– Рай как рай. Нормальный. Для тех, кто сам о себе может позаботиться. А ты что, и правда думал, что всё тебе здесь будет нахаляву? Что жареная курица сама в рот залетит, а кровать с массажным матрацем под задницу поднырнёт? Да ящик с диагональю сто шесть повиснет на стволе пальмы, и сам включится?

Нет, милый! Здесь – ещё более грубая, обнажённая реальность.

Такая, как её себе представляли ваши далёкие-далёкие предки. Не думаешь же ты, что рай будет всякий раз меняться, как только вы там, в жизни, придумаете новый гаджет, автомобиль, или джакузи?

Ничего подобного. Как ваши прапрапрадеды, только-только от обезьяны произошедшие, да палку в руку взявшие, всё это себе навоображали, так эти представления и закреплены здесь. Навечно. Как стандартные. Ну, тем, кто всё это и обустроил.

– Ты имеешь в виду… Бога?

– Не знаю. Никогда не встречалась. Да и те, кто был здесь до тебя – тоже.

Но то, что для первобытных людей подходило, для вас, цивилизованных, должно уж тем более подходить – это же не шаг к звездолётам или микропроцессорам… А как раз – наоборот: назад! К простой и здоровой жизни. На лоне природы. Впрочем, я думаю, философские установки Торо и прочих «возвращенцев» к патриархально-сельскому образу жизни тебе тоже – ничего не говорят?

– Да-а-а… Ничего.

– Ну так поверь – девяносто девять процентов тех, кто попал сюда до тебя, десятки или сотни лет назад, как раз ничему и не удивлялись! Это – именно то, что они мечтали получить, окончив свой, так сказать, «земной» путь.

Поэтому сообщаю: обустройство быта зависит лишь от тебя самого.

Захочешь вкусно есть – поймай, или собери. Да приготовь.

Захочешь удобно спать, чтоб чёртовы термиты в уши не лезли, да крабики за задницу не кусали – придётся на каком-нибудь дереве, или двух-трёх, помост делать. Или не придётся. Если с голоду так ослабнешь, что орудия в руках держать не сможешь.

– Аделаида. Какие орудия?.. – Коляна переполняли нехорошие предчувствия.

– Разные. Которые сам себе сделаешь. Вон: за джунглями – горы. Наберёшь там кремней, чтоб искры-то летели, да сухого валежника с листьями и мхом. Разведёшь костёр. Обогреешься. Поджаришь, чего поймал. А из крупных камней топор сделаешь. Лианами к рукоятке-палке прикрутишь. Из отколотых осколков кремней ножей наделаешь… Что, опять – мимо? – Аделаида глядела, как он только сокрушённо моргает, да вздыхает.

– Да, мимо… Я… Не знаю, как выглядят кремни. И огонь… Добыть не смогу, наверное. Придётся есть рыбу сырой. А как её поймать, кстати?

– Хороший вопрос. Он мне о многом говорит. Например, о том, что ты никогда не смотрел документальные передачи про выживание в дикой природе, – Колян утвердительно кивнул, – И про разные природные ландшафты и населяющие их дикие племена, – очередной кивок, – И даже передачу-викторину «Остаться в живых»?

– Нет. Когда этот цикл закончили показывать, мне было два года.

– Ага. Как говорят в таких случаях ваши юристы – «Незнание закона не освобождает от ответственности», – вот тут Колян кивал уже со знанием дела, – Но в твоём случае правильней сказать: «Не смотрел – рискуешь остаться голодным». Ладно. Последний вопрос. Может, хоть «Таинственный остров», или «Робинзона Крузо» читал?

Нет?

Ну, брат, ты побил все рекорды ничегонезнанья… Вот. Тысячу раз говорила – планшет за тебя даже яичницу не поджарит… Ты хоть что-то руками делать умеешь?

– Ну… – Колян срочно пытался вспомнить, что он делал у бабки в деревне, – Я, это… Могу дров принести. Воды из колодца набрать. И тоже принести. Э-э-э… Вот: ещё могу в Гугле посмотреть, как и что делается… ММС переслать. Лайку выставить. Сэлфи щёлкнуть. Игру новую бесплатно через вацап скачать. Фильм – через вайпер. Ещё – хлеб нарезать. В микроволновку тарелку с картофельным пюре поставить. – теперь уже Аделаида отрицательно качала головой на каждое предложение.

