Цыган помолчал, глядя в огонь и беззвучно перебирая струны. Потом продолжил:

– А почему в армию пошёл?… Понимаешь, сержант, я ведь цыган. С детства в таборе жить привык. Не могу один! А тут шёл мимо полка, посмотрел через забор. И подумал: «Вот живут люди. Вместе живут.

Один хлеб едят, в одном месте спят, одно дело делают. Чем не табор?» Так я в полк и пришёл, сержант…

– Понятно… Ну, давайте-ка заканчивать разговоры, – я поднялся на ноги, – пора укладываться. Завтра с рассветом встаём. Зелёный, Полоз – вымыть всю посуду. Ночью в карауле поочерёдно: Дворянчик, Одуванчик, Грызун и Хорёк. Хорёк, утром перед подъёмом повесь котёл над костром. Воду для чая вскипяти. Всех поднимать с рассветом. Вопросы есть? Вопросов нет… Всё, через полчаса всем – спать. Цыган! С горном – ко мне!

Тяжело вздохнув, Цыган вытащил из седельной сумки на свет божий инструмент и уныло побрёл в мою сторону. Подойдя, встал по стойке смирно и глубоко трагичным голосом доложился:

– Господин сержант! Рядовой Цыган по вашему приказанию прибыл.

– Значит, слушай меня внимательно, парень. Сейчас мы с тобой разучим два сигнала, очень важных в нашей армейской жизни. Это «отбой» и «подъём». Усвоил?

Цыган вяло кивнул.

– Сначала – «подъём». Попробуй пропеть на трубе: «Вставай, вставай! Службу начинай!»

– Как это? – не понял мой будущий сигналист.

– Ну… Та-та-а, та-та-а! Та-та та-та-та-аа! – попытался я ему напеть.

Тяжело вздохнув, Цыган приложил мундштук к губам, и выдал столь визгливую и громкую какофонию звуков, что даже лошади, всхрапнув, шарахнулись в сторону.

Весь десяток покатился со смеху, отпуская в адрес Цыгана самые скабрезные шуточки.

– Говорил же, что не умею я! – с отчаянием в голосе воскликнул он.

– Ничего, всё нормально, – постарался я утешить его, едва сдерживая ухмылку, – для первого раза даже неплохо. Давай ещё раз.

После второй попытки подал голос Грызун:

– Господин сержант! Давайте, лучше я его прирежу! Вам же спокойнее будет. А то от его трубы у нас все лошади разбегутся. Дальше пешком идти придётся…

– Помалкивай, – оборвал я его и повернулся к Цыгану, – продолжай.

Короче говоря, все полчаса, выделенные мной на подготовку ко сну, наш будущий маэстро армейского горна нещадно терзал и свой инструмент, и наши уши совершенно дикими звуками и переливами. Но понемногу у него начало получаться что-то более-менее сносное. Видимо, поняв, что я от него всё равно не отстану, Цыган начал стараться, с каждой пробой всё более и более приближаясь к требуемому звучанию.

Наконец, когда у него относительно сносно получились оба разучиваемых сигнала, я удовлетворённо кивнул и сказал:

– Всё. На сегодня можешь быть свободен. Завтра утром уже будешь играть «подъём».

– Цыган, – тут же послышался голос Хорька, – если ты завтра с первого же раза не сыграешь этот чёртов сигнал, как положено, я лично тебе этот горн в задницу запихаю! Может, тогда ты хоть что-нибудь сносное исполнишь.

К моменту окончания репетиции все уже окончательно угомонились и разлеглись вокруг костра. Посуда была вымыта и сложена на повозку. Стреноженные кони паслись неподалёку, временами всхрапывая и ленивыми взмахами хвостов отгоняя надоедливых мошек. Да караульный, чтоб не заснуть, медленно прогуливался вокруг спящего лагеря. Время от времени он подходил к костру, чтоб подкинуть в огонь пару веток. Лесок ненадолго затих, пережидая тёмное время суток. Диких зверей в нём не водилось. Птицы же, ожидая рассвета, прикорнули в своих гнёздах и просто на ветках.

