Решив, что машина не поедет, и боясь опоздать, Николай начал нервничать. Но спустя несколько попыток сержанту удалось запустить двигатель, и капитан успокоился. По пути в морг Николай надеялся на то, что все пройдет хорошо, без обмороков и драк. Он был настроен решительно. Как сотрудник внутренних дел, он не должен поддаваться эмоциям, должен быть твердым как камень, иначе все мероприятие выйдет из-под контроля. «Но, черт возьми, четыре трупа! И один из них – девушки двадцати лет, студентки, у которой жизнь только началась!» – Николай достал из своей черной папки пачку сигарет и с удивлением обнаружил, что она пустая. Он не стал раздумывать над тем, сколько выкурил в тот день, просто смял ее и бросил себе под ноги.

– Угощайтесь, товарищ капитан, – сержант протянул Николаю пачку своих папирос.

Николай, поблагодарив его, достал одну сигарету и вернул пачку. Закурив, милиционер немного успокоился, но в груди было тревожно. Николай чувствовал, что земля вот-вот уйдет у него из-под ног. «Хватит! Стоп! Не нужно себя накручивать», – сказал он про себя и решил поговорить с сержантом, это точно отвлечет его от всего.

– Как давно ты в милиции, друг?

– Да год уже, сразу после армии устроился.

– А где служил?

– Дак танкист я, под Воронежем, у нас там отличная часть была.

Николай продолжал беседу с сержантом почти до самого морга.

– Почти приехали, – сказал сержант Николаю, но милиционер не был этому рад. Он посмотрел на часы – на них было восемнадцать тридцать.

«Сейчас начнут подходить родственники, а возможно, они уже здесь и ждут меня», – подумал Николай.

Автомобиль остановился у железных ворот больницы.

– Куда едем? – настойчиво спросил охранник.

– В морг, – ответил ему Николай.

Охранник, старичок лет восьмидесяти, объяснил милиционерам, как им ехать по территории, и не спеша открыл железные ворота. «Как же медленно он их открывает. Впрочем, сержант же ему сказал, что мы едем в морг, а значит, торопиться нам некуда», – глядя на старика, думал Николай. Сержант вел машину в точности как ему сказал охранник: проехал прямо, до второго отделения, затем повернул налево, и дорожка, слегка уходящая вправо, привела их к входу в морг. Водитель подъехал к самой лестнице, но Николай не торопился покинуть машину – до сих пор ощущалась слабость в ногах и вдобавок заболела голова.

– Поскорее бы закончился этот дурацкий день. Спасибо, сержант.

Николай вышел из машины, и сразу же сзади его окликнул сержант:

– Постойте, возьмите папиросы, пока вы будете там, я съезжу и куплю себе еще.

Через открытое окно молодой человек протянул пачку Николаю. Тот взял ее, не сказав ни слова, лишь кивнул в ответ.

«Видать, этот парень понял, что меня сейчас там ждет. Неужели по мне так заметно, что мне нехорошо? Ну Бог с этим, спасибо ему», – подумал Николай и, закрыв дверь служебной машины, отправился к дверям морга.

С той самой минуты, когда отец Александры поговорил с милиционером, в доме Петровых царила тишина. Кухонное радио, которое не выключалось с того момента, как они начали жить в этой квартире, навсегда умолкло. Отец стоял на кухне возле окна и молча курил. Он до последней секунды надеялся на то, что милиционер ошибся и что у этой погибшей несчастной девочки такая же фамилия. Ведь «Петровы» – не такая уж и редкость в Москве.

«Они точно все напутали, и наша малышка просто задержалась на занятиях» – эта мысль ненадолго вселила в отца надежду на то, что для них сегодня все закончится хорошо.

