Арад

Але Рубин

 
Для меня пустыня Негев
Необычна и загадочна,
Как, наверно, снег для негров
Или фильмы для Хоттабыча.
 
 
На востоке той пустыни,
Где ветра дороги вымели,
По ночам оазис стынет —
Новый город с древним именем.
 
 
А вокруг него пустыня,
Обнаженная, как искренность.
И над скалами пустыми
Только небо и таинственность.
 
 
Но, когда восходит солнце,
Город тот преображается.
Он сквозь лилии смеется,
Сам себе он поражается.
 
 
В живописном том укрытии
Я влюбился, будто смолоду,
И в его веселых жителей,
И еще в их верность городу.
 
 
Приезжаю как на праздник
На крутую землю Негева.
Навидался стран я разных,
А сравнить с Арадом некого.
 

2000

Девяностые годы

* * *

«Я счастлив с тобой и спокоен…»

«Ты остаешься, а я ухожу……»

Ане

 
Ты остаешься, а я ухожу…
Что-то в нас есть, не подвластное смерти.
Пусть все идет по тому чертежу,
Что без меня тебе Время начертит.
 
 
Ты остаешься, а я ухожу.
Долгая жизнь,
Как пиджак, обносилась.
Муза ютится, подобно бомжу,
В душах чужих,
Оказавших ей милость.
 
 
Пусть мне простят, что останусь в долгу,
Мне бы успеть на тебя насмотреться.
Все те слова, что тебе берегу,
В книгах найдешь
Или в собственном сердце.
 

1999

«Я в равенство не верил никогда…»

 
Я в равенство не верил никогда.
Прощай, экономическое чудо.
Кому – богатство, а кому – нужда.
Кому – хоромы, а кому – лачуга.
 
 
Права и льготы у былых вельмож
Забрали, чтоб отдать их депутатам.
Певцы сменились, да осталась ложь.
И стрелки мчат по старым циферблатам.
 
 
Уходят годы, а в моем краю
Родные деревеньки так же жалки.
Учительницу первую мою
Лишь выселила смерть из коммуналки.
 

1993

«В ясную погоду…»

 
В ясную погоду
«Юности» моей
Был я всем в угоду,
Стольких знал друзей.
 
 
За крамолу битый,
Возглавлял журнал.
Даже сам А. Битов
Как-то повесть дал.
 
 
Часто Вознесенский
Снисходил до нас.
Наш тираж вселенский
Был ему как раз.
 
 
И, поправив гранку,
Искромсав листы,
Уезжал в загранку
Гений суеты.
 
 
Имена, фамилии,
Блеск и мишура…
Что-то все забыли,
Как жилось вчера.
 
 
Вспоминаю с грустью
Сгинувших друзей.
Хор былых напутствий,
Их крутой елей.
 

1994

Мойка, 12

Марине

 
Душа его вернулась в этот дом.
Он счастлив был в своем веселом доме.
Отчаянье и боль пришли потом,
Когда его ничтожный Геккерн донял.
 
 
Среди знакомых дорогих святынь
Ты чувствуешь – он постоянно рядом…
Вот тот диван, где медленная стынь
Сковала сердце, овладела взглядом.
 
 
И каждый раз, ступая на порог,
Ты входишь в мир – загадочный и грустный.
И с высоты его бессмертных строк
Нисходит в душу чистое искусство.
 
 
Я иногда ловлю себя на том,
Что всё он видит из далекой дали,
И открывает свой великий дом
Твоей любви, восторгу и печали.
 

1999

«Пришли крутые времена…»

 
Пришли крутые времена…
Авторитет России продан…
Идет холодная война
Между властями и народом.
 
 
Идет холодная война
От пораженья к пораженью.
Ни та, ни эта сторона
Не проявляют сожаленья.
 
 
И станут биться до конца.
Одни, чтоб выжить на пределе.
Другие – в поисках лица,
Чтоб люди верить захотели.
 
 
Но их надежда не сбылась.
Нас так обманывали часто,
Что, как бы ни менялась власть,
Здесь не меняются несчастья.
 
 
Идет холодная война…
И гибнут вера и надежды.
И власть опять обречена,
А я кричу: «Россия, где ж ты?»
 

1998

«Страна моя – и.о. России…»

 
Страна моя – и.о. России
С и.о. премьера и царем —
Живет в надежде на Мессию,
С кем жизнь иную изберем.
 
 
Но что-то нет пока Мессии.
И шанс прийти покуда мал.
И.о. была когда-то в силе,
И мир лишь ахать успевал.
 
 
Спасибо вам, отцы-вельможи
За обновленную страну,
Где мы теперь спокойно можем
Из тысяч бед избрать одну.
 
 
Спасибо вам, отцы-министры,
И самый знатный из Емель,
За то, что вы легко и быстро
Нас посадили всех на мель.
 
 
Как будто вы не виноваты
В том, что теперь позорен труд,
И так мала у нас зарплата,
Что сразу за год выдают.
 
 
Вы где-то денег напросили,
Чтоб не испытывать вины…
Мы все теперь – и.о. России,
И.о. потерянной страны.
 

1998

«Я одинокий волк…»

 
Я одинокий волк…
Я не хочу быть в стае.
Пожар в крови уже заметно стих.
И одинокий след мой
По весне растает,
Как тает сила в мускулах моих.
 
 
Мне в одиночку выжить не удастся.
Крутую зиму мне не одолеть.
Но чтобы волком до конца остаться,
В отчаянном броске
Хочу я встретить смерть.
 
 
В последний раз вкушу азарт погони,
Пройду по краю на семи ветрах.
Я старый волк.
Но я пока в законе,
И мой оскал еще внушает страх.
 

1993

«Неповторим осенний Ленинград!..»