Колян, поняв, что не в струе, заткнулся.

Аделаида тяжко вздохнула. Похлопала крыльями. Сжалилась:

– Ладно. Подсказку дать могу. Найди (Отломать у тебя – точно не получится. Особенно с такими ручонками худосочными.) ветку поровней, да с тебя ростом. На пляже подберёшь пустую раковину – их здесь навалом. Острой кромкой заточи оба конца палки. Вот тебе и копьё.

А уж попасть в рыбу – это твоя проблема!

Проблемой Коляна это осталось и спустя три утомительных часа, за время которых с него снова сошло семь потов, а правая рука почти перестала слушаться.

Оказывается, сострогать острой и ломкой раковиной палку так, чтоб остриё стало острым – та ещё задачка! А попасть в бок рыбе тоже оказалось неожиданно сложным, и удавалось примерно раз из десяти! Эти яркие беззащитные крохи – они, вроде, спокойные, да медлительные… А как начинаешь подводить остриё поближе, чтоб наколоть – улепётывают быстрее реактивного истребителя в видеоигре!

А ещё это остриё постоянно размокало, да не желало пробивать чешую тех рыб, в которых он умудрялся-таки попадать.

Вот если бы он мог кончик копья закалить на огне – чтоб уж не размокало!.. Но до костра – как до неба. Где он найдёт эти кремни, камни, валежник и мох…

Так что к концу «рыбалки» так и так пришлось из воды вылезать не солоно хлебавши: все окружающие рыбы уже успели с ним, похоже, познакомиться. И, как бывало в самом начале, доверчиво, к себе не подпускали. Коляну казалось даже, что некоторые, особенно, большие и опытные, даже похихикивают про себя. Словно издеваясь.

У-у, паршивки… Ну погодите – вот он отдохнёт, и…

Нет, лучше быть реалистом: ничего он им не покажет. Рыбалка при таком состоянии мускулов, и усталости – точно не для него. Да и голову напекло: побаливает. Вот баран: не догадался прикрыться хотя бы тем же банановым листом.

Н-да. Облом. Ну ладно – есть и плюсы. Не нужно есть сырую и незнакомую рыбу. (Хотя если честно – он и в незнакомую бы сейчас зубы запустил!)

Пришлось снова вернуться к ручью – смыть соль и напиться. Потому что ходить в прибрежной полосе океана он уже не мог: хоть и заходил-то всего по колено, все ноги ниже них так разбухли, и ступать ступнями даже по песку стало так больно, что только закусывая губы удавалось не плакать…

Тут же, в тени возле ручья он и прилёг.

Сжимать в бессилье и злости кулаки уже перестал. Оставалось только хмуриться, да ругаться – вслух и про себя. Он засёк точку, и долго наблюдал, надеясь, что хоть какие-то силы в его истерзанное и выдохшееся тело вернутся. (Ни фига они не вернулись!)

Нет: всё верно. Солнце здесь вовсе не движется по небосводу, как он было заопасался, а застыло навсегда в зените. Ну точно: рай!..

Мысли о том, что он – полное ничтожество как в бытовом, так и в физическом плане, уже не скрываясь, толпой, лезли в голову: даже без стука! Запоздалые сожаления, что даже не ходил в деревне с ребятами на рыбалку, помочь никак не могли. Впрочем, как и воспоминания о тех вкусностях, и просто – сосисках с картофельным пюре, что так быстро, и, вроде, без особых усилий, готовила ма.

Он повернулся на бок. Слёзы, сволочи такие, текли по щекам прямо на землю. Ну правильно: в воде недостатка нет!

Но не может же так быть, что тут, прямо возле ручья, он и умрёт?!

Нет, не должен он умереть. Он – должен попытаться ещё раз. Ну-ка, постараемся вспомнить, что ещё съедобного может иметься в джунглях, или в океане, что можно кушать без опасения за расстройство желудка, и что он сможет, не напрягаясь особенно, достать?..