После обморока отец посадил мать Александры в кресло, где она и сидела беззвучно. Женщина полностью ушла в себя и там, в глубине своего разума, молила Бога о том, чтобы все это оказалось сном. Ее губы лишь изредка подергивались, и глаза, не отрываясь, с надеждой смотрели на единственную икону в этом доме. Торгуясь с небом, она предлагала свою жизнь вместо жизни дочери, она спрашивала ту саму икону: «Почему? За что?» Она бы сейчас отдала все, все, что у нее есть, лишь бы услышать звуки шагов дочери, идущей из прихожей к себе в комнату. Но мать Саши не услышит их больше никогда.

Звонкий удар настенных часов заставил обратить внимание на время. Отец насчитал их ровно шесть. Пора идти, скоро все прояснится. Муж и жена не проронили ни слова, пока собирались и ехали в морг. Лишь слезы текли по морщинистым щекам Сашиной матери.

Жена водителя грузовика Людмила не стала говорить детям, что с их отцом что-то произошло, а позвонила лишь своей подруге, с которой работала в смене, и рассказала о странном звонке милиционера. Она нервничала и почти рыдала, говоря, что тот, кто звонил, заявил, что Валера не вернется домой, что он разбился на машине. Людмила вот-вот бы разрыдалась, но подруга успокоила ее, заверив в том, что, возможно, это ошибка. «Такое часто бывает», – сказала она и поведала о похожем случае с ее приятельницей, муж которой воевал в Афганистане. Той год назад тоже пришло письмо, в котором сообщалось о том, что он погиб, она сильно горевала и убивалась, даже похоронила его, но через три месяца он постучал в дверь. Эти слова успокоили Людмилу, ей стало намного легче, она поверила, что такое может быть. Закончив разговор, женщина вытерла слезы и, приняв это все за нелепую ошибку, начала заниматься своими обычными делами. «Надо приготовить ужин», – мысленно сказала она себе.

Скоро ее муж Валера придет с работы, обязательно нужно рассказать ему об этом странном звонке. Возможно, он разберется с теми, кто в этом виноват.

Затем Людмила подумала, что надо все проверить, вдруг все же это – страшная правда. Но как это сделать?

Позвонить на работу? Нет, там никогда от них правды не дождешься, водители постоянно друг друга выгораживают. «Нужно собраться и сходить самой в морг, и пусть будет что будет, – подумала Людмила. – А если там моего мужа нет, то такую огромную жалобу накатаю на этого милиционера, что он навек меня запомнит!» – в этот момент Люда сжала скалку.

Людмила вдруг вспомнила, как Валера однажды поделился с ней сокровенным: он рассказывал ей, как боится того, что его похоронят заживо, и попросил жену кремировать его после смерти. Почему-то эта мысль посетила Людмилу, когда та в коридоре надевала сапоги. В этот момент она почувствовала слабость в ногах и чуть не упала, но успела схватиться за тумбочку. Неожиданно для самой себя женщина зарыдала, слезы текли по щекам и падали на ее голубую кофточку.

– Так, тихо, не нужно, чтобы дети видели мои слезы, – приказала она себе.

Она смотрела в зеркало, вытирала слезы платком и шепотом сама себя успокаивала.

Людмила собралась с мыслями и уже подошла к двери, как нахлынувшие воспоминания резко остановили ее. Одной рукой она держит ручку двери, и в ее памяти проносится сегодняшнее утро: как они стояли на этом месте, где сейчас стоит она, как она поцеловала своего мужа и пожелала ему удачи в этот день.

– А вдруг это был последний поцелуй?!

Воспоминания были очень яркими, и у Людмилы снова подкосились ноги. Отпустив ручку двери, женщина присела на стул.

Возникло ощущение дежавю: ей показалось, что все это с ней уже было, и она вспомнила, что будет дальше. Перед ее глазами лежал гроб, подойдя ближе, она видела в нем своего мертвого мужа Валеру. Людмиле стало тяжело дышать. Она решила гнать эти мысли от себя, вновь вспомнив успокаивающие слова подруги, они взбодрили Людмилу. Она встала у зеркала, вынула из своей красной сумочки косметичку, вытерла слезы, немного накрасилась, открыла входную дверь и со словами «Все будет хорошо» вышла за порог. Надежда на то, что это все нелепая ошибка, не покидала ее до самого прихода в морг.

