоньку встало на свои места.

С Милой они хотели пожениться, как только Саша вернется из армии. Немного не срослось. Она его не дождалась. Таких историй миллионы, – как обычно твой «лучший» друг, твоя «верная» девушка и письмо в три строчки. И все. Это произошло на середине второго года службы. Если бы Александр служил в обычной части, он, быть может, и начал бы тосковать, выть по ночам или пытаться что-то сделать с собой. Но Саша воевал в Чечне, и этого не произошло. Именно на войне он начал ценить жизнь, только когда увидел море крови и застал смерти товарищей…. Нет, он не хочет вспоминать об этом периоде. Слишком больно за проданную страну и преданых пацанов, оставшихся лежать там по чьему-то мановению руки. Лежать на чужой земле, отдав свою жизнь за финансовые интересы «великих».

По окончанию службы в армии, по завершению второй чеченской войны, Саша вернулся домой. Дядя окончательно спился, и жить с ним под одной крышей не представлялось возможным. Они бы убили друг друга…. Именно тогда, увидев, во что превращает водка людей, Саша бросил пить. Совсем, навсегда, бесповоротно. Он не пил уже десять лет. Куда ему было идти? Работать охранником на рынок, или в милицию за копейки? Нет уж. Саша выбрал другое. Он связался с несостоявшейся тещей, матерью Милы, которая очень хорошо к нему относилась, и с ее помощью получил визу на поездку во Францию. Цель была одна – вступить во Французский Иностранный Легион, овеянный легендами и ореолом тайны. Авантюрная жилка всегда была присуща Александру, к тому же, раз он уже проливал свою кровь за бесплатно, воюя на чужой и не нужной ему земле, почему бы не делать тоже самое, но за неплохие деньги? Идти-то все равно больше некуда. Александр убежал от себя, от той жизни, которая маячила на горизонте. Он ушел от прошлого, и это было необходимо в тот момент.

Дальше память показывала слайдами Париж, затем Марсель, Обань и наконец, Кальви на юге Корсики, где Александр служил во втором парашютно-десантном полку. У него уже было другое имя, другая легенда и другой язык. У него была другая родина. Он стал наемником. Девять лет непростой службы. Если кто-нибудь считает, что Иностранный легион это просто, то он не знает о нем ничего. За девять лет Александр был во многих горячих точках планеты, начиная с Косово и заканчивая Афганистаном. Тяжелее всего пришлось в Кот-д´Ивуаре, где в Дуэкуэ они вели бои за аэропорт Мэн. Там Александр был ранен впервые. Это позволило в будущем получить подданство Франции. Всего ранений было три. Тонкий шрам от ножа, проходящий через всю правую щеку, он заработал не на войне, а в уличной драке. Корсиканцы горячий народ, и это простая истина. За этот порез человек расплатился по-полной, но оставил память на всю жизнь….

Теперь у Александра Свечкина было другое имя. Его звали Анри Дю Труа. Он был подданным Французской республики, хотя в России, с его уголовным лицом, мало кто признал бы в нем типичного француза. Теперь он вернулся домой, вернулся обеспеченным, по российским меркам, человеком, вернулся, наверное, навсегда. Он просто устал мотаться по миру, его уже не хватало на это. Александр хотел свободы. Анри он будет зваться там, в Париже. Здесь он просто Саша, обычный русский мужик, пусть даже знающий пять языков и имеющий навыки идеального убийцы, которого учили этому последние пятнадцать лет, сначала дядя, потом родная армия, а уж после иностранные инструктора, лучшие в Евросоюзе. Как он выглядел? Хорошо он выглядел, и эта мысль даже вызвала улыбку на лице. Не так ли он подумал в самолете, глядя на себя в зеркало, когда стюардесса выскользнула из туалета, где была с ним за минуту до того? Именно так. Высокий, широкоплечий но жилистый, крепкий и собранный, загорелый под средиземноморским солнцем до слабо-кофейного оттенка, Саша Свечкин был хорош. Даже шрам на его лице, розоватой полосой проходящий от уголка глаза до уровня губ, наискось через щеку, придавал этому мужчине какой-то шарм. Коротко стриженные темные волосы окончательно сделали бы из него благородного Сицилийского разбойника, если бы не слишком яркие серые северные глаза. Римский профиль, упрямая и волевая складка губ, и подбородок с легкой ямочкой завершали портрет, добавляя его чертам аристократичность, граничащую с высокомерием. За глаза капрал-шефа Дю Труа называли Принцем, что ему льстило. Подчиненные верно подметили легкость его походки и редкостное остроумие, отдававшее временами язвительностью. Вкупе с его внешностью и открытым, справедливым характером, это позволило кличке плотно приклеиться к Анри. Да, Принц. Принц без дома и без родной земли. Это была ирония, почти доходящая до издевки. Что ж поделать, Бог не дает человеку креста не по силам. Тем более что Саша имел не так уж и мало….