Аделаиду Колян позвал, только убедившись, что перед ним и правда – кокосовая пальма.

Аделаида покудахтала – это она так смеялась:

– Коленька! Спорим, ты не слышал, как аборигены Соломоновых островов связывают себе ноги, чтоб забраться по стволу наверх?

Убедившись, что Колян в очередной раз сокрушённо вздыхает да качает головой, продолжила «добивать»:

– Далее. Если даже ты и найдёшь упавший орех, тебе с ним не справиться. Почему? Объясню на доступном тебе примере. Представь, что перед тобой танк. Бронированный, прочный. А тебе нужно попасть внутрь. А танкисты заперлись. Понял? Ну то-то!

Скорлупа под копровой коркой настолько прочна, что выдерживает месяцы в солёной воде океана без малейшего вреда для ядра… А тут – ты!.. Чем ты его вскрыл бы? Камнем? Хе-кхе… И где же камень?

Ну, Колян понимал, что тут как в сказке «Дом, который построил Джек»: пока не поел, нету сил идти за пояс джунглей, добывать камни. Пока не определил, который – кремень, да не наделал из него лезвий, похожих на ножи, скорлупу и правда, не вскроешь. А пока не вскроешь – не наешься, чтоб утолить голод и набраться сил.

Замкнутый, словом, круг!

– Аделаида. Знаешь, может, конечно, для первобытных людей тут и правда – рай… Но ты, случайно, не знаешь – нет ли тут поблизости другого рая? Для таких… м-м… «Детей Цивилизации», как я?

Аделаида фыркнула:

– То есть – для таких рохлей, которые не могут палку забросить на три своих роста?! Для тех, кто отродясь топора или лопаты в руках не держал? Или про разведение огня палочками и лучком – слыхом не слыхивал, и узнать даже про самые элементарные бытовые нужды может только у Гугл-а?!

Нет, милый. Поблажек тут никому не делают. А умрёшь с голоду при таком, – она повела крылом, – изобилии – сам будешь виноват!

– Аделаида! Но это же – нечестно! Требовать с меня, маленького мальчика, чтоб я всё это, никому сейчас не нужное, и давно вышедшее из употребления, знал и умел?!

– Вот уж нет. Тут до тебя бывали и – десяти, и даже восьмилетние детишки. Из тех, как ты говоришь, пещерных. Ну так они справлялись получше многих теперешних взрослых! Знаешь почему?

С детства смотрели и учились – как всё это делают отец и мать. Старейшины. Охотники. А ты чему у отца научился? Даже лопату держал в руке лишь однажды – когда понадобились черви для рыбалки. Отца. А ты… Ага. Вижу-вижу. Сказал, что горло хрипит. Мамочка поторопилась тебя прикрыть – ты не поехал. Молодец. Не посмотрел, не научился… (Про то, чтоб ты сделал сейчас для ловли рыбы крючки, или лесу – сплёл из волокон лиан, уж и не упоминаю!)

Коляну нечего было возразить – Аделаида словно читала (А почему – словно?! Она и читала!) у него в мозгу.

Однако в животе уже не сосало, а болело и разъедало – словно туда плеснули кислоты. Если он в ближайшие часы не закинет туда какой-нибудь пищи, то… И ног-то таскать не сможет! Да и перед глазами джунгли уже слегка качались и кружились – похоже, от слабости.

Аделаида на его возражения снова фыркнула:

– Небось рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни» тоже не читал? А то бы не болтал такие глупости! Человек без пищи может жить до двух месяцев. Вот без воды – да, не больше пяти дней. А без воздуха – не больше пары минут. – увидев, как Колян дёрнулся, поторопилась пояснить, – Снова – шутка. Это я на тот случай, если б ты умел плавать, да захотел понырять там, за рифом. Там есть большие вкусные моллюски, и реально крупные (а не такие, как у пляжа) рыбёхи – таких только гарпуном можно добыть. Ладно-ладно – не буду капать тебе на любимую мозоль: про гарпуны речи не идёт.

Скажи, Колян, ты и правда – вот такой, как я тебя сейчас вижу?

Неприспособленный, слабый и отчаявшийся?

– Ну… да. Жить в этой… «дикой природе», я отродясь не собирался!