Во мраке неизвестности Валера вспоминал свою обыкновенную жизнь, свою жену и своих детей, сейчас он как никогда хотел приблизиться к ним и почувствовать их тепло, их запахи, услышать их голоса, смех и крики или просто сидеть и смотреть, как они дурачатся.

– Если я уже умер, а это тот самый туннель, где же свет в его конце?! – сам с собой разговаривал Валера.

Валера почувствовал, будто его опять посадили в камеру на пятнадцать суток, но, исходя из опыта, казалось, что прошло уже больше чем пятнадцать, а темнота никак не рассеивалась, луч света так и не появился перед его глазами. Отпустив все мысли о происходящем, Валера вновь ударился в воспоминания, хотя за это долгое время он уже не раз прокрутил в голове свою длинную, но не впечатляющую жизнь. Ведь у него было мало радостей в ней, точнее, всего две – жена и дети, а в остальном он жил просто для того, чтобы как-то жить. И как раз сейчас пришло время жалеть об этом.

Милиционер Николай зашел в морг, медсестра на входе выдала ему белый халат.

– Наденьте его, – сказала она, – и спускайтесь по лестнице справа от вас.

– Спасибо, девушка.

Николай уже знал, куда ему идти, он накинул халат и спустился по лестнице. «Становится прохладно, даже немного зябко. И почему тут такой тусклый свет?» – подумал Николай.

Нарушая тишину стуком каблуков милицейских ботинок, уверенной походкой Николай шел, в белом халате, с сосредоточенным взглядом, по пустому и длинному коридору. Далеко не в первый раз он идет по нему на опознания. Мужчина чувствовал себя тут некомфортно, и каждый раз, идя в последний кабинет, он думал о том, чтобы быстрее покинуть это место. Даже не характерный запах его отпугивал, а сама обстановка не позволяла находиться здесь долго. Сегодня ему гораздо труднее, чем в прошлые разы, – сейчас предстоит вновь увидеть ту девочку, остается только надеяться на то, что доктора поработали с ее лицом, и та гематома не будет выглядеть такой ужасной, и будет казаться, что она просто спит.

Войдя в нужную дверь без стука, Николай сразу же почувствовал запах каких-то препаратов, и от переживаний его сердце стало биться сильнее. Посмотрев чуть левее, он увидел четыре стола с телами, накрытыми белыми простынями, и сразу же среди них обнаружил тот, на котором лежала та самая двадцатилетняя девушка. Он узнал ее по слегка выглядывающим из-под простыни длинным белым волосам, которые Николай видел сегодня утром в лужи крови на том проклятом перекрестке.

Николай подошел к столу и поправил простыню так, чтобы родственники, зайдя сюда, узнали ее не сразу. Затем Николай достал пачку сигарет.

– Вы не против, если я?..

– Вообще, я против курения, товарищ милиционер, но здесь курить можно, если вы об этом.

Николай закурил. Он делал большие затяжки. Доктор, сидящий в углу кабинета за столом, глядя на бледное лицо милиционера, молча передал тому пепельницу.

– Скоро подойдут родственники, – хриплым голосом сказал Николай, стряхивая пепел.

– В семь? – уточнил доктор, продолжая смотреть на Николая. Он видел, что тому очень нелегко, и поэтому общался с ним, как с пациентом, спокойным, размеренным голосом.

– Да, и я просил позвать еще медсестер, на случай если кому-то станет вдруг плохо. Где они?

– Они наверху, скоро закончат и сразу же придут сюда.

Николай посмотрел на часы.

– Пора встречать родственников. У вас все готово?