Кто-то думает, что человек, привыкший быть солдатом, не может адаптироваться к простой жизни человека гражданского…. Это смотря, что за человек. Да, понятно, есть люди, рожденные гладиаторами, место которым на арене Колизея под восхищенными криками толпы, осыпающей победителя лепестками роз, но никак не на работе в офисе или за станком. Есть люди полной противоположности, место которым в лоне церкви или в кругу аристократической интеллигенции. Александр Свечкин не относился ни к тем и не к другим. И за станковым пулеметом и за столом для игры в вист, он был одним и тем же – спокойным и осмотрительным. Просто он не путал работу с жизнью, и не находил удовольствие в бою, как некоторые из бывших сослуживцев. Работа есть работа, и удовольствия она приносить не должна. Александр был умен и начитан, он всегда старался как можно больше общаться с людьми, что не давало закрыться в себе и отвыкнуть от общества. Да и немало значила тонкая работа психологов, отслеживающих любые изменения характера бойцов. Неблагонадежные исключались. Когда-то давно, в Чечне была просто резня, в Косово и других конфликтах такого ужаса не наблюдалось, хотя и там не было ничего приятного. Одним словом, не было ничего более устойчивого, чем психика Александра. За годы войн она не поменялась, и в нем все еще жили, пусть и где-то в глубине души, вера в добро и любовь. Может, эта вера и помогла остаться человеком? Кто его знает? Опять по губам промелькнула улыбка. Что-то часто он улыбается в последнее время. Может, наконец-таки начал оттаивать? Может быть. А может он всего лишь был счастлив видеть свой родной город, улицы которого оживали в памяти, и метры исхоженных тротуаров целыми пачками выхватывали воспоминания о детстве, как выплавляет солнце из-под снега весеннюю зелень.

В аэропорту на него косились представители доблестной милиции, принимая его за уголовного элемента. Если бы не тонкий и элегантный костюм-тройка по последней парижской моде, его бы наверняка задержали для проверки документов; хотя строгость и властность человека, привыкшего командовать, ощущалась на клеточном уровне, и патрули даже не пытались подойти. Документы гражданина РФ еще надлежало восстановить, поэтому в родное отечество Александр въезжал как гость, Анри Дю Труа. Чистота его произношения за годы службы не пострадала. В Иностранном легионе хватало соотечественников из бывшего Союза, и разговаривать с ними на языке предков уставом не возбранялось, по крайней мере, в свободное от занятий время. Единственное, что добавилось в речи Александра, так это легкая картавость, которая его не портила. Владея в совершенстве французским языком от этого дефекта речи избавиться было невозможно. Но, как бы то ни было, мужчина за столом паспортного контроля, видя перед собой внешне типичного средиземноморца, очень удивился, слыша от этого субъекта прекрасную русскую речь. Его подмывало спросить, не из эмигрантов ли Анри Дю Труа, но сталь холодных глаз не позволила этого сделать. Занервничав, он несколько поспешно поставил отметку в визе, и лихорадочно сунул документы обратно со стандартной фразой приветствия. Анри никому и ничего не будет объяснять.

Куда он поехал из аэропорта? В ближайшую к району, в котором вырос, дешевую гостиницу. Там он оставил свои вещи и переоделся. В спортивном костюме Александр походил на откинувшегося с зоны особо опасного рецидивиста, но ему это было побоку. Пусть боятся, если хотят. Первым делом был визит к другу детства, в котором Свечкин все еще оставался уверен. Открыла жена, друг был в командировке на севере, и ближайшие несколько месяцев ожидать встречи не приходилось. Александр вышел на улицу и сел на пустые качели во дворе дома, закурив. В Легионе курение отнюдь не поощрялось, и он мог обходиться без сигарет, но когда была возможность, Саша непременно курил, так как находил в этом удовольствие. Куда же ему идти? К дяде? А жив ли он? Нужно проведать. От дома друга до квартиры родителей было не более пятнадцати минут хода, и ноги вели через дворы на автомате. Знакомую стальную дверь открыла совершенно незнакомая женщина. Интуиция тут же шепнула, что дядя уже не жилец, и разговор будет бесполезен.