– А как же ты представлял свою взрослую жизнь? Ну, там, в той жизни?

– Ну… Думал, смогу как па, или дядя Саня, сидеть в каком-нибудь офисе, одетый в белую рубашку да чёрные брюки. Ну, там, программы сочинять, бумаги перебирать, да…

– Да в игры играть, и с другими дебилами-неумёхами общаться в чатах, да фотки – эти самые тупые сэлфи, выставлять в инстаграмме, да фильмы свежие через вацап нахаляву скачивать! – докончила за засмущавшегося и покрасневшего Коляна Аделаида. – Таких «оффисмальчиков» к нам сюда тоже попадает достаточно. Однако!

Многие приспосабливаются! И жилище и быт обустраивают – куда до них Тарзану! А, извини – я опять забыла, что ты и про него не знаешь.

– Аделаида… Прости, что спрашиваю. А вот что случается с теми, кто…

– Кто как ты – вообще ничего не умеет, и попросту может умереть с голоду?

– Ну… Да.

– А они и умирают. Обычно долго и мучительно. Рыдая от боли в пустом желудке, и нравственных терзаний! И сожалея о каждой минуте там, в прошлом, когда вместо учения тому, что должен уметь нормальный мужик, и хотя бы – футбола, пялились в коробочку-то пластмассовую…

Но иногда таких шлют туда, где дают второй Шанс. (Ну, это уж зависит от того, хотят ли они всей душой наверстать всё то, чем пренебрегали. Брезговали, словно отжившей и протухшей, никому не нужной, примитивной фигнёй. И по-настоящему сожалеют о потерянном впустую времени. Таким и правда, иногда помогают.)

Прощают, то бишь, их неразумность детскую. И самомнение великое.

Колян чувствовал, как краснеют уши. С трудом заставил себя перестать кусать губы – теперь это никак не поможет. Ведь перед ним – не мама… Вместо сочувствия Аделаида в очередной раз посмеётся-покудахчет. И будет права.

Да, он – такой. Неприспособленный. Неловкий. Невыносливый. Без знаний и умений. Не читавший и не смотревший ничего, кроме эсэмэсок от друзей-приятелей, да суперблокбастеров-стрелялок, чтоб уж быть «в струе», когда в классе обсуждали…

Но, может быть…

– Аделаида. Пожалуйста! Попроси за меня того, кто… – он сглотнул, – Ну, кто меня сюда поместил! Я, я… Честное слово! Всё это найду. Научусь. Прочитаю! Клянусь!

– Не клянись. Ваши, людские, клятвы, обычно ничего не стоят. Если тот, кто поместил тебя сюда, согласится, вся память о том, что с тобой случилось, останется с тобой. И отвечать – выполнишь ли ты свои обещания, или нет, придётся только перед своей совестью. И логикой. Ведь это место не изменится, и когда снова попадёшь сюда. В старости!

А уж сделаешь ли ты для себя выводы, или нет… Чтоб не ударить в грязь лицом когда в следующий раз встретимся… – Аделаида выразительно посмотрела на него.

Колян истово кивнул, придерживая обеими руками ноющий живот.

Аделаида вздохнула, покачала головой. Закатила к небу глаза. Опустила их снова – выражение Колян затруднился бы описать…

Птица хлопнула крыльями.

Вселенная вокруг Коляна раскололась… И снова возникла.

– Коля! Да Коленька же, сынок, ну очнись, ну пожалуйста! – причитания матери не спутать ни с чьими! Но пока их почему-то только слышно. И ничего не видно! Вдруг…

Резкий запах, бьющий в ноздри, заставил голову судорожно отдёрнуться прочь – от ужасной вонищи! Он заморгал. Глаза наконец открылись.

Ух ты! Солнце!

– Ага! Ну вот: пожалуйста! Я же говорил, что нет ничего лучше старого доброго нашатырного спирта! – чей-то довольный голос.

Колян скосил глаза вбок.

Ах, вон в чём дело: это встаёт на ноги до этого склонившийся над ним и прижимавший к его ноздрям вату с чем-то жутко вонючим, пожилой мужчина в белом халате.