– Все нормально, не переживайте, товарищ милиционер.

Доктор заметил, что пепельница в руках Николая дрогнула, после того как тот посмотрел на часы.

– Вы как себя чувствуете?

– Голова немного болит, доктор.

– Как же вы с головной болью работаете? Вам дать лекарство?

– Спасибо, доктор, не нужно, рабочий день уже почти закончен, осталось только вот это дело, и поеду отдыхать.

– Нелегкое дело вам предстоит, я настаиваю на лекарстве.

– Не нужно, пойду встречать.

Докурив сигарету, Николай поставил на стол доктора пепельницу и покинул кабинет.

Потому как милиционер нервничал, доктор решил поторопить своих коллег. Как только Николай вышел из кабинета, он взял телефонную трубку, позвонил на пост и приказал, чтобы те немедленно отправили к нему бригаду.

Выйдя на улицу, Николай почувствовал тепло, и на мгновение у него пропало ощущение тревоги, пока он не увидел людей, стоящих у лестницы. По их лицам, которые он не забудет никогда, он понял, что это родители девочки. В глазах – никаких эмоций: ни блеска, ни тревоги – ничего, словно эти лица высечены из камня, бледные, точно такие же, как у тех, что лежат там, внизу. Милиционер не решился подойти к мужчине с женщиной. Постояв у дверей в морг еще какое-то время, он все же спустился по ступеням и спросил:

– Вы родители Александры Петровой?

– Мы, – дрожащим голосом ответила женщина.

Милиционер заметил, как сильно она сжимает руку стоящего рядом с ней мужчины. «У него точно останутся синяки, – подумал милиционер, – хотя… Это сейчас неважно». Николай чувствовал на себе тяжелый взгляд матери, она смотрела на него в упор, и ему становилось еще труднее, головная боль усиливалась. «Все-таки надо было взять лекарство, – подумал Николай. – То, что сейчас происходит, не пожелаешь и врагу». Нужно сделать следующий шаг – вернуться в морг и начать проводить опознание, но Коля застыл в ступоре, глядя на этих людей. Он не мог подвести родителей к телу их дочери, он не мог даже подойти к той двери, что ведет в морг. Пауза затянулась, и тягостное молчание продолжалось, пока отец Александры не спросил:

– Она здесь?

Этот вопрос вернул Николая в реальность, он вспомнил, о чем думал, пока ехал сюда, что должен соблюдать спокойствие и хладнокровие, и тогда он ответил:

– Да, она здесь, пройдемте со мной.

Взяв под руки обессиленную мать девочки, милиционер, сдерживая эмоции, повел их к дверям. В длинном коридоре Николай чувствовал, как мать девочки сопротивляется идти: она замедляла каждый шаг, пыталась вырваться из рук милиционера и отца Александры.

Все прекрасно понимали, что, как только доктор поднимает простыню над их дочерью, мир рухнет в одночасье. Не останется никаких сомнений в том, что их дочери больше нет и никогда не будет, они больше никогда не услышат ее голос, ее шаги, ее смех и не увидят ее румяное лицо.

– Подождите здесь немного, – посмотрев в глаза отцу, сказал Николай.

Милиционер медленно вошел в кабинет, чтобы проверить, пришла ли бригада на помощь. Все уже были на месте, доктор посмотрел на Николая и сказал:

– Можно, заходите.

– Будьте готовы, это пришли родители той девушки, – шепотом, чтобы мать с отцом не слышали, проговорил Николай.

– Все, мы готовы, не волнуйтесь, заходите.

Милиционер обратил внимание на шприц, наполненный каким-то прозрачным веществом, лежащий на металлическом подносе, и тогда приоткрыл дверь и попросил родителей войти.