В положенное время Дворянчика сменил у костра Одуванчик. Благополучно отдежурив свои часы, разбудил Грызуна и завалился спать. Грызун, недовольно сопя, уселся перед костром, подкинул в пламя ветку потолще и – задумался. Только что ему снился сон. И не просто сон. В нём была женщина. И очень красивая, надо сказать! Вот только её лицо Грызун никак не мог уловить во сне. Что-то знакомое. Но кто это мог быть?… Он напрягал свои извилины так сильно, что, казалось, они сейчас распухнут и полезут из ушей. И вдруг!.. Он её увидел! Ну, конечно! Как же он сразу не смог её узнать!? Ведь это же Эллора! Подруга юности весёлой! Какая она стала красавица!

Девушка стояла перед ним совсем как живая. В том смысле, что она и сейчас, конечно, где-то жила… Вот только бывший вор уже давно потерял её след. С тех пор, как ему самому пришлось срочно сбежать из родного города после ограбления лавки известного во всей округе купца. Еле ноги тогда унёс. Правда и добыча была – что надо! Полгода тогда ни о чём не думал, жил на добытое в ту ночь. А потом деньги закончились, пришлось искать новую жертву. Так и покатилось. От одного к другому.

Казалось, Грызун сидел рядом с Эллорой и медленно, не торопясь рассказывал ей свою историю. Она же, слушая рассказ, ласково водила своей прохладной рукой по его небритой щеке, постепенно наклоняясь всё ближе и ближе. Вот она уже коснулась его губ своими мягкими, пахнущими травой губами. Вот добралась до шеи. Вот её рука плавно скользнула к его животу, нащупала пояс.

И в этот момент жёсткая петля захлестнула его горло, стягивая кадык и не давая глотнуть воздух. А прямо над головой, рвя перепонки, взревел знакомый голос:

– Подъём! Нападение! К оружию!!!

Удар ноги – и в затухающий костёр влетела целая охапка сухих веток. Пламя, обрадовавшись новой пище, взмыло к самому небу, рассыпая вокруг ворох искр. Грызун сквозь начавшее затуманиваться сознание успел увидеть вскочивших товарищей с мечами в руках. Сгрудившись на той стороне костра, они почему-то не спешили к нему на выручку, лишь нерешительно переглядываясь и топчась на месте. Последнее, что почувствовал теряющий сознание караульный, сильный удар в бок, отбросивший его к ногам сослуживцев.

– Что вы делаете, сержант? – воскликнул Дворянчик, – Вы же его убьёте.

Я, только что хорошим пинком отправивший им под ноги полузадушенного Грызуна, усмехнулся и, демонстративно смотав кусок шёлкового шнура, сунул его за пазуху. После этого внимательно осмотрел стоящих вокруг солдат и будничным, даже каким-то скучным голосом произнёс:

– Если ещё раз кто-нибудь заснёт на посту, душить не буду. Просто перережу горло… А сейчас – всем спать. Хорёк! Твоё время. И не забудь к подъёму воду для чая вскипятить.

И тут же улёгся, завернувшись в плащ и подсунув под голову седло. Сказать, что я сразу же уснул, будет большим преувеличением. Хотя со стороны это выглядело именно так. Я даже всхрапнул пару раз для убедительности. На самом же деле, укрыв голову плащом, я чутко прислушивался ко всему, что происходило у меня за спиной. Моя правая рука лежала на рукояти обнажённого меча, а левая сжимала кинжал. Это был критический момент. Один из многих, через которые нам ещё предстояло пройти.

Воины постояли в нерешительности, помялись и, не глядя друг на друга и на хрипящего полузадушенного Грызуна, разошлись по своим местам.

– С-сука-а, – просипел отдышавшийся Грызун, держась за горло, – я его первый прирежу… Гадом буду – прирежу!

– Помалкивай, – посоветовал вполголоса Хорёк, – сам виноват. Нечего было спать.

– А ты мне рот не затыкай! Тоже в начальники рвёшься!?

– Если ты будешь и дальше орать, то я сержанта ждать не буду, – поднял голову Циркач, – сам тебе горло перережу. Не мешай спать!

– Ну, иди сюда, перережь, – просипел вор, – посмотрим…

– Слышь, Грызун, заткнись, а! – подал голос Степняк, – и так на сон времени не осталось. А ещё ты тут хрипишь.

Грызун метнул на него злобный взгляд, подумал, но сказать что-либо не решился. Не возникло желание связываться с кузнечным подмастерьем. Видимо, почувствовав, что сейчас он не получит от сослуживцев ни поддержки, ни сочувствия, Грызун улёгся на своё место и с головой укрылся одеялом. Так и уснули.