– Добрый вечер. Подскажите, а Николай Свечкин, не здесь ли проживает? По крайней мере, он здесь жил…

– Здравствуйте. Нет, не здесь. Эта квартира вот уже два года как наша. Мы ее купили у женщины.… Как же ее звали… Березанская, если не ошибаюсь. Но она одна жила.

– Спасибо вам, – Александр кивнул, отступая. – Значит, дядя Коля уже с батей…. – добавил он в полтона сам себе.

– Что вы говорите? – женщина не поняла.

– Нет, ничего. Адресат, говорю, выбыл. Прощайте, – Свечкин махнул рукой, разворачиваясь. Спускаясь по лестнице, он прошептал строчки из лирики Мандельштама: – Петербург! Я еще не хочу умирать, у тебя телефонов моих номера. Петербург! У меня еще есть адреса, по которым найду мертвецов голоса…

Он решил, что завтра же снимет жилье, пока не уладит вопросы с покупкой квартиры или лучше частного дома. Наверняка его уже давно выписали из отчей хаты, это просто не подлежало сомнению. Конечно, можно пободаться по этому поводу с народом, но никто не даст гарантий, что Свечкину удастся выиграть дело в суде. Да и не хотел он селиться в квартире родителей, до отказа заполненной не самыми теплыми воспоминаниями. К тому же привлекать к себе излишнее внимание властей было не самой лучшей затеей. Есть такая статья в УК РФ под номером 359, называющаяся «наемничество». Третья ее часть предусматривает ответственность наемника за участие в вооруженном конфликте или военных действиях лишением свободы на срок от трех до семи лет. И приятного в этом было мало. Да, для Александра, неплохо подкованного в юриспруденции, не было секретом, что по законам международного права, обозначенным Женевской конвенцией, боец Иностранного Легиона французской армии не был наемником по нескольким показателям; но сейчас Саша попал в Россию, и знал, с недавних пор дела о наемничестве расследует уже не милиция, а ФСБ, и с этими парнями шутки были плохи. Кто его знает, как российское законодательство отреагирует на появление Анри Дю Труа? Докажи, что ты не верблюд. Да хрен с ней, с этой квартирой, он и ночи бы там не провел! У него есть деньги, их хватит и на дом, и на машину, и на раскрутку собственного бизнеса. В России горизонты для предпринимательства безграничны, в то время как во Франции законы обойти куда сложнее.

Прогулка пешком по вечернему центру стала бы лучшим продолжением нового знакомства с городом своей юности, но Александр выбрал поездку на троллейбусе. Любовь к этому виду транспорта у него шла из детства, – каждый день, возвращаясь домой из секции бокса, он ездил именно на троллейбусе, любуясь огнями вечернего города и о чем-то мечтая. Как же были благородны мечты детства, – вырасти шпионом, мушкетером, пиратом или сыщиком…. И как потом обломала их жизнь, столкнув личность с обстоятельствами. Вырос мальчик наемником, мушкетером современности. Низменно, как скажут некоторые. Свечкин смотрел в окно и вспоминал время юности. Маршрут троллейбуса проходил через весь центр, и то тут, то там взгляд цеплял из серой череды зданий знакомые с детства силуэты домов, как-то связанных с прошлой жизнью. Город для Александра преобразился до неузнаваемости, разрезая тьму миллионами вывесок и сотнями тысяч автомобильных фар; знакомыми оставались лишь названия улиц. Вон в том доме жил тренер, а чуть дальше высотка, где на крыше Саша некогда целовался со своей первой любовью, провожая ее домой. Александр ждал, когда за сквером его глазам откроется невысокое приземистое здание станкостроительного техникума, на территории которого раньше была секция бокса. А вот и она, точно такая же, как и двадцать лет назад, когда он пришел туда впервые. Это радовало. «А сколько же должно быть лет Семенычу, тренеру? Ему тогда за шестьдесят было. Сейчас за восемьдесят, если жив… Уж не тренирует. Нужно будет проведать», – подумал Александр, и сердце запоздалым раскаянием резанула совесть. Это ж почти второй отец, а ты исчез как тень при полуденном солнце. Только бы он был жив.

Время перевалило за десять часов, салон троллейбуса подопустел, и кондуктор, подходя для обилечивания уже в третий раз, объявил, что это пошел последний круг, после которого троллейбус отправится в депо. Его ничуть не удивил пассажир, наматывающий круги. За пару десятков лет работы в общественном транспорте для кондуктора это было в норме вещей. Александр кивнул, и отвернулся в окно. Он и не собирался всю ночь кататься на «рогатом».