Дверь в кабинет полностью открылась, родители перешагнули зашарканный порог и увидели четыре стола, накрытых простынями. Шансы того, что звонок был ошибкой, таял прямо на глазах. Мать не обратила внимания на докторов, она смотрела только на милиционера, который их сюда привел, и ждала действий с его стороны. Ее губы тряслись, словно она хотела что-то ему сказать, но она молчала, по щекам текли слезы. Милиционер и ее муж взяли женщину под руки и медленно подвели к третьему столу. Доктор и его коллеги подошли следом: медсестры стояли за спиной у родителей и были готовы ко всему, доктор же встал со стороны головы их дочери. Наступила полная тишина. В ней, казалось, было слышно участившееся сердцебиение матери. Она медленно подошла к столу, где под простыней лежал труп ее единственной дочери, и застыла в ожидании.

– Подождите, – сказал милиционер и обратился к женщине: – Вы готовы?

– Я… я… я не знаю. Наверное…

Милиционер посмотрел на доктора и кивнул головой.

Когда тот взялся за край простыни и приготовился ее поднять, мать закрыла глаза. Она вспомнила все счастливые моменты, связанные с ее дочерью, с самого ее рождения: как она держала эту малютку на руках в роддоме и как маленькая, с розовыми щечками Александра смотрела в глаза матери; первые шаги; первое слово «мама»; первый день в садике и как Саша плакала; первый день в школе и как Саша стояла с цветами и улыбалась; вспоминала, как Саша радовалась, когда закончила школу и поступила в институт… Все это, словно цветные фотографии жизни, проносилось перед ее глазами.

Мать открыла глаза, доктор откинул простыню, и сердце матери замерло. Мир словно поплыл, мыслей в голове не осталось, и земля под ногами как будто исчезла. Перед ней лежала ее дочь. Это было не чье-то, а именно ее лицо, только бледное и израненное. Женщина кинулась к ней, она целовала ее холодные щеки, она что-то шептала ей, гладила ее волосы, и крупные слезы из глаз капали на такое родное, но уже неживое личико.

Отец стоял в стороне, из-за милиционера он не сразу увидел лицо своей дочери, но по реакции жены все понял. Он склонил голову: теперь он не знает, как им жить и жить ли вообще. Мужчина долго не решался подходить к столу, он хотел оставить в своей памяти только те моменты, когда Александра жива, когда она улыбается и смеется. На его глаза навернулись слезы. «Надо подойти, я хочу, хочу ее видеть!» – подумал он и сделал несколько шагов к дочке с другой стороны стола. Он взял ее за руку и почти сразу начал терять сознание.

Бригада медиков поспешила на помощь, они достали нашатырь и привели отца в чувства.

– У него шок! – сказал доктор.

Отец упал на колени и начал рыдать, продолжая держать холодную руку своей дочери. Он что-то говорил ей – милиционер видел, как его губы шевелятся, а в глазах – пустота.

«Наверное, отец просил Его не забирать дочку», – думал Николай, он сдерживал эмоции как мог, но одна слеза все же упала из его глаз. Ему нужно было во что бы то ни стало вывести родителей, ведь сейчас сюда придет супруга Валеры, и очень бы не хотелось, чтобы они встретились. Но как оторвать родителей от их дочери, как заставить их отойти от нее, он не знал. Милиционер медленно подошел к бригаде медиков и шепотом попросил докторов сделать матери укол и вывести их в коридор на кушетку.

Женщина не стала сопротивляться инъекции, ей сейчас было все равно, что с ней сделают и что с ней будет, она думала только о том, что их милая дочурка больше не с ними. Бригада врачей медленно отодвигала мать от тела, они были нежны с ней, но ей было плевать. Она не хотела отходить, она смотрела на бледное лицо Саши и рвалась к ней, лекарство еще не подействовало.

Крики матери разносились на весь морг, рыдающую, ее выводили из палаты вчетвером, а та вновь и вновь пыталась вырваться и вернуться к своей девочке. Отец шел молча, словно призрак, словно вокруг него не было никого, он и сам словно умер вместе со своей Сашей.