«Сука!.. Я этого придурочного сержанта на месте был готов пришить!.. Это ж на. до было мне такой облом устроить… Мало того, что как шныря последнего заставил на плацу шелуху собирать. (И ведь знал, гад, на чём зацепить: на увольнении из полка! Мне ну никак нельзя сейчас из армии! По мне ведь прокурорские так и плачут. Давно уже либо петлю намылили, либо топор наточили.) Так ещё и ночью чуть не придушил! Я так и думал, что встану, как все уснут… да полосну ему ножичком по горлышку. Да только, по правде говоря, шугнулся я малость. И он мог не спать, и Хорёк этот мог меня зацепить. А если б не успел я десятника порешить, он бы меня тогда уж точно сам приговорил бы. И до прокурорских бы не добрались… Потому и решил я обождать маленько. А там уж – какая кость выпадет…»

Утром все поднялись хмурые, не выспавшиеся. Цыган сыграл «подъём» вяло, «без души». Никто из отряда на него даже не прореагировал. Как-то сумрачно, молча, поели, оседлали лошадей. Молча тронулись в путь. Грызун ехал мрачный, ни на кого не глядел, уставившись в луку седла и время от времени потирая горло, на котором виднелся яркий след от петли. Остальные старались в его сторону не смотреть. Цыган начал было по привычке что-то наигрывать на гитаре, но, поймав на себе пару недовольных взглядов, закинул её за спину.

Я ехал, привычно поглядывая по сторонам и обдумывая утренний разговор с Брауром.

Отмахиваясь веточкой от непрестанно зудящих вокруг комаров, он подошёл ко мне перед самым отъездом. Постоял немного, легко помахивая веточкой и поглядывая по сторонам. Потом, чуть кашлянув, произнёс:

– Сложно с ними будет, сержант.

– Ничего, – хмыкнул я, – обтешутся…

– Хотелось бы пожелать вам удачи…

– Пожелай.

– На пару слов бы, сержант, – скосил он глаза в сторону.

Я кивнул. Отойдя за росший неподалёку раскидистый куст рябины, я повернулся к нему лицом:

– Говори.

– Приказано тебе передать, – негромко заговорил он, осторожно бросая быстрые взгляды по сторонам, – с той стороны придёт человек. Очень важный! Когда – неизвестно. При его появлении оказывать ему всяческое содействие. И незамедлительно отправить прямиком в столицу. Если будет необходимо – выделить сопровождение.

– Как я его узнаю?

– Было сказано – узнаешь. Не ошибёшься.

– Это всё?

– Да, – чуть заметно кивнул он.

– Ладно… Ты куда теперь?

– Проеду с вами ещё пару миль. Потом отстану и сверну в сторону. Я же еду навестить давнего знакомого, – хмыкнув, напомнил он.

– Понятно. Ладно, пошли. Пора отправляться.

Когда мы присоединились к остальным, я заметил настороженный и внимательный взгляд, брошенный в нашу сторону Дворянчиком. Не заостряя на этом своего внимания, я сей факт всё же отметил и запомнил…

Выехав из леска на дорогу, двинулись дальше на восток, к ясно прорисовывавшимся на фоне светлеющего неба горам. Вскоре совсем уже рассвело и за горными хребтами начало медленно подниматься дневное светило. Но даже оно не прибавило бойцам веселья.

В общем, ребятки скисли. Надо было как-то поднимать настроение. Но ничего путного мне пока в голову не приходило. В поисках идеи я вертел головой по сторонам, как вдруг…

– А что, Зелёный, – полуобернулся я в седле, – ты из лука хорошо стреляешь?

– Отец хвалил, – не глядя на меня, с натугой в голосе ответил тот.

– А в зайца за сколько шагов попадаешь?

– Ну, ежели смирно сидит, то шагов за восемьдесят. А ежели скачет, то примерно с пятидесяти…

– А это с седла или с земли? – продолжал я опрос.

Остальные, заинтересовавшись разговором, стали подтягиваться поближе.

– Не… С седла – не знаю, – протянул Зелёный, – с седла я не стрелял. Только с ног. Или – с приседа.

– Ну, так попробуй. Вот и узнаешь. Да и мы заодно поглядим, каков ты стрелок!

– А куда стрелять-то, – завертел головой Зелёный.