А сам Колян лежит, оказывается, задницей на голой твёрдой земле, а плечи и голова покоятся на руках у матери.

– Господи, спасибо вам, доктор! Слава Богу! Он жив!

– Как огурчик. Даже сотрясения нет. Словно родился в рубашке. Вот только шишку придётся смазать йодом. Сейчас. Минутку. – Колян снова ощутил, как по лбу мажут чем-то холодным, – Вот так. Ничего-ничего. До свадьбы заживёт! – доктор снова ушёл куда-то. Колян услышал, как он что-то говорит в рацию. Снова послышались шаги:

– Ну, до свиданья, мамочка рассеянного с улицы Бассейной! Рассеянный! Поправляйся! И читай лучше книги – а то планшет портит зрение. А эм-пэ-три – слух…

Рядом зафырчал мотор, заскрипел гравий под колёсами, и машина стала удаляться.

Колян перевёл взгляд снова в глаза матери. Сейчас та почему-то молчала, лишь гладя его рукой по волосам.

Колян вдруг решился:

– Ма! Прости меня. Я вёл себя как последний идиот. Только баран мог не заметить турник. Честное слово: я больше никогда…

Мать только кивала. Но он видел в её глазах – неверие.

Сколько уже она слышала таких обещаний и клятв!

Он вздохнул. Аделаида! Он помнит! А уж в желудке как пусто!!! Но…

– Ма! А у нас есть рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни»? – и, увидев округлившиеся от удивления глаза, продолжил, – И ещё: научи меня, пожалуйста, чистить рыбу!..

2. Напарник.

– Слушайте, жители Биркента, и уважаемые гости нашего города, и возвестите тем, кто не слышал! Мы, Падишах Мохаммад шестой объявляем своим Словом свою волю!

Завтра, с рассветом, любой пожелавший сможет войти в главные ворота дворца, и отправиться на поиски принцессы Малики! Тот, кто невредимой выведет её наружу, получит прекрасную Малику в жёны, половину земель падишахства, а после нашей смерти – и все земли! И мешок золота в приданное!

Войти в ворота дворца и попытаться спасти принцессу может любой! Будь то знатный, или простой, неродовитый, человек! И если такой простой человек спасёт принцессу, он немедленно причисляется к родовой знати Биркента! Будь то житель нашего города, или самой отдалённой страны!

Таково наше, падишахское слово, и такова наша, падишахская, воля!

Слушайте же, жители Биркента, и уважаемые гости города, и возвестите тем, кто не слышал! Мы, Падишах Мохаммад…

Казённо-равнодушный и профессионально звонкий голос глашатая с отменно чёткой дикцией, без помех доносился с противоположной стороны базарной площади, с помоста, используемого обычно для публичных наказаний: от порки нерадивой рабыни, до отрубания кистей рук ворам, или уж – голов – государственным изменникам. И слушать его ничто не мешало.

Потому что никто не смел нарушать тишину во время такого объявления: под страхом лишиться болтливого языка, или ещё какой части тела, произведшей бы шум – угрюмо-деловые стражники заранее взяли в кольцо огромную, пышущую жаром от полуденного летнего солнца яму, с пылью почти до щиколоток, что в Биркенте гордо именовалась Главной базарной площадью.

Поэтому разносчики, торговцы, покупатели, и просто оказавшиеся здесь в это время люди, застыли, не смея даже приоткрыть рот, и лишь косились на отблёскивающие кольчуги и оружие сардоров. А уж они у Мохаммеда шестого были ничего себе – откормленные, хваткие и крепкие на вид.

Конан, уже не обращая внимания на ставший привычным за последнюю неделю крепкий букет запахов: свежих лепёшек, конского пота, навоза, готовящегося плова, жаренной рыбы, дынь, и, разумеется, вездесущей пыли, стоял, оперевшись спиной на стену лавки жестянщика. (Тоже, конечно, прекратившего на время оглашения падишахской воли свой перестук молоточками-чеканами по котелкам-казанам и чайникам.) Послушал ещё немного. Собственно, он все условия отлично расслышал и в первый раз, но хотел послушать и во второй – вдруг чего из «условий» добавится. Или наоборот – пропадёт.