Марине

 
Неповторим осенний Ленинград!
Неповторима пушкинская осень.
Замешивает краски листопад
И медленно на землю их наносит.
 
 
И вновь адмиралтейская игла
На туче швы незримые сшивает,
Чтоб туча воду наземь не слила,
И без того в подтеках мостовая.
 
 
Неповторим осенний Ленинград.
Играют тени на углу фронтальном.
Ветвями перечеркнут Летний сад,
Где статуи, как узники, печальны.
 
 
А небо все в мозаике листвы.
Зеленый, алый, бронзовый и синий —
Цвета перемешались… Но, увы,
К утру их обесцветит белый иней.
 
 
Неповторим осенний Ленинград!
Когда он юн, когда могуч иль болен.
Над страшной дамбой – тишина и смрад
Неповторимо борются с прибоем.
 
 
Вечерний сумрак окнами зажат,
А в небе загорается лампада.
Вновь блики на Исаакии дрожат.
И на землю спускается прохлада.
Наверно, так же был неповторим
Осенний Петербург в былые годы.
И память, словно добрый пилигрим,
Ведет меня под каменные своды.
 
 
Неповторима и моя любовь,
И наша боль – с надеждой и мольбою,
Когда он в сердце оживает вновь,
«Великий город с областной судьбою…»
 

1990

«Кто-то надеется жить…»

Наташе

 
Кто-то надеется жить
Долго… И дай-то Бог.
А мне бы лишь одолжить
У Времени малый срок.
 
 
Чтобы успеть сказать
Другу, что он мне мил.
Да еще показать
Внукам зеленый мир.
 
 
Да, может быть, повидать
Деревню Старый Погост,
Где юной была моя мать,
Где с травами шел я в рост.
 
 
Где батя учил добру,
Скворечник к сосне крепя.
 
 
Я в поле ромашки рву,
Похожие на тебя.
 
 
Есть просьба еще одна.
О, если б помочь я мог,
Чтоб ожила страна,
Которую проклял Бог.
 

1991

«Как тебе сейчас живется?..»

 
Как тебе сейчас живется?
Ты все так же молода?
Между нами мили, версты,
Километры и года.
 
 
Между нами – наша юность.
И прощальные полдня…
Ты мне грустно улыбнулась,
Чтоб поплакать без меня.
 
 
Жизнь ушла и воротилась
Вещим сном наедине…
Оказала ты мне милость
Тем, что помнишь обо мне.
 
 
Значит, все-таки любила,
Потому что в те года
Все у нас впервые было.
Только жаль – не навсегда.
 
 
Как тебе теперь живется?
Предсказал ли встречу Грин?
Повторяются ли весны,
Те, что мы не повторим?
 

1998

«Я теперь озвучиваю «Вести»…»

 
Я теперь озвучиваю «Вести»
И для текстов приобрел тетрадь.
Но мое лицо и голос
Вместе
«Вести» не желают совмещать.
 
 
Стал и я поденщиком безликим,
Уступив свой авторский экран
Всяким шоу да убогим клипам
Вперемешку с пошлостью реклам.
 
 
Как сказал один чиновник важный —
Ни заслуги, ни авторитет
Не помогут, ежели однажды
Лихачи столкнут тебя в кювет…
 
 
И страна, любившая поэтов,
Правду говоривших ей в глаза,
Немоты пророческой отведав,
Позабудет наши голоса.
 

1997

Чиновнику

 
За вами должность, а за мною имя.
Сослав меня в почетную безвестность,
Не справитесь вы с книгами моими, —
Я всё равно в читателях воскресну.
 
 
Но вам такая доля не досталась.
И как сказал про вас великий критик, —
Посредственность опасней, чем бездарность.
А почему – у классика прочтите.
 
 
Кайфуйте дальше – благо, кайф оплачен.
Он вам теперь по должности положен.
Но только не пытайтесь что-то значить —
Чем в лужу сесть, сидите тихо в ложе.
 

1999

«Я на выборах проиграл…»

 
Я на выборах проиграл.
Я посредственность не осилил.
Но она-то и правит бал,
Прибирает к рукам Россию.
 
 
Мне казалось – в родном краю
Непременно я должен выиграть.
Ведь любую строку мою
Земляки могут брать в эпиграф.
 
 
Убеждали меня друзья —
Что политика выйдет боком,
Что себе изменять нельзя.
Ты – поэт. Значит, избран Богом.
 
 
В эти серые времена,
Может быть, для кого-то радость,
Что в почете не имена,
А безликая заурядность.
 

1995

Береза в Мозамбике

 
В Мозамбике в просторном посольском саду
Посадили росток от березовой грусти.
И под солнцем чужим набирал высоту,
Словно к дому тянулся,
Тот маленький прутик.
 
 
Поливали его, от жары берегли.
И однажды под осень,
В средине апреля,
В память русской весны,
В честь родимой земли
Появилась на прутике первая зелень.
 
 
И теперь, когда осень спешит в Мозамбик,
Через желтые листья березы российской
Пробивается зелени тихий родник,
И далекое снова становится близко…
 
 
Это память России в березе живет.
И, быть может, ей слышатся майские грозы.
Потому она осенью грустно цветет,
И текут по стволу запоздалые слезы.
 

Солдатские матери

 
Матери солдат, воюющих в Чечне,
Всё еще надеются на чудо.
И в тревоге ждут вестей оттуда.
И свои проклятья шлют войне.
 
 
Те, кто могут, едут на войну,
Чтобы вырвать сыновей из ада.
Власть считает – все идет как надо,
Лишь бы на себя не брать вину.
 
 
Но позора этого не смыть,
Не сокрыть его верховной ложью.
Материнский суд, что кара Божья,
Не позволит ничего забыть.
 

1995