– Так в зайца и стреляй! Вон, видишь, у камня сидит, – я указал рукояткой плети вправо.

Зелёный, повернув голову в указанном направлении, присмотрелся. Увидев косого, спокойно жевавшего траву, прищурил глаза, усмехнулся, кивнул и потянулся к налучи, притороченной к седлу за спиной. Остановив коня, он достал лук и, накинув на него тетиву, вынул из колчана стрелу. Потом прикинул расстояние, с сомнением качнул головой. Конь, почувствовав короткий тычок пятками, шагом двинулся вправо, по направлению к ничего не подозревающему косому.

– Ну, да! Ты ещё вплотную к нему подъедь! – язвительно бросил Дворянчик.

Зелёный, не реагируя на реплику, проехал ещё несколько шагов, остановил коня и медленно поднял лук, натягивая тетиву. Изгибаясь, лук тихо скрипнул, на короткое мгновение замер и, звонко щёлкнув, распрямился. Стрела, резко брошенная вперёд тетивой, освобождённой из зацепа крепких молодых пальцев, рванулась вперёд. Заяц, привлечённый странным звуком, вскинул голову, поводя ушами. Короткий свист, удар. И нанизанный на длинную стрелу длинноухий, издавая предсмертный визг, покатился по траве.

Зелёный, не оглядываясь на товарищей, с места бросил коня в галоп, направляясь к подстреленной добыче. Заяц уже не видел, как подбежал к нему конь, как молодой всадник, спрыгнув с седла, вынул из пробитого бока стрелу и, обтерев её от крови, убрал обратно в колчан. И не почувствовал, как его взяли за уши и сунули в седельную сумку. Его путь в этом мире был уже окончен.

– Хороший выстрел, – не преминул похвалить я подъехавшего охотника, – теперь нужно научиться так же бить с ходу, не останавливая коня. И расстояние чтоб побольше было. Научишься?

– Постараюсь, – улыбнулся тот, явно довольный похвалой, – господин сержант, разрешите, я зайца сейчас освежую. А то ведь мы опять целый день в седле будем. Боюсь, как бы не пропал.

– Оставайся, – кивнул я, – только смотри, не долго. И сразу – догоняй!

– Да тут делов-то… Шкуру содрать, внутренности вынуть, да солью натереть. Полчаса, не больше!

– Хорошо. Остальные – за мной! Ходу!

Я ожёг плёткой коня и, лихо свистнув, рванул вперёд по дороге размашистым галопом. Остальные, свистя и размахивая плётками, припустили следом.

Возницы, помня о темпе марша, заданном мной ещё вчера, на время охоты повозки свои не останавливали, стараясь как можно дальше уехать вперёд. Пусть уж лучше верховые их догоняют, чем повозки будут на скором ходу трястись по дорожным рытвинам и ухабам.

Так и случилось. Всадники, сильно отставшие от обоза, пока Зелёный охотился на зайца, быстро догнали повозки, обошли и умчались вперёд. Пришлось и возчиком прихлестнуть своих лошадёнок, чтобы те прибавили ходу. Проскакав ещё с полмили, мы придержали коней, постепенно перейдя на шаг. Вскоре весь отряд вновь объединился, продолжая дальнейшее движение уже спорой рысью. А спустя ещё час нас нагнал и поотставший было Зелёный. Заметив его, я взмахом руки указал на место в строю и поинтересовался:

– Как заяц?

– Порядок, – улыбнулся Зелёный и похлопал по седельной сумке, – здесь лежит, ужина дожидается. А из шкуры я себе шапку на зиму сошью, – не преминул добавить он.

Охота Зелёного, его удачный выстрел и последовавшая за этим скачка явно подняли людям настроение. Ну, ещё бы! Какой же настоящий мужчина сможет оставаться равнодушным к успехам других в таких истинно мужских делах!? Воины были оживлены, слышались шутки, смех. Цыган опять что-то наигрывал на гитаре, подпевая высоким, чистым голосом. Даже Грызун перестал бросать по сторонам мрачные взгляды и приободрился.

Спустя некоторое время Браур попрощался с нами и свернув на едва заметную просёлочную дорогу, пустился по ней вскачь. Парни мои, разгорячённые быстрой ездой, бурно пожелали ему счастливого пути и помахали руками. И лишь Дворянчик, дёрнув уголком рта, отвернулся…

Ещё через пару часов пути отряд приблизился к горным отрогам, вздымавшимся по самой границе королевства и прикрывавших его от сухих восточных ветров. Там же, в этих горах, скрывались и многочисленные полудикие племена горцев, совершавших периодические налёты на приграничные селения подданных Его величества. Это были ещё не сами горы, а лишь предгорья, постепенно поднимавшиеся к скалистым хребтам. Где-то там, впереди, находилась и конечная цель нашего путешествия: небольшое плато с перевалом через хребет, уходящим дальше на восток. И задача была мне поставлена именно там оборудовать наблюдательный пост.

Дорога вилась среди склонов, покрытых уже начавшей подсыхать травой, жёлто-зелёным ковром устилавшей землю. Временами то на одном склоне, то на другом виднелись рощицы из дикого орешника, арчи, кустов барбариса и шиповника. Высоко в небе парил орёл, высматривая добычу.

Заметив небольшой родник, пробивавшийся среди камней, я скомандовал остановку.

– Коней напоим, и – дальше, – пояснил я своим подчинённым.

Пользуясь короткой передышкой, парни наскоро перекусили вяленым мясом с хлебом, запивая скудный обед холодной горной водой. Едва только все кони были напоены, как я тут же прыгнул в седло, скомандовав продолжение движения.

К вечеру дорога привела отряд ко входу в узкое и извилистое ущелье. Его отвесные стены уходили высоко вверх, создавая ощущение холодной тяжести, нависающей над путниками. По дну ущелья протекала меленькая неширокая речушка с холодной и чистой, как слеза водой. Как сказал мне один из возчиков, местные жители такие речки называют «сай». Вода в них берётся с горных ледников, таящих летом под жаркими солнечными лучами. И вновь пополняющих свои ледяные запасы в студёные зимние месяцы. Вправо и влево от ущелья тянулись практически неприступные отвесные стены горного плато, возвышавшегося над долиной на добрую сотню саженей. Насколько мне было известно, другой дороги, кроме как по ущелью, на плато не было. А возчик рассказал нам местную легенду о том, что давным-давно именно на этом плато нашёл своё последнее пристанище повелитель этих земель, правивший тут до того, как страну покорила новая династия. И никто так и не смог взять это плато штурмом до тех пор, пока сам правитель не умер от раны, полученной в бою. Остатки его войска, по слухам, ушли через перевал в восточные горы. И с тех пор о них, что называется, ни слуху, ни духу. С тех пор прошло не менее полутора столетий, а вот, гляди ж ты, легенда до сих пор жива.

Справа от сая, в полумиле, виднелась деревенька из двух десятков домов, окружённая огородами и вспаханными полями, покрытыми зеленеющими всходами. Рядом с ней возвышались сложенные из грубого камня стены какого-то старого укрепления. И судя по некоторым признакам, ещё использовавшееся по своему прямому назначению. Но я туда не повёл свой отряд преднамеренно. Решил, что пусть сразу привыкают к походной жизни. По любому – пригодится.

Кстати, майор своё обещание насчёт проводника выполнил не полностью. Из всего отряда только возчик, рассказавший нам местную легенду, и имел довольно смутное представление о данной местности. Бывал тут как-то проездом пару лет назад. Так что полагаться приходилось лишь на некое подобие карты, раздобытой для меня капралом Горши в недрах полкового архива. Довольно скудной, надо сказать, карты, больше похожей на детские каракули, чем на военный документ.

– Остановимся здесь, – решил я, глядя на бегущую по камням воду сая, – на ночь глядя в ущелье лезть ни к чему.

Дальше пошли обычные распоряжения по разбивке лагеря, заготовке дров и воды и приготовлению ужина.

Пока занимались обустройством лагеря, от крепостцы примчалась пятёрка конных под командованием старого седоусого сержанта. Спешившись, он быстрым взглядом окинул весь наш отряд и выделив намётанным глазом меня, подошёл.

– Сержант Клариган, – представился он мне, – начальник местного поста наблюдения. Кто такие? Куда путь держите?

Я представился в ответ, объяснил, кто мы и откуда, показал предписание на организацию пограничного поста и подорожные на всех. Ознакомившись с бумагами, старый сержант заметно смягчился и присел со мной к разгоревшемуся костру. Сопровождающих своих он взмахом руки отправил